Как ни старалась она всецело сосредоточиться на работе, это становилось все труднее, но Эллин продолжала бороться. Со дня беседы с Фаргоном прошли недели, а Маккан упорно отказывался выслушать ее, и страх перед тем, что Фаргон сделает со снимками, перерос в настоящую панику. И словно этого было недостаточно, сегодня ей довелось узнать о том, что Клей, бракоразводный процесс которого завершился три дня назад, изменял ей с парой силиконовых протезов, владелица которых охотно выставляла свои прелести напоказ глазам и объективам, если это сулило хотя бы ничтожный шанс оказаться в центре всеобщего внимания.
Карен Дельфи как нельзя лучше соответствовала его вкусам. Уж кто-кто, а Эллин отлично знала о страсти Клея показывать своих женщин окружающему миру в непотребном виде. Даже его бывшая жена до замужества снималась в эротических шоу, и Эллин узнала об этом лишь два месяца спустя после того, как сблизилась с Клеем, когда тот пригласил ее на фильм с участием Нолы. И она, словно набитая дура, сидела и смотрела, как его женушка скачет по экрану в компании полуголых немок в пивном баре, – в ту пору Эллин боготворила Клея и была готова сделать все, чего бы он ни пожелал.
И вот извольте видеть, к чему все это привело. В самых кошмарных снах Эллин не могла представить себя в том положении, в котором очутилась, ведь у нее не было ничего общего с такими женщинами, как Нола и Карен. Ее ужасала сама мысль о том, чтобы показаться на публике хотя бы частично раздетой. Нет, она не была синим чулком, и порой перспектива явиться обнаженной перед посторонними донельзя возбуждала ее, однако игра воображения не имела ни малейшего отношения к реальности. Но Клею удалось обвести ее вокруг пальца и выставить в таком виде, что теперь Эллин боялась даже посмотреть на себя в зеркало.
– А, это ты? Входи, – сказал Фаргон, увидев Эллин, замершую на пороге. Его секретарша уже ушла домой, он сидел в своем необъятном кресле из воловьей кожи и просматривал «Голливуд рипортер», водрузив ноги на стол. – Хочешь что-нибудь выпить? – предложил он, откладывая журнал и подходя к бару.
– Нет, спасибо, – отозвалась Эллин. Со всех сторон окруженная окнами, она чувствовала себя именно так, как о ней написал один журналист, – золотой рыбкой в огромном аквариуме, кишащем акулами. В данном случае акула была одна, но именно ее следовало бояться больше всего.
– Возьми мартини, – настаивал Фаргон. – В конце рабочего дня не помешает промочить горло.
Эллин не стала отказываться.
Пока Фаргон смешивал напитки, она стояла в центре кабинета, держа перед собой сумочку, словно надеясь защититься от его глаз, и рассматривала многочисленные снимки, на которых Фаргон был запечатлен в компании всех самых именитых кинозвезд последних сорока лет. Эллин не раз видела эти фотографии, но предпочитала смотреть на них, а не на Фаргона, понимая, что когда тот оглядывается, его взгляд проникает сквозь сумочку и одежду к самым интимным частям ее тела.
– Вот, – сказал Фаргон, усаживая Эллин на диван, обитый светло-коричневой кожей, и ставя мартини перед ней на мраморный столик. Он уселся на диван, стоявший напротив, положил ногу на ногу и приветственно приподнял бокал. – Твое здоровье.
– Взаимно. – Эллин пригубила мартини. Коктейль был крепкий, но пришелся ей по вкусу. Чувствуя, как к ней понемногу возвращаются силы, Эллин сделала еще глоток.
– Как ты себя чувствуешь? – осведомился Фаргон, сверля ее своими бледно-голубыми глазами.
– М-м-м… прекрасно, – ответила Эллин, сосредоточив внимание на его роскошной вьющейся шевелюре, при взгляде на которую ей всегда хотелось улыбнуться. – С нетерпением жду встречи с Лондоном. Я еще ни разу не покидала Штатов.
– Ты выглядишь усталой, – сказал Фаргон, – и я не задержу тебя надолго. Я лишь хотел сказать, что мне было неприятно увидеть в «Глобусе» эту фотографию. Инголл – мерзавец, каких мало. Я понимаю, что ты предпочла бы узнать об этом не из прессы, но поверь моему слову, Эллин, этот парень тебя не стоит.
Эллин опустила глаза и смотрела в бокал.
– Джорджи Хенникер, – продолжал Фаргон, называя имя гитариста из группы, с которой работал Клей. – Это он дал мне твои фотографии. Этот сукин сын решил, что мне будет интересно увидеть одну из своих работниц в несколько непривычном облике.
Щеки Эллин запылали румянцем. Какой же дурой она была, если думала, что Клей ни за что не покажет ее голой посторонним людям, а уж тем более музыкантам из своей группы!
– Теперь фотографии у тебя, – сказал Фаргон. – Надеюсь, ты их уничтожила.
– Какой смысл их уничтожать? – спросила Эллин. – Ты ведь наверняка оставил себе копии.
