Заккес склонился над спящей и легонько потряс ее.
— Просыпайся, — нежно шепнул он ей в ухо.
Фиби тихонько застонала и в следующую минуту резко села в постели, тело ее напряглось, она готова была закричать.
Он закрыл ей ладонью рот, глаза ее выкатились от страха. В следующее мгновение Фиби схватила его за руку и с неожиданной силой попыталась освободить рот.
— Это я, — прошептал он, — Заккес.
Она сразу же перестала вырываться. В свете луны огромные ее глаза казались бесцветными.
Зак осторожно убрал руку от ее рта.
— Заккес? — спросила она недоверчиво. — Это правда ты?
— Тсс! — предупреждающе шикнул он.
Комната ожила, наполнилась шепотом.
— Где ты был? — настойчиво спросила Фиби. — Целая неделя прошла, а от тебя не было никаких известий.
— Я ничего не могу тебе сейчас рассказать. Через несколько дней обо всем напишу.
— Напишешь? Что ты еще задумал? Куда ты собрался? Почему сейчас ничего не расскажешь?
— Извини, Фиби, — отвернувшись, проговорил Заккес, — я никогда не смогу вернуться.
— Но почему? — сдвинула она брови.
Заккес упрямо сжал губы.
— Я пришел попрощаться, — тихо проговорил он. — Я не мог без этого уехать. Ты была… так необыкновенно добра ко мне.
— И ты не собираешься возвращаться в колледж?
Он отрицательно покачал головой.
— Ты что-нибудь… натворил?
— Я пытался ограбить магазин, — кивнул он. — Ювелирный магазин в Сент-Луисе. Мне нужно было это сделать. Как еще мог я достать денег, чтобы заплатить за лечение мамы в клинике?
Фиби печально смотрела на него.
— О, Заккес, значит, ты ничего не знаешь?
— О чем? — сразу нахмурился он.
— Ты… ты опоздал, — мягко проговорила она