Намеки Рика волновали Хермана и одновременно злили. Его учили подавлять подобные чувства и, уж во всяком случае, не выставлять их напоказ. А поэтому рассказы о них были ему неприятны. Впрочем, у него были и другие возражения.
– По-моему, это нечестно. Пиши записку сам.
– Не выйдет. Не умею копировать почерк. Если я напишу, она сразу заметит, что записку писал не Хенк.
– А ей не покажется странным, что он шлет ей записки?
– Нет, конечно, она сразу клюнет. По уши втрескалась в этого парня.
– А он куражится. Всех девчонок в классе одну за другой сводит с ума.
Рик захихикал:
– Прямо как Дон-Жуан. Помнишь оперу Моцарта, которую мы в прошлом году штудировали с Контрабасом? Чертовски жаль, что теперь у нас уже не будет музыкальных занятий.
Херман не сомневался, что Рик жалеет об этих занятиях не только из любви к музыке. Скорее всего, он с тоской вспоминает, как они бесновались на уроках Контрабаса. В этом году такого веселья уже не жди. По ассоциации ему вспомнилась куча невыполненных домашних заданий.
– Что писать? – нехотя спросил он.
– Попроси ее завтра в три часа дня прийти к Заячьему пруду и поставь подпись Хенка. Записку я суну ей утром в портфель, перед латынью. Постараюсь подложить в папку для тетрадей. У Хенка в последний час урока нет, и он уйдет домой. Значит, поговорить с ним она не сможет. Все разыграется как по нотам. Я же завтра в три вроде бы случайно проеду вдоль Заячьего пруда на велосипеде. Будто бы к тебе, усек? Остановлюсь поболтать с ней. Хенк, конечно, не явится, и я приглашу ее пойти со мной к тебе, чтоб ты пояснил мне непонятное место в Гомере.
– Так она тебе и поверила, – саркастически заметил Херман. Рик был дока как по части языков и литературы, так и по части точных наук, и всем это было известно.
Рик пожал плечами.
– А почему бы нет?
– Ну а дальше что? – допытывался Херман. Авантюра увлекала его, хотя и казалась пошлой. А роль, которую должен был играть он сам, ему и вовсе не нравилась.
– Уж это предоставь мне.
– Тебе не кажется, что Заячий пруд не слишком подходящее место для свидания?
– Как раз наоборот. Она живет совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы. Заставлять девушку тащиться на велосипеде через весь город просто неприлично. Хенк никогда бы так не поступил. Он как-никак джентльмен. Ну а для меня тем более удобно – прямо по дороге к тебе. И потом, Заячий пруд – местечко чертовски романтическое, как раз во вкусе девчонок.
Заячий пруд был живописный зеленый уголок, находившийся всего метрах в двухстах от теннисных кортов на Бернхардлаан и на таком же расстоянии от канала Эуропасингел, на набережной которого в одной из красивейших вилл Кастеллума жила Труда.
С запада к пруду примыкал лес, росший вдоль Парклаан. Столетние осокори, каштаны, мощные плакучие ивы со всех сторон обступали обширный луг. Сам по себе водоем был обыкновенный, неглубокий пруд – метров пятьдесят в поперечнике, – заросший лилиями и ряской. По его поверхности то и дело разбегались круги, оттого что водоплавающие птицы непрерывно что-то клевали.
По выходным сюда стекалось множество народу покормить гусей, уток и лебедей хлебными крошками.
Зимой хлеб птицам, конечно, не бросали – зимой в нем нуждались животные. В будние же дни здесь обычно не было ни души.
– Сделай это для меня, – настаивал Рик. – А я дам тебе списать перевод из Гомера. Я уже перевел тридцать строк.
И Херман сдался. Он написал: «Милая Труда! Не придешь ли ты сегодня в три часа дня к Заячьему пруду? Хенк».
Поставив чужую подпись, Херман почувствовал себя подлецом.
У них была записка, написанная Хенком, и они сличили почерки. Для неспециалиста оба были совершенно одинаковы.
– Потрясно, – одобрил Рик.
Херман даже немного возгордился. Ведь Рик, который блистал во всем, порой придумывал самые немыслимые авантюры, теперь нуждался в нем.
Он перевел разговор на другую тему.
– Мой племянник Ян нашел на прошлой неделе щенка овчарки. Песик сам увязался за ним. Мы дали в газету объявление, но хозяин не откликнулся. Верно, какой-нибудь прощелыга захотел избавиться от собаки и, уезжая в отпуск, по дороге выкинул ее из машины. Таких негодяев самих следует вытряхивать из машин, лучше всего в Сахаре, где ни бог, ни черт им не помогут. А то ведь даже если этого фрукта найдут, он отделается десятью гульденами штрафа и…
Херман редко раздражался, но, когда плохо обращались с животными, выходил из себя.
– Мне очень хочется оставить щенка у нас, – вздохнул он. – Только не знаю, как на это посмотрит тетя.