– Нет, – ответил Фаргон, качая головой. – И думаю, у Инголла и его парней тоже не осталось дубликатов. Я связался кое с кем из знакомых в Лондоне, – сказал он, меняя тему разговора. Затем встал и подошел к своему столу. – Насколько мне известно, Роза Клейнберг сделала то же самое, так что одиночество на все время пребывания в Лондоне тебе не грозит. Тебя встретят, познакомят с городом, пригласят в театр, в ресторан – у них есть отличные рестораны, – но не забывай о своей задаче. Ты уже условилась с ним о встрече?
Эллин покачала головой:
– Он по-прежнему отказывается отвечать на мои звонки и не читает факсы, которые я ему посылаю.
– Сукин сын, – пробурчал Фаргон. – Но ты его достанешь, я уверен. – Он положил перед Эллин список адресов и фамилий. – Позвони кому-нибудь из этих ребят. Даже если они не встречались с Макканом лично, у них найдутся друзья, которые его знают. Встреться с ним, даже если для этого придется загнать его в угол. Поговори с ним, сделай ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Эллин моргнула, но тут же сообразила, что двусмысленность последней фразы – лишь плод ее воображения. В последнее время она была склонна усматривать скрытый подтекст в любых, даже самых невинных высказываниях и уже начинала ненавидеть себя за это.
– Такое чувство, будто во мне поселился маленький, но злобный демон, – пожаловалась она, уединившись тем вечером с Мэтти в своей спальне и укладывая вещи. – Разговаривая с людьми, я не верю ни одному слову. Мне кажется, будто все вокруг знают об этих фотографиях и представляют меня такой, какая я на них. Я дошла до такого отчаяния, что не могу даже смотреть на свое обнаженное тело. При одном взгляде на него я чувствую себя такой шлюхой, что готова выдрать себе волосы и располосовать лицо ногтями. О Господи, Мэтти! – простонала она, опустившись на край постели и уронив голову на руки. – Ну зачем я это сделала?
– Эй, не надо так переживать, – сказала Мэтти, становясь перед ней на колени. – Очень многие женщины готовы ради любимых мужчин и не на такое.
– Знаю, – ответила Эллин, – но для меня это очень серьезно. Мама и папа… – Она умолкла, переводя дух. – Это убьет отца. Он не переживет такого стыда, он может умереть, так и не поговорив со мной, и эта мысль сводит меня с ума!
– Я думаю, до этого не дойдет, – заверила ее Мэтти. – Поверь мне, Фаргон не станет публиковать эти снимки.
Эллин с горечью рассмеялась.
– Ты не знаешь этого человека, – возразила она. – Он называет Клея мерзавцем за то, что тот передал ему полароидные снимки, а тем временем в его сейфе лежат настоящие, качественные фотографии, которые можно поместить в журнал. Каким же мерзавцем в таком случае выглядит сам Фаргон?!
– Таким же, как и любой другой администратор в этом городе, – уступила Мэтти. – Но вспомни о тех условиях, которые он предлагает Маккану, и спроси себя: способен ли человек в здравом уме отказаться от них? Разумеется, Маккан примет предложение, и Фаргон это знает. Говорю тебе – он не собирается пускать снимки в ход, они лишь послужат ему поводом не уволить тебя, если Маккан заупрямится. Фаргон удовлетворится тем, что унизит тебя. Но до этого не дойдет, – торопливо произнесла она, заметив, что Эллин собирается что-то сказать. – Давай смотреть на вещи разумно. Что получит Фаргон, опубликовав эти снимки? Ни доллара, ни даже цента. А он не из тех людей, которые совершают поступки, не сулящие им личной выгоды.
Эллин проглотила ком в горле и, выдавив улыбку, посмотрела в глаза Мэтти.
– Почему бы тебе не поехать со мной в Лондон? – спросила она.
– Да потому, – жалобным тоном заговорила Мэтти, – что моя сестра, которую я, кстати, обожаю, дала мне роль в одном из самых престижных сериалов и в ближайшие четыре недели у меня не будет ни одной свободной минуты. Разумеется, сестрица могла бы освободить меня от съемок, сделав мне тем самым огромное одолжение, поскольку я куда охотнее отправилась бы повеселиться в Лондон, чем терпеть унижения от Марсии Гласс, которая то и дело заслоняет меня в кадре. Ты уезжаешь надолго?
Эллин рассмеялась.
– На две-три недели, – ответила она. – Мои обязанности будет исполнять Роза, но тебя, к сожалению, заменить некем.
– В следующий раз я обязательно поеду с тобой, – пообещала Мэтти. – Даже если придется просить денег у дядюшки Фрэнка.
Мысль о том, что отец Эллин согласится оплатить увеселительную поездку племянницы, была столь смехотворной, что сестры разразились хохотом. В тот же миг зазвонил телефон.
Эллин побледнела.
– Что, если это Клей? – спросила она, стискивая руки Мэтти. – Что я ему скажу?
– Давай я отвечу, – сказала Мэтти.
