– Стоит женщине расстаться с тобой на четверть часа, как она уже тебя не вспомнит. Впрочем, будь за это благодарен судьбе.
На самом же деле причина была в другом.
Херстал слишком ценил свою независимость, чтобы прочно к кому-то привязаться. Многие браки, по его мнению, распадаются из-за отсутствия у мужа и жены личной свободы и из-за того непреложного факта, что человек легче переносит серьезные расхождения во взглядах, чем непрестанные повседневные стычки по мелочам.
Склонность к уединению, однако, не мешала ему быть хорошим товарищем и вообще проявлять чуткость к ближним, также и к тем, с кем ему приходилось иметь дело по роду своей деятельности.
Эрик Ягер прекрасно ладил с Херсталом, а с год назад, когда торговец наркотиками всадил Ягеру пулю в легкое, они стали почти друзьями. Именно Херстал частенько навещал Ягера, пока тот выздоравливал, и с тех пор, когда оба они вечером были свободны, Ягер охотно заглядывал к Херсталу, подолгу засиживался в его просторной захламленной кухне, где всегда пахло кошками и собаками, и они сидели там за кружкой пива, не нарушая свой зарок никогда не разговаривать дома о служебных делах. Им и так было о чем поговорить. Херстал очень любил природу и умел увлекательно о ней рассказывать.
Но сейчас разговор шел совсем о другом.
Херстал уселся в одно из кресел для посетителей и стал набивать трубку. Вряд ли он ждал комментариев к своему сообщению.
Эрик Ягер, даже не взглянув на лежавшую на столе бумажку, встал и подошел к стене, на которой висела доска с приколотой к ней картой. Сколько раз за этот месяц он стоял здесь, у карты!
На карте в глубине сельской общины выделялся Элзенбрукский лес, тянувшийся вдоль дороги к озерам Ниувкоопс. Однообразные серо-зеленые краски карты оживлялись разноцветными флажками, предназначенными для того, чтобы вдалбливать определенные факты в память сотрудников отдела, хотя в этом, пожалуй, не было никакой необходимости.
Дело Тресье Ламмерман – грустное, загадочное и жуткое.
Тридцать первого июля супруги Ламмерман – ему тридцать восемь, ей тридцать четыре – в восемь часов вечера уехали в Лейден в гости к друзьям.
Так как им не удалось найти кого-нибудь, кто остался бы с детьми, они отважились оставить их дома одних. Тресье, старшая из детей – ей было уже восемь, – была разумной девочкой и всегда заботилась о своих братишках. Мальчикам было четыре и пять лет.
Родители уже дважды оставляли детей одних, и все сходило благополучно – они ездили даже в Харлем, а уж Лейден был, что называется, под боком. Сойдет и на этот раз.
Небольшая нарядная вилла Ламмерманов стояла на отшибе – на границе Элзенбрукского леса. Родители внушили детям, совсем как в сказке «Волк и семеро козлят», чтобы они никому-никому не открывали. Мало того, ребят уложили в родительской спальне, которая запиралась на ключ. Там же стоял телефон, так что в случае чего Тресье могла сразу же вызвать полицию.
Обеспечив таким образом безопасность детей, супруги Ламмерман спокойно отправились на вечеринку. Вечеринка затянулась до половины второго ночи.
А во время их отсутствия в доме возле Элзенбрукского леса произошло таинственное, жуткое событие, над разгадкой которого полиция билась вот уже целый месяц.
Обратная дорога из Лейдена была довольно долгой и мрачной, и Дину Ламмерман вдруг охватил страх: не следовало оставлять детей без присмотра так надолго в поздние часы.
– Зря мы так задержались. Вечно ты засиживаешься в гостях, – сердито упрекнула она Яна, когда они мчались по Хазерсвауде.
Внезапный ливень хлестнул по ветровому стеклу, обрушил каскады воды на проезжую дорогу, которая мгновенно превратилась в бурный поток.
– Можно подумать, что ты ни при чем, – огрызнулся Ян, после обильных возлияний он чувствовал себя разбитым.
Машину вела Дина. Она совсем не пила. И, видимо, поэтому оценивала сложившуюся обстановку гораздо трезвее, чем муж.
– А ты думал, я еду с тобой, чтобы наблюдать со стороны? – съязвила она. – Дай-ка мне сигарету.
– Лучше следи, чтоб машину не занесло. Дорога вся мокрая.
– Обойдусь и без твоих советов.
Ян вздохнул, закурил сигарету и подал жене, глядя на ее резкий, суровый профиль. Гладкие белокурые волосы обрамляли узкое личико, которое лет пятнадцать назад так властно его заворожило. Но после стольких лет семейной жизни чувства слегка поостыли.
Завязавшееся после оживленной многообещающей переписки знакомство оказалось во многом менее удачным, чем можно было ожидать. Живой человек зачастую совсем не такой, каким он выглядит на фотографии или за кого выдает себя в письмах. Так случилось и в этот вечер.