– Следовало бы сперва закоптить старушенцию, а потом заспиртовать, вот бы ты получил массу удовольствия, – весело посоветовал Рик.
Херман был несколько шокирован. Впрочем, его упрямая, сверхсамоуверенная тетушка Миа, возможно, и заслуживала такого наказания.
Рик задумчиво посмотрел в окно. Солнце уже скрылось за деревьями, и в доме Хермана, как и повсюду на Парклаан, царила глубокая тишина. Таинственные сумерки начали укутывать низкие кустарники в саду, и только розы белели в полумраке.
Юноши помолчали. Оба никак не могли сосредоточиться на уроках.
– Ты уверен, что она придет? – спросил вдруг Херман.
– Абсолютно.
– Они знают, что ты их видел? Ну, после вечеринки в прошлую субботу.
– Да ты что! Я ловко спрятался, когда за ними подглядывал.
– Voyeur, – хихикнул Херман с видом светского льва.
Рик одобрительно улыбнулся. Захлопнул учебник и папку с тетрадями. Положил записку в карман.
– Смываюсь. Хочу разведать местность вокруг Заячьего пруда. Поехали вместе?
Но Херман счел, что доля его участия в этой авантюре исчерпана.
– Нет, у меня еще много работы.
Он проводил Рика до гаража, к стене которого был прислонен велосипед, и потом смотрел вслед приятелю, пока тот не исчез в конце дорожки за рододендронами.
Черт, не надо было ему писать эту записку. Если свяжешься с Риком, никогда не знаешь, в какую влипнешь историю. Говоря по совести, он совершил подлог. Фу ты, черт, почему это пришло ему в голову только сейчас? Спохватился, что поступил не так, как надо, а дело-то уже сделано. Н-да, всегда он задним умом крепок.
Охваченный смутным, но тревожным предчувствием, он вернулся к задачкам по физике.
Рик меж тем выехал из калитки на Парклаан и свернул влево. Метров через восемьдесят, напротив птичьих вольеров Зверинца, он опять свернул влево и покатил по тропинке, ведущей к теннистым кортам.
Солнце опускалось к горизонту, и густо заросшая тропа становилась сумрачной.
Рик ехал довольно быстро, ведь, как говорится, каждая пядь земли была ему тут знакома.
Однако он обрадовался, когда с темной извилистой тропки выехал на проезжую дорогу, справа от которой находились две небольшие виллы, а слева – теннисные корты.
– Гейм и сет! – донесся до него чей-то возглас.
– Мы идем домой! Слишком темно! – отозвался другой голос, на этот раз женский.
Теннисисты устремились в гардеробную. Четыре других корта уже опустели.
Рик свернул направо, на дорожку, которая шла вдоль забора виллы, где жила Труда, и через две минуты был уже у Заячьего пруда.
Здесь было намного светлее – на западной стороне деревьев не было, и огромное багровое солнце, только что достигшее горизонта, озаряло водную гладь. Его пурпурные лучи веером устремлялись к зениту; на востоке яркую синеву вытеснял густой фиолетовый цвет.
Рик остановился, поставил ногу на землю и, держа обе руки на руле, стал разглядывать открывшийся перед ним ландшафт.
Листва высоких прибрежных деревьев и густая поросль справа на опушке леса еще не потемнели, и заходящее солнце придавало различным оттенкам зелени какой-то особый, местами ядовитый блеск.
Пара лебедей белела на темной воде пруда. Даже Рик, не слишком чувствительный к красотам природы, не мог не признать, что здесь было удивительно живописно. И спокойно отдался созерцанию этой прелести.
Вскоре, однако, он занялся тем, ради чего приехал.
Высокие деревья и кусты обступали Заячий пруд, и из виллы, где жила Труда, его можно было увидеть только в слуховое окошко, но оттуда вряд ли кто станет подглядывать.
Если завтра он спрячется в кустах за велосипедной дорожкой, то сможет появиться перед Трудой через две-три минуты, когда она уже будет ждать Хенка. Тянуть дольше было бы рискованно – она, как ему казалось, была не из тех девочек, которые долго ждут опоздавшего на свидание поклонника.
Тогда он как бы случайно подъедет к ней и…
Внезапно взгляд Рика упал на что-то блестящее, и юноша очень удивился, увидев такое здесь, в лесной чаще правее Заячьего пруда. Будто солнце отражается от зеркала или от хромированной поверхности.
Какой сумасшедший заберется сюда в машине? Дороги тут нет. Только узенькая тропинка вдоль опушки леса, ведущая на Рейнвег. Но это довольно далеко, к тому же трава здесь высокая и ехать – удовольствие небольшое. Разве что какой-нибудь любитель ездить off the road на легком, маневренном мотоцикле. Он и сам был не прочь иметь такую машину. Она почти бесшумна, знай мчишься, не разбирая дороги. Но не забираться же сюда?! Здесь особо не разгуляешься, лучше рвануть куда-нибудь подальше, в лес или на пустошь: уж там-то тебя нипочем не отыщут.
