– снова и снова спрашивал он себя.
Неужели они так и не найдут ни одной зацепки?
Мысленно он еще раз выстроил факты в логическом порядке: вопреки категорическому запрету родителей Тресье отперла дверь спальни и сбежала вниз. Потом открыла входную дверь и вышла на улицу. А ведь девочка всегда была послушной и благоразумной.
Ей ни при каких обстоятельствах не велели открывать дверь – кто бы ни звонил, ни стучал, ни кричал, пусть даже знакомый. Маловероятно, чтобы она нарушила этот запрет. К тому же вряд ли кто знал, что дети остались одни, – родители никому об этом не сказали. А какому проходимцу взбредет на ум выманивать ребенка на улицу, если он не знает, дома ли родители? Нет, Тресье выбежала из дома совсем по другой причине.
Тут ход мыслей естественно приводил к котенку, который, возможно, с самого вечера бродил вокруг виллы и жалобно мяукал.
Как ведет себя кошка, когда к ней кто-нибудь приближается? Иногда дает себя погладить, приласкать, но чаще всего, даже голодная, убегает прочь. Особенно если она долгое время скиталась без приюта.
И чем больше он размышлял, тем более вероятным ему казалось, что, услыхав мяуканье, Тресье открыла дверь и хотела впустить кошку. Животное испугалось и убежало, а девочка кинулась следом. Тогда легко объяснить, почему в кустах нашли отпечаток ее туфельки. Вполне возможно, что именно в эту минуту кто-то ехал мимо в машине или на велосипеде или просто шел пешком и забрал ребенка с собой.
О том, что могло произойти дальше, лучше не думать. Но считаться с этим надо. Потому Херстал и сказал: «Если этот негодяй еще раз совершит что-либо подобное, мы его схватим».
Ягер вздрогнул. За двадцать пять лет полицейской службы он изучил преступления во всех их жесточайших обличьях. Можно даже сказать, он чуть ли не привык к ним. Но к преступлениям против детей привыкнуть невозможно. Слава богу, он редко с ними сталкивался.
Когда он подъехал к своему дому, в окнах было темно, и он вспомнил, что Tea предупредила его, что собирается сегодня пораньше лечь спать.
Зато у их овчарки Гаффеля на уме было совсем другое. Он приветствовал хозяина ликующим лаем, и Ягер отлично его понял: «Ура, мы идем гулять на улицу!»
Одна улица превратилась в четыре, так как был прекрасный летний вечер.
Домой Ягер возвратился, твердо сознавая, что на сегодня с него хватит, как вдруг зазвонил телефон. С самыми мрачными предчувствиями он бросился к аппарату, чтобы телефонный звонок не разбудил Tea.
Звонил Де Грип, и слова: «К сожалению, должен тебя побеспокоить» – вряд ли выражали его истинные мысли. Де Грип редко жалел своих коллег, когда вытаскивал их из постели в свободный вечер. «Если я вынужден так поступить значит, сам я в этом деле увяз» – позиция несколько эгоистическая, но ничего не поделаешь.
– У Заячьего пруда нашли парня. С простреленной грудью, насколько я мог определить. Не сумел добраться до тебя раньше, – сказал он укоризненно.
– Я прогуливал собаку, а сейчас собирался спать, – ответил Эрик Ягер. – Но скоро приеду, – добавил он без особого энтузиазма.
Он вдруг опять почувствовал, что здорово устал. Те времена, когда он безболезненно обходился за ночь четырьмя-пятью часами сна, давно миновали.
Он поставил перед Гаффелем бачок со свежей водой и миску с кусочками мяса, зашел в спальню и положил жене на тумбочку записку, в которой сообщал, что его вызвали по неотложному делу; если она проснется и увидит, что его нет, то станет волноваться, хотя и привыкла к его ночным отлучкам.
С сожалением глянув на свою постель, он пошел на кухню, отрезал себе большой кусок сыра и выпил стакан молока.
Гаффель в конце концов свернулся клубком в своей корзине и, положив голову на передние лапы, искоса поглядывал на него, словно спрашивая себя, почему хозяин, которому давно уже пора спать, опять куда-то уходит.
Впрочем, садясь в машину, он тоже спрашивал себя об этом, прекрасно понимая, что безмятежного ночного покоя ему не видать. К тому же он знал, что сам виноват в том, что Де Грип ему позвонил: ведь он всегда считал, что обязан тотчас прибыть на место преступления и по горячим следам составить себе мнение, исходя из личного опыта, а не на основе чужих рапортов.
Было около одиннадцати часов. Улицы словно вымерли. Стальная конструкция разводного моста темным призрачным контуром выделялась на ночном небе, красные огни Бернхардбрюг менее чем в полукилометре вверх по течению неподвижно глядели в тихие воды Старого Рейна. Охрана мостов разошлась по домам, и в стеклянных будках было темно.
Совершенно иная картина открывалась на Эуропасингел, в двухстах метрах от ротонды. Плакучие ивы и платаны вокруг Заячьего пруда были сказочно освещены множеством сильных прожекторов и мигалок полицейских машин. На фоне ярко освещенной опушки леса силуэты снующих взад-вперед людей казались фантастическими призраками.