Как ни хотелось Эллин принять ее предложение, она отказалась:
– Нет. Лучше я сама. – Поднявшись на ноги, она подошла к столику и нажала кнопку. – Алло? – дрогнувшим голосом произнесла она, моля Господа, чтобы это оказался Клей, хотя понимала, что об этом не стоит даже мечтать.
– Включи динамик, – прошептала Мэтти.
Эллин послушно щелкнула клавишей, из динамика донесся голос:
– Привет, Эллин! Это я, Джо. Я не слишком поздно? Говорят, ты на пару недель уезжаешь из города. Ты не заглянешь по пути в Нью-Йорк? Мы могли бы договориться насчет той рекламы…
Эллин обернулась и посмотрела на Мэтти.
– В другой раз, Джо, – сказала она. – Я тебе позвоню. – И дала отбой.
Под взглядом Мэтти Эллин вышла в гардеробную. Несколько минут она копалась в шкафу, потом вернулась в гостиную с двумя свитерами и вечерним платьем и уложила их в чемодан.
Эллин не сказала ни слова, но Мэтти чувствовала, что она горько разочарована тем, что звонил не Клей. Эллин вновь шагнула в сторону гардеробной, и Мэтти поймала ее за руку. Эллин остановилась, не глядя на сестру.
– Послушай, милая, пора уже забыть о нем, – промолвила Мэтти, стараясь говорить как можно мягче. – Он того не стоит, и в душе ты это понимаешь. Плюнь на него и перестань убиваться.
– Тебе легко говорить… – Эллин сухо рассмеялась.
– А мечтать и того проще, – подхватила Мэтти. – Куда труднее принимать жизнь такой, как она есть. Но ты справишься, Эллин. В твоей жизни хватает и приятных моментов. Тебя ждет Лондон, ты встретишься с людьми, достойными твоего внимания, и хотя бы на пару недель перенесешься в совершенно иной мир. Так что расслабься и получи удовольствие. И кто знает, возможно, через неделю ты позвонишь мне и скажешь, что по уши втрескалась в английского лорда, с которым тебе не будет нужды притворяться, как с Клеем.
Эллин в смятении прикрыла глаза:
– Ты не поверишь, Мэтти, но сейчас я готова навсегда забыть о сексе, а уж тем более об оргазме.
– Поверю, если услышу от тебя то же самое месяц спустя. – Мэтти улыбнулась и скосила глаза на газетную вырезку с фотографией Майка Маккана, валявшуюся на кровати. – А может быть, и нет, – добавила она.
Глава 10
Зельда громко рассмеялась, привлекая внимание людей, сидевших за соседними столиками. Стивен Саттон, известный британский писатель по прозвищу Слим, рассказывал о своих похождениях в Голливуде, куда он ездил, чтобы подобрать себе литературного агента. Майк, Крейг и Сэнди рассмеялись вслед за Зельдой.
– Не может быть! – воскликнула она, вытирая глаза салфеткой.
– Все так и было, клянусь, – отозвался Саттон, проглотив очередную порцию бренди. Его круглое, гладко выбритое лицо лучилось лукавством. – Парень был одет ковбоем. Шляпа, сапоги, шпоры и все такое прочее. Но не забывайте, речь идет о Голливуде, а там одежда служит средством самовыражения. И поскольку все агенты – ковбои, я сам не понимаю, чему удивился. Короче говоря, я вошел в его контору, посмотрел на него и сказал себе: «Слим, чтобы понять, кто этот парень, достаточно одного взгляда на его одежду. Какой смысл заговаривать с ним? Развернись и уноси отсюда ноги». Но он оказался проворнее – усадил меня и накачал кофе быстрее, чем я успел бы выхватить пистолет. Следующие полтора часа он рассказывал мне о своем агентстве самые разные вещи, которых я вовсе не желал знать, например, как получилось, что оно находится здесь, а не в Беверли-Хиллз, по соседству с большими шишками. Я не знал, как заткнуть ему пасть. Он был по уши напичкан самомнением, считал, что я только что слез с дерева, и не догадывался, что я вижу его насквозь. «Значит, ты хочешь стать писателем, – заявил он, как будто я не прочел ни одной книги, не говоря уж о том, чтобы сочинять их самому. – Для этого тебе нужно позвонить вот этим продюсерам… – с этими словами он выхватил из кобуры список длиной с рулон туалетной бумаги, – и сказать им, что ты известный британский автор, а поскольку они лепят – лепят! – то же самое, что и ты, то нельзя ли прислать твоему агенту пару-тройку книжек?»
Саттон обвел взглядом собеседников, наслаждаясь тем впечатлением, которое произвел его рассказ.
– А что он собирался делать, пока ты будешь обзванивать продюсеров? – спросил Крейг, поднимая бокал бренди. – Это ведь его обязанность, разве нет? Или в Голливуде все по-другому?
– Видимо, да, – с сарказмом ответил Саттон и жестом велел официанту принести еще спиртного. – Во всяком случае, в Голливуде, каким его видит этот парень. И кто может упрекнуть его в том, что ему «осточертело делать всю работу, пока придурки клиенты просиживают штаны по домам и поплевывают в потолок»?
– Он так и сказал? – Зельда фыркнула.
– Это точные его слова, – уверил Саттон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62