– Но потом ты перестал винить себя?
– Не скоро. Ведь он был младшим в семье. Может быть, поэтому сильнее всего я чувствую вину перед матерью. Мне помог отец. Он взял меня в Аргентину на скачки. Но после смерти Карлоса я стал младшим в семье, и это только добавило мне переживаний, – мне казалось, что я краду любовь, предназначенную Карлосу. Может быть, именно поэтому я и решил удрать из дому.
– Ты же знаешь, что от себя не убежишь.
– Да, ты права. И все-таки, если у меня будет сын, я бы хотел назвать его Карлосом в честь брата.
Я взяла руку Умберто и долго не отпускала ее.
Когда я начинала свое выступление по радио на этой неделе, я не могла не думать о том, что Умберто уезжает. Первой мне позвонила женщина, которая прибавила в весе сто фунтов после рождения первенца. Я постаралась коротко объяснить, что к новому положению следует должным образом приспосабливаться. Во время рекламной паузы я связалась с больницей в Вествуде, чтобы справиться о состоянии больного, страдающего потерей аппетита. Дежурная сообщила мне, что заболела Линда Моррисон. Я позвонила ей домой, голоса ее почти не было слышно, все дыхательные пути ей заложило.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я.
– Нет-нет, – слова ее заглушил приступ кашля.
– А кто присматривает за Джереми?
Линда была в разводе и сама должна была обеспечивать себя и четырехлетнего сына.
– Я сама. А у меня совсем нет сил. Я его уже третий день не купаю.
– Еду к тебе. Что тебе купить кроме супа и сока?
– А стоит ли? Я знаю, как ты занята. Да еще и заразиться можешь.
– Ко мне зараза не пристает. Что тебе еще нужно?
– Мне нужен увлажнитель.
– Буду у тебя в половине восьмого.
Я позвонила Умберто и отменила все наши планы на вечер. Потом накупила продуктов и заглянула в магазин за увлажнителем. Я, может быть, и не стала бы менять планы на вечер, если бы не эта поездка в Париж. Кроме того, Линде я была обязана: она помогла мне выбрать новый диван и разрисовала дверь в спальне.
К восьми часам я приехала к Линде.
– Привет, дорогая. – Линда сама открыла мне дверь. Лицо ее горело, светлые прямые волосы были спутаны. Джереми цеплялся за нее.
Я нагнулась и протянула к нему руки.
– Привет, Джер! Давай здороваться.
Он робко протянул ручонку, и я пожала ее. Она была липкой, грязной и прохладной.
– Ну, Лин, ступай обратно в кровать. Я сейчас установлю в твоей комнате увлажнитель, а потом искупаю его.
Слишком слабая, чтобы спорить со мной, она послушно направилась к кровати. Корзина для мусора у нее была переполнена, а столик рядом с кроватью заставлен грязными стаканами.
Я собрала все стаканы, выбросила мусор, разогрела для нее куриный бульон, а потом посидела с ней немного, обсуждая общих знакомых из больницы.
– Мам! – раздался вдруг пронзительный крик Джереми, и вслед за этим явился он сам. – Смотри! Сломалось. Можешь починить? – В руках он держал две половинки мороженого, лицо и волосы были вымазаны шоколадом.
– О, Джереми, – простонала Линда. – Пойди выбрось это.
– Я помогу ему, – сказала я, вскакивая.
Я отмыла его и усадила за кухонный стол, дав ему ложку.
– Когда съешь, я тебя искупаю.
Он так забавно играл в ванне. Там были и водяные пистолеты, и резиновые солдатики, и моторные лодки. Он уже умел намыливать и полоскать волосы. Мы так разыгрались, что я сама вымокла. Потом я его вытерла и высушила ему волосы. Весь чистенький, он натянул пижаму, крошечные шлепанцы с медвежатами, и мы отправились в комнату Линды, чтобы она полюбовалась его сияющей физиономией.
– Если бы я была уверена, что у меня будет такой же, обязательно завела бы ребенка, – заметила я.
В ответ Линда чихнула.
– Для тебя это не проблема. Вон сколько парней вокруг тебя увивается.
Линда обняла Джереми и сказала, что очень гордится им.
– Скажи тете Саре до свидания. Я нагнулась и поцеловала его.
– До свидания, мой хороший. Мне бы хотелось иметь такую же пижаму, как у тебя.
– Мама тебе купит несколько.
– Надеюсь, что они будут с носками. Линда рассмеялась.
– Ты, целительница душ, хочешь такую пижаму?
– Ну, хотя бы одну, – я встала, чтобы уходить.
– Сара, ты просто ангел. Спасибо тебе огромное. Мы обнялись.
– Счастливо. Пей лекарства и побольше спи. Я тебе позвоню.
Дома на пороге меня ждала коричневая коробочка, а в ней – подарок от мамы: двенадцатидюймовый треугольный сувенир из двух пластин прозрачного стекла, между которыми помещались цветы Южного Орегона, любимые мною с детства. Стекло отражало и усиливало яркость красок.
Я позвонила маме, чтобы поблагодарить ее.
– Мама, какая красота! Это такой сюрприз!