Черт возьми, а ведь там действительно что-то есть.
Он прислушался к тишине, которая казалась еще глубже оттого, что издалека доносились голоса уходящих теннисистов да нежное кряканье устраивавшихся на ночлег уток.
Внезапно все вокруг стало каким-то зловещим. Природа словно не принимала его – пришельца, чужака.
Рик опять глянул в ту сторону, где заметил сверканье. Неизвестный предмет по-прежнему был там, поблескивал в последних лучах солнца. Закатное небо на востоке все бледнело, становясь почти бесцветно-серым. Захватывающие дух минуты на грани дня и сумерек.
А не лучше ли вернуться?
Но любопытство взяло верх, и помимо своей воли Рик начал пробираться с велосипедом по высокой траве к опушке.
Подойдя ближе, он разглядел, что это за предмет. Мощный, покрытый красным лаком мотоцикл безмятежно стоял возле березы, словно был неотъемлемой частью этого уголка природы и никуда не собирался отсюда уходить.
А где же водитель? По нужде укрылся где-нибудь под деревьями? Но не слишком ли надолго он пропал? Или, может, лежит в траве и милуется с той, которая приехала с ним?
Вопреки всем доводам рассудка любопытство влекло Рика к мотоциклу.
Он увидел, что это «Харли Дэвидсон». «Может быть, его владелец – член фирменного клуба?» – рассеянно подумал юноша.
Однако куда же девался водитель?
Рик снова посмотрел на Заячий пруд и знакомую виллу, которую почти целиком заслоняли деревья.
Видны были только слуховые окна, но сейчас, глядя на них, он чувствовал себя уверенней и безопасней – ведь там живут люди.
А чужой мотоцикл все мерцал в красном отблеске темнеющего вечернего неба.
Брошенная машина, когда она стоит вот так, вроде бы ничья, производит непонятное, жуткое впечатление. Особенно когда лес темнеет и замирают последние звуки, напоминающие о людях.
Рик слышал только отдаленный гул автомобилей. Но этот гул заглушался хрустом веток под его ногами.
В сущности, он остался один на один с большим дорогим мотоциклом, и в этом было что-то сверхъестественное, пугающее.
Рик был не робкого десятка, но обстановка была до того мрачной и зловещей, что он даже пошевелиться не смел.
Надо удирать! Какое ему, собственно, до всего этого дело!
Он еще раз скользнул взглядом по Заячьему пруду и опушке леса, собираясь повернуть велосипед и уехать туда, где на западе еще горит закатная полоска, но вдруг замер.
Сердце громко забилось, в голове зазвенело.
Господи Иисусе, вот он где, владелец мотоцикла!
3
Поезд на Утрехт отходил в 21.38 – как всегда точно по расписанию.
Де Грип, ускоривший шаги, чтобы не упустить последних наставлений жены, отметил это с радостью и облегчением. Те времена, когда он стремился растянуть прощание с женой, когда каждая минута была драгоценна, отделяли от нынешнего дня двадцать пять лет. Де Грип терпеть не мог провожать близких на вокзал – хотя бы потому, что как уезжающий, так и остающийся считали своим долгом болтать о всякой чепухе, ведь молчаливое ожидание отхода поезда было еще мучительней.
Но за последнее время отношения в семье значительно улучшились, потому, наверное, что они с женой научились в какой-то мере улаживать возникавшие между ними недоразумения.
Герда, к примеру, стала воздерживаться от колких замечаний, когда видела, что он, клявшийся «больше не курить», позволял себе украдкой сделать несколько затяжек на чердаке или в уборной, а он со своей стороны подавлял хоть и с трудом, раздражение, если жена заявляла, что необходимо вымыть окна или убрать комнаты, как раз тогда, когда он собирался спокойно отдохнуть дома часок-другой.
Ни один из них не смог бы в точности определить, что именно помогло им наладить отношения. Скорее всего, сознание, что они худо-бедно прожили бок о бок полжизни и что разумнее извлечь из второй половины все хорошее, что только возможно.
Эта самодисциплина привела к изумительным результатам – они вновь открыли друг в друге много прекрасных качеств, которых долгие годы совсем не замечали.
Он не был уверен, поняла ли Йосина, их семнадцатилетняя дочь, что родители теперь живут дружно, но факт остается фактом: она уже не перечила отцу так часто, как прежде.
И все же чудесно побыть несколько дней одному, без жены и дочери. Жена его поехала в Вурден навестить родителей, Йосина переселилась к подруге, и он может распоряжаться своим временем, как ему хочется, тем более что у него выдалось несколько свободных дней.
Только поезд скрылся, Де Грип повернул назад, пробежал по первой платформе и через опустевший зал ожидания направился к выходу.
Он постоял немного на верхней ступеньке вокзальной лестницы. В этот вечерний час на площади было почти безлюдно. Вот проехало такси, за ним два автобуса и несколько велосипедистов.
Слева от вокзала стояли трое скандинавов, длинноволосые, голубоглазые, в экзотических восточных одеяниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19