Эсмеральда Гёзеватер была миловидная, но чересчур худая, костлявая и какая-то вовсе не женственная. Его Дина куда интереснее.
У Пита стройная, спортивная фигура, хорошо подвешенный язык, ну и все остальное, вероятно, тоже в порядке, мрачно думал Ян.
Что касается Дины, то она забыла о вечеринке. Мысли ее были дома, с детьми. Никогда не знаешь, что может произойти. Вдруг заболеют или испугаются чего-нибудь. Грабителей! Пожара! О господи!
– Уж очень ты лихо несешься! – крикнул Ян. – Следи за встречной машиной. Она виляет.
– Сам ты виляешь, – отрезала Дина. – Будешь говорить под руку, посажу машину на обочину. Он замолчал.
Она искоса посмотрела на него: лицо одутловатое, раскрасневшееся. У Яна появилось брюшко, это был уже не тот молодой человек с ладной фигурой, за которого она пятнадцать лет назад вышла замуж. Разумеется, она все еще любила его. Но в последнее время ей все чаще хотелось ему нагрубить. Особенно когда он целый вечер у нее на глазах ворковал с какой-нибудь другой женщиной.
Но, как ни смешно, большинство этих людей ей нравились. Даже женщины. Она с удовольствием болтала с ними, помогая на кухне приготовить закуску. Мужчины, по-видимому, тоже прекрасно ладили друг с другом. У каждого была своя собственная жизнь, но было и много общего. Дети, работа, бытовые проблемы. Тысяча вещей, о которых можно было спокойно разговаривать весь вечер. Точка. Не надо об этом думать. Все это в прошлом.
Когда они проехали Ферленгде-Хоофдстраат и свернули к Ниувкоопу, дождь прекратился. Дорога, правда, была еще мокрая, но меж тучами сверкали звезды. Слава богу, зловещего красного зарева в небе не видно. У Дины вырвался вздох облегчения.
– Что с тобой? – подозрительно спросил Ян.
– Вот что я тебе скажу, – ответила она со злостью. – Больше я так не могу. Мы уже три раза бросали детей одних ради развлечений, пропади они пропадом. Если тебе нравится, можешь продолжать, только без меня.
– Что ж, я и один сведу знакомство с какой-нибудь парой, – «нашелся» он, – раз ты не против.
– Мне на все наплевать, но я не намерена оставлять детей ночью одних! – крикнула Дина. – А насчет этих твоих знакомств мы еще поговорим. Пока что я выхожу из игры.
Ян не без удовольствия отметил, что еще не все потеряно.
Через полминуты они были дома. Автомобиль пронесся по дорожке к гаражу, дверцы захлопнулись с такой силой, словно их припечатали печатью, – вечеринка явно не удалась.
С этой минуты и начался кошмар.
Дина первая подбежала к входной двери. Ее высокие каблуки уверенно и гулко стучали по каменным плиткам. Ян, шедший за ней по пятам, видел по ее осанке – плечи назад, голова гордо вскинута, – что стрелка барометра все еще стоит на «буре». Главное нынче – помалкивать и побыстрее лечь спать в комнате для гостей.
Он на всю жизнь запомнил, что было холодно. Гораздо холоднее, чем обычно в это время года.
Оба они одновременно увидели, что входная дверь открыта.
– Что же это, господи боже мой! Ведь мы ее заперли! – От страха у Дины перехватило горло. Она чувствовала, что и Ян поражен, хотя он не произнес ни слова.
– И свет в коридоре горит! – воскликнула она.
Они друг за другом взбежали по лестнице в большую спальню. Эта дверь тоже была не заперта.
– Тресье, наверное, в уборной, – успокаивающе прошептал Ян.
– Или в ванной, – предположила Дина, растерянно шаря по стене в поисках выключателя, который как назло никак не могла найти.
На одной из кроватей спали Янтье и Геерт, румяные, повернувшись друг к другу спинками. Вторая постель была пуста.
Дина рванула дверь ванной. Включила свет. Навстречу сверкнул кафель и никелированные краны. Тресье не было и здесь.
Ян обежал весь дом. Нигде. Никого.
– Она вышла во двор! Неужели ты не соображаешь?! Кто еще мог открыть входную дверь! – завопила Дина. От ужаса она готова была растерзать мужа за его внешнее спокойствие.
– Но зачем? Что ей понадобилось в ночной темноте?
Вопрос этот, видимо, навсегда останется без ответа.
Ян повсюду включил свет. В кухне, у входной двери, в гараже. Дом сверкал огнями, как в большой праздник. Родители метались взад и вперед, кричали. Их зов слышало высокое звездное небо, но детский голос не отозвался: «Я здесь!»
Пока Ян бегал к соседям, Дина в отчаянии позвонила дежурному по городу, и спустя четыре бесконечных минуты подъехала патрульная машина. За рулем сидел Никкесен.
Родители Тресье бросились к нему, словно он в одну секунду мог рассеять их опасения.
Наутро начался кошмар и для Эрика Ягера и его помощников.