– Я подумала, что они тебе понравятся. Может, о доме напомнят, – даже в самых безобидных ее фразах мне слышится упрек. – Как у тебя дела? – добавила она.
– Чудесно! Все хорошо.
Тут я решилась и выложила ей все об Умберто.
– Что ж, похоже, он преуспевает, – в ее голосе слышалось удовлетворение.
– Его ресторан вошел в пятерку лучших в городе, а их тут знаешь сколько!
– Может, вы вместе приедете на День Благодарения или на Рождество?
– Сейчас еще рано говорить об этом.
– Ты стесняешься привести его сюда?
– Конечно, нет. С чего бы это? Ох, прошу тебя! Он вовсе не такой. Я бы с таким не связывалась.
В наших отношениях все оставалось по-старому, так что трубку я повесила с облегчением. Визит к родителям вызывал во мне противоречивые чувства.
Я вытянулась на кровати и стала рассматривать свою комнату. На туалетном столике стоял букет роз, подаренный Умберто еще неделю назад. На двери висело несколько бейсбольных шапочек из коллекции моего отца. Вэл улыбалась мне с фотографии в серебряной рамочке, фотография была сделана во время нашей прошлогодней поездки в Мауи. Я лежала и думала, будет ли у меня свой ребенок.
Всю ночь я видела во сне, как прижимаю к себе и ношу на руках своего ребенка. Всю ночь я ходила по каким-то магазинам, полным продуктов, которые были совершенно несъедобны: пластиковое мясо, металлическая морковь, замороженное молоко. Ребенок плакал, просил есть, а мне нечем было накормить его, и я тоже плакала. Потом я вышла из магазина, устроила свою девочку в машине и куда-то поехала, уверенная, что никогда с ней не расстанусь, но в то же время не зная, как и чем ее кормить.
16
Я привезла Умберто в аэропорт.
– Ну, как ты? – спросил он, а я в ответ могла только кивнуть.
– Я люблю тебя, – сказал он, крепко прижав меня к себе.
Я это услышала от него впервые.
– Я тоже люблю тебя, – сказала я, и от этих слов мне стало легче. Я крепко прижалась к нему, а потом он ушел, и я долго следила, как он поднимался по трапу.
Я продолжала попытки уничтожить в Нике какое бы то ни было чувство ко мне. Он же предположил, что я скрываю от него какие-то особые чувства и пустился в описание своего свидания с женой одного из его партнеров по фирме. Он так подробно, со всеми сексуальными деталями описал, как они занимались любовью, что я против воли почувствовала возбуждение.
– Возможно, рассказывая мне все это, вы рассчитывали пробудить во мне те чувства, которых я испытывать не должна? – спросила я, когда он закончил.
Лицо его потемнело от гнева.
– Может быть. Я, видимо, получаю какое-то садистское удовольствие, видя это возбуждение, которое ни к чему не может привести.
– Какие мысли приходят вам в голову, когда вы думаете о необходимости скрывать свои чувства? И действительно ли вы садист?
Ник долго молчал.
– Когда мачеха пришла в нашу семью, мне было всего пять лет… – Голос его звучал странно, глухо и спокойно. – Она, может, и не была красивой, но у нее были прекрасные длинные волосы. И она носила платья с такими глубокими вырезами, что была видна ложбинка, где начинались груди. Когда ее не было дома, я залезал в ящик с ее нижним бельем и прижимал к лицу ее трусики.
Я молча порадовалась, что между нами установилось хоть какое-то доверие.
– Что ж, теперь вы хотите поменяться ролями со мной: возбудить меня, зная, что я не должна испытывать этого чувства?
– Да.
– Вы, должно быть, считаете себя жертвой своих чувств?
– Думаю, что да. Когда я стал постарше, она возбуждала меня, и меня это смущало. С тех пор мне ненавистна сама мысль о том, что женщину можно желать слишком сильно.
Ну вот! Для одного сеанса неплохое достижение.
Он бросил взгляд на часы, поднялся, посмотрел мне в глаза. По крайней мере, он не облизнул губы.
Я заперла кабинет, и, неожиданно почувствовав себя очень усталой, решила прилечь на несколько минут перед тем, как ехать домой. Я выключила все лампы, задернула занавески и отключила телефон. В темноте светился только огонек автоответчика.
Я сбросила туфли и улеглась на то самое место, где каких-нибудь пять минут назад сидел Ник. Ткань еще хранила аромат мыла. Вероятно, он очень часто моет руки.
Я закрыла глаза и расслабилась с единственным желанием забыть все, о чем сегодня здесь говорилось. Мне так не хватало Умберто!
Я повернулась набок и еще раз подумала о том, что всего несколько минут назад здесь сидел Ник. Зарывшись лицом в диванную подушку, я вновь ощутила его запах.
Проснулась я через два часа и сначала ничего не могла понять. Было совсем темно. Светящиеся часы показывали начало десятого. Поднявшись, я почувствовала головокружение. Горло саднило, а лицо горело.