Зрелище довольно мрачное, но Эрик Ягер редко поддавался влиянию внешней обстановки, окружавшей дело, которое предстояло распутать.
Конечно, любое преступление вызывает определенные эмоции: отвращение, ужас, сострадание… Ведь каждый раз на пути к месту, где разыгралась драма, начинает сосать под ложечкой: что нас там ждет? Но Ягер давно научился подавлять подобные слабости и, в строгом порядке нанизывая друг на друга факты, как ни в чем не бывало приступать к своей обычной работе.
Он повернул направо, и машина запрыгала по неприметной грунтовой дороге, которая соединяла Эуропасингел с очаровательным уголком у Заячьего пруда.
Вскоре он увидел за деревьями два автомобиля уголовной полиции и большую машину технической бригады.
Кипучая деятельность полиции в таком месте, где в это вечернее время обычно царит глухая темнота, не могла не привлечь любопытных, и действительно, их собиралось все больше и больше – в машинах, на велосипедах или пешком. Уму непостижимо, как эти люди ухитрялись пронюхать, что где-то что-то происходит, и в конце концов, по словам Де Грипа, «подобно стаду бизонов, уничтожали все улики, вытаптывали все следы».
Кстати, Де Грип, по всей видимости, был здесь хозяином положения: большой отряд полицейских обносил веревочным ограждением весьма значительный участок, чтобы держать любопытных на расстоянии.
У самой опушки леса Эрик Ягер увидел сотрудников технической бригады: они вооружились рулетками и кусками пластика – для обмера и фиксации следов колес или ног.
Не менее тщательно работал и молодой Паркер возле лежавшей в траве фигуры в кожаном костюме. Издали кивнув Ягеру, он продолжал фотографировать труп и все, что находилось с ним рядом.
Молодой полицейский преградил было Ягеру дорогу, но, узнав его, смутился и вежливо козырнул.
Двое сотрудников технической бригады измеряли расстояние от лежавшего на земле парня до элегантного «Харли Дэвидсона», который – прикинул в уме Ягер – был прислонен к березе метрах в восьми от тела, где начиналась густая лесная поросль. Там же была узкая тропинка, которую и тропинкой-то грех назвать, но все же на ней ясно отпечатались следы мотоциклетных шин.
Ван Бёзеком, полицейский врач – сегодня он был, как никогда, зол, что к его профессиональным знаниям обратились в столь поздний час, – подождал, пока Паркер закончит фотографировать, и наконец склонился над потерпевшим.
Это был юноша лет двадцати, лицо бледное, довольно широкое, щеки впалые. На верхней губе темнели усики – видимо, при жизни они ему здорово шли, как, впрочем, и бакенбарды. Похоже, красивый был парнишка, с приятным, дружелюбным лицом. Теперь это лицо застыло навеки – не то в растерянности, не то в крайнем изумлении.
По левую руку от убитого валялся оранжевый шлем. Наверное, снял, когда слез с мотоцикла, чтобы пройти последние восемь метров в своей жизни.
Ван Бёзеком почти сразу же опять выпрямился.
– Стреляли в упор спереди. Пуля прошла сердце навылет. – Он огляделся вокруг. – Она где-нибудь здесь.
– Когда убит?
– Не больше суток назад, я думаю. Но утверждать со всей определенностью пока не берусь. Сперва попробую установить, когда он в последний раз ел.
Ярик Ягер смотрел на Паркера, который снова фотографировал убитого и изящный пистолет, найденный в траве приблизительно метрах в трех от тела.
Один из сотрудников технической бригады сунул оранжевый шлем в пластиковый мешок.
Отдав все необходимые распоряжения насчет очистки территории, Де Грип подошел к Ягеру. Вопросительно поглядел на шефа – тот кивнул головой.
Де Грип склонился над потерпевшим и обыскал его карманы. Паспорт. Бумажник. Счет из бара «Терминус». Водительские права. Крис Бергман, Лейдсекаде, 16.
– Проследи, чтобы сделали парафиновый анализ, – сказал Эрик Ягер.
Если на руках убитого найдут следы нитратов, значит, он тоже стрелял.
К Ягеру, держа на поводке свирепую овчарку, подошел один из проводников. Он, очевидно, слышал слова врача.
– Если смерть наступила больше десяти часов назад, толку от собак мало.
Он глянул на человека в кожаном костюме, потом мрачно посмотрел в сторону леса, перевел взгляд на толпу собравшихся на берегу, за деревьями, зевак и еще больше насупился. Эрик Ягер согласно кивнул. Он понял проводника с полуслова.
– На рассвете прочешите лес. И позаботьтесь, чтобы народ там не натоптал.
Он поймал себя на том, что говорит совсем как Де Грип. Ничего удивительного: его злило, что провести тщательный осмотр места происшествия сейчас невозможно.
Он стоял, наблюдая за Паркером и Де Фрисом, которые закрепляли четыре следа, оставшихся на влажной тропинке метрах в шести от тела. У каждого следа втыкали дощечку с порядковым номером. Следы были нечеткие, и Де Фрис смотрел на них задумчиво.
– Ботинок мужской? – спросил Эрик Ягер.
– Не уверен. Но дело даже не в этом. Сегодня ночью прошел сильный дождь. И, по-моему, эти следы оставлены не вчера вечером. А, видимо, гораздо позже.
Эрик Ягер сделал знак проводнику, и тот подвел собаку к следу.
– Ищи, Аста, ищи!
Они проводили взглядом полицейского с собакой, которая обнюхав след, быстро помчалась в направлении Заячьего пруда и исчезла на Эуропасингел.
– Может, это след того, кто нашел убитого? – уныло предположил Де Фрис. – Он мог его увидеть с этого места.
– В свое время узнаем, – ответил Эрик Ягер. Де Фрис направил яркую лампу на отпечаток номер 1, чтобы Паркер сумел сделать как можно более контрастный снимок.
Когда Паркер закончил, Де Фрис обвел контур следа жестяной рамкой, потом очень медленно и осторожно до половины наполнил его размягченной гипсовой массой, равномерно распределяя ее по всей поверхности. Затем положил туда проволочную решетку – для прочности – и залил след гипсом доверху. Примерно через час слепок затвердеет настолько, что его можно будет вынуть, а еще через двадцать четыре часа высохнет окончательно, и тогда можно будет удалить грязь.
Де Грип вернулся с юношей лет восемнадцати, чье лицо выражало сразу и испуг и возбуждение.
– Этот молодой человек обнаружил потерпевшего. Его зовут Рик Лафебер, и он говорит, что любовался здесь природой, – пояснил Де Грип.
Рик уже успел оправиться от страха и подыскал вполне разумный ответ на щекотливый вопрос Де Грипа, что он в столь поздний час делал в этом безлюдном месте.
– Здесь очень красиво, в особенности на закате.
– Ах вот как! Вы, значит, любитель природы, – несколько язвительно заметил Де Грип.
– Да, менеер.
Пусть-ка этот субъект с неприятными колючими глазами попробует его опровергнуть.
Менеер Ягер выглядит, во всяком случае, более добродушным. Впрочем, может, он и ошибается. Лучше уж быть начеку.
Рик снова рассказал, как стоял у Заячьего пруда, как вдали у опушки леса увидел что-то блестящее и пошел взглянуть, что там такое.
– Как, по-вашему, попал сюда этот мотоциклист?
– Он, верно, ехал по тропке вдоль опушки леса. – Рик указал на запад. – Лес там кончается, дорожка идет направо и дальше вливается в Рейнвег. Вот только странно…
Не закончив фразы, Рик задумчиво посмотрел на мотоцикл. В свете прожекторов, бросавших вокруг резкие угловатые тени, его лицо казалось неестественно бледным. Шутка ли, найти в сумерки в безлюдном месте мертвеца.
– Ну и что дальше? – дружелюбно спросил Эрик Ягер.
– Зачем ему было гонять на такой мощной машине по этой вшивой дорожке? По-моему, без особой причины так не поступают.
– Может, он тоже любитель природы, – кисло заметил Де Грип.
– А может, у него здесь было назначено свидание, – бросил Рик. Надо же намекнуть этому типу, что его, Рика, он ни на чем не поймает.
Эрик Ягер улыбнулся, ведь мысли юноши можно было легко прочитать на его лице. Впрочем, Риковы соображения были более чем достойны внимания.
– Насколько близко вы подошли к потерпевшему?
– Я близко не подходил, менеер. Остановился метрах в четырех. Я и так видел, что он… – Рик доверчиво посмотрел на Ягера. – Я, менеер, испугался до смерти.
– Покажите, где вы стояли, только поточнее. Рик отошел немного в сторону, но не туда, где были пронумерованные следы. Проводник с собакой возвратился назад. Он отрицательно покачал головой.
– Аста шла по следу до велосипедной дорожки вдоль Эуропасингел. Тот, кто здесь был, приехал оттуда и тем же путем отправился назад. На велосипедной дорожке она след утеряла. Его затерли машины и мотоциклы, к тому же там кишат пешеходы. Ничего не поделаешь.
Полицейский был явно не в духе. Самый факт, что его собака была вынуждена отступить, он расценивал как личное поражение. Эрик Ягер похлопал его по плечу.
– Попытаюсь еще раз. Может, она все-таки опять возьмет этот след, – сказал проводник.
Эрик Ягер опять повернулся к Рику.
– Вы его знали?
– Нет, менеер, никогда не видел. Подбежал Тиммер.
– Кажется, я нашел двух свидетелей, которые могут вам пригодиться. Вон они. – Он указал в сторону росших возле Заячьего пруда деревьев. – Господин Хохфлигер с дочерью. Их вилла там, за деревьями. Они утверждают, что мотоцикл как будто им знаком.
Алекс Хохфлигер был вполне под стать своей фамилии. Типичный he-man – крепкого сложения, с красивым, но несколько грубоватым лицом, весьма заботившийся о своей внешности и, видимо, очень самоуверенный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19