Тресье так и не нашли. Не нашли и каких-нибудь следов. Только на влажной земле под кустом у самой калитки легкий отпечаток ее туфельки.
Де Фрис, сотрудник технической лаборатории, сделал слепок. Другие следы, даже если они и были, смыл проливной дождь.
«Что могло понадобиться ребенку на улице в ночной темноте?» – спрашивали себя все, кто имел отношение к этому делу или просто о нем слышал.
Предположений было сколько угодно. Кто-то вызвал девочку? Забыв родительский наказ, она спустилась вниз и отперла дверь преступнику, который ее выманил? Но почему же под кустом оказался след ее туфельки, а не мужского башмака?
Утром, прочесывая окрестности, нашли только бездомного котенка, который, жалобно мяукая, бегал за полицейскими. Один из сотрудников технической лаборатории сжалился над ним и унес к себе домой.
– А что, если она услышала мяуканье и вышла взять котенка? – предположил кто-то.
Такое объяснение казалось вполне логичным. Тресье была без ума от животных и мечтала завести кошку или собаку.
Но что же произошло потом? Опять этот мучительный вопрос, который обсуждался и в печати.
Нет ничего ужаснее исчезновения ребенка.
Эрику Ягеру пришлось провести тягостную пресс-конференцию, на которой он сообщил все те скудные сведения, какими располагала полиция. Теперь он надеялся только на помощь широкой общественности.
В первые три дня не было вовсе ни малейшей зацепки. Потом объявилась супружеская пара – солидные люди лет под пятьдесят, – они сообщили, что за два дня до исчезновения видели девочку в обществе какого-то мужчины. Светловолосый, лет тридцати, ростом приблизительно метр семьдесят пять, с кривым носом. Серые брюки, черная куртка. Возле магазина на Баккерстраат. Когда? Без четверти четыре, когда кончились занятия в школе. Вполне правдоподобно: ведь Тресье учится в школе на Баккерстраат (это переулок, выходящий на Ферленгде-Хоофдстраат) и занятия там кончаются в половине четвертого. В тот день она, видимо, задержалась в классе минут на десять, чтобы дорешать задачку. Остальные ребята уже разошлись по домам.
О том, что девочка разговаривала с каким-то мужчиной, никто больше не сообщал. Возможно, тот человек просто спросил у Тресье дорогу. Сам же незнакомец не дал о себе знать. Но едва был обнародован его словесный портрет, как хлынул целый поток сообщений, который в течение двух дней буквально заливал полицейское управление. Человека этого видели повсюду, вплоть до Брюсселя.
К супружеской паре приводили для опознания множество людей, но ни одна попытка не дала положительных результатов.
В последующие дни и недели многие горожане немало натерпелись из-за того, что были родственниками или знакомыми семьи Ламмерман. Допрашивали всех, кто знал ребенка или его родителей. Гора свидетельских показаний росла, а дело по-прежнему не сдвинулось с мертвой точки, хотя допросили уже, кажется, добрую половину Кастеллума. Что касается алиби, то и здесь было мало утешительного. У кого могло быть алиби на столь поздний вечер и ночные часы, когда все уже спят?!
И потом, родители. В ту роковую ночь страх и горе за несколько часов довели их до полного отчаяния. Они терзались нестерпимыми муками совести, которые будут преследовать их всю жизнь.
Херсталу не составило большого труда докопаться до причины, по какой они в тот вечер оставили ребятишек дома одних. Истина выплыла наружу. И откровенно эгоистический повод, заставивший родителей покинуть детей, только усугубил трагизм случившегося.
Вначале еще теплилась надежда, что ребенка похитили, чтобы получить выкуп, хотя Ламмерманы не слыли богачами. Разумеется, нашлись прохвосты, которые попытались сыграть на этом. Но их быстро вывели на чистую воду.
Поступали сообщения и от людей, которые якобы где-то встречали Тресье, – со всех концов страны, даже из-за границы. Ее будто бы видели даже в одном из парижских двориков. Вся эта информация тщательно проверялась, после чего каждый раз следовал горький вывод: сведения ложны.
Телекс из боннской уголовной полиции, принесенный Херсталом, уничтожил последние остатки надежды. Дело было мертвое, как мертва сама Тресье, а в том, что она умерла, не было почти никакого сомнения.
– Если этот негодяй еще раз совершит что-либо подобное, мы его непременно схватим, – сказал Херстал, сознавая, что его слова вряд ли можно воспринять как утешение, и беспомощно добавил: – По крайней мере если он негодяй.
Эрик Ягер рассеянно кивнул головой, зевнул я потянулся.
– Пойду домой и лягу спать. Надеюсь, твое дежурство пройдет спокойно.
Проезжая тихими улицами по дороге на Вонделлаан, он в который раз думал о Тресье Ламмерман. И о ее родителях тоже. Однако радости и горести взрослых не задевают до глубины души, и его мысли очень скоро опять вернулись к девочке. Что же она собиралась делать, когда, надев туфельки, спустилась вниз и выбежала на улицу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19