К тому времени, как я добралась до дома, я уже была уверена, что заболела. Я еле успела добежать до ванной комнаты, как меня вырвало. Ныл каждый сустав. С огромным трудом я добралась до кухни, накормила Франка, и тут же снова побежала в туалет. После этого у меня уже не было сил двигаться, и я улеглась прямо на коврике в ванной. Через какое-то время появился Франк, обнюхал меня и жалобно завыл. Меня бил озноб.
Я завернулась в одеяло и забралась в постель прямо в одежде, чувствуя себя несчастной и одинокой. Я вспомнила, что горло болело еще вчера, но я заглушила боль витаминами и апельсиновым соком.
О том, чтобы идти завтра на работу, не могло быть и речи. Пришлось вылезти из кровати, взять записную книжку и отменить все назначенные встречи.
После этого я позвонила Вэл.
– У тебя ужасный голос, – сказала она, – чем я могу помочь?
– Дома полно всякого сока, приезжать не нужно, ты можешь заразиться. Может, ты меня подменишь? Я что-то плохо соображаю.
– Ну конечно. Диктуй телефоны. А антибиотики ты принимаешь?
– Нет, это вирусная инфекция. Я заразилась, ухаживая за Линдой Моррисон. Мне необходим только отдых и питье.
– Но если питье в тебе не задерживается, то, может быть, тебя нужно госпитализировать?
– Не волнуйся. Все будет нормально. Позвони мне завтра.
Я так не любила болеть, что сама мысль о больнице была ужасна.
– Если тебе от твоего самолечения станет хуже, я с ума сойду.
– Обещаю, что завтра утром вызову врача.
Мы попрощались, я выпила немного сока, но тут же бросилась в ванную комнату. Температура поднялась до тридцати девяти градусов, а живот сводило от спазм.
В одиннадцать часов зазвонил телефон, и, сидя в ванной, я услышала голос Умберто по автоответчику.
– Что, соблазняешь какого-нибудь счастливчика? А, может, читаешь в ванной свои книжки? Я сегодня узнал массу занятных французских выражений. «Quelle sabade!» означает «Сплошная ложь!», шепелявость они называют «un cheveu sur la langue», то есть «волосы на языке». Я тебе позвоню попозже, любовь моя!
Если бы я даже и хотела, то все равно не успела бы добежать до телефона, да и рассказывать ему, что заболела, все равно не собиралась.
Мне всегда была ненавистна мысль о том, что когда-нибудь мне понадобится помощь и уход. Я до сих пор помнила, как в детстве мама растирала меня спиртом, читала мне и расчесывала меня, если я заболевала. Тогда я чувствовала ее удовлетворение от того, что я полностью в ее власти, поэтому всегда скрывала болезнь до тех пор, пока это удавалось.
Я провела ночь в каком-то лихорадочном сне и проснулась в семь утра. Страшно болело горло и живот, нос заложило.
После посещения доктора я приняла все лекарства, которые он мне прописал, проглотила с литр жидкости, а потом отключила телефоны, чтобы выспаться.
Уже на следующее утро живот почти не болел, но воспаление стало спускаться к легким.
Я попыталась дозвониться до Умберто, зная, что он может волноваться, но по-французски я не говорила и поэтому не смогла ничего толком объяснить. Когда он сам позвонил вечером, я уже смогла подойти к телефону.
– Где ты пропадаешь? – начал он сердито. – Я уже несколько дней не могу до тебя дозвониться.
– Извини, я заболела. У меня был отключен телефон.
Когда он услышал, каким голосом я говорю, гнев его улетучился.
– Мне вернуться?
– Нет, со мной уже все в порядке.
– Что же это такое! Ты больна, а я на другой стороне шарика.
– Все будет хорошо. Мне просто нужно отлежаться.
– Я тогда позвоню тебе попозже, любимая. Я так скучаю.
Вэл выполнила мои поручения – получила за меня почту, купила мне продукты и бумажные носовые платки. Свои деловые встречи я отменила.
Как только я услышала, что машина Вэл отъехала, я ощутила одиночество. Совершенно неожиданно мне вдруг захотелось, чтобы мама поцеловала меня в лоб и принесла на подносе обед – овощной суп в тонкой фарфоровой тарелке, а еще вазочку с цветами из собственного сада. У меня появилось желание перезвонить Умберто, но если я хотела, чтобы меня любили за беспомощность, то следовало обратиться к первоисточнику.
– Девочка моя, у тебя ужасный голос! – сначала в мамином голосе послышалось беспокойство, а затем раздражение. – Ты не уделяешь себе должного внимания! Ты слишком много работаешь!
Я была готова разрыдаться. Ну почему в ее любви всегда присутствует враждебность!
– Это просто простуда, – выдавила я.
– Как бы мне хотелось быть сейчас с тобой!
– Мне тоже, – сказала я, но теперь это была уже неправда. – Мам, я уже действительно хорошо себя чувствую. Это же простой вирус.
Она сообщила, что дела в магазине идут хорошо, у соседей кошка попала под машину, а отцу в связи с его артритом прописали курс физиотерапии. Звук ее голоса успокаивал меня, ведь я знала, что несмотря ни на что она любит меня и всегда готова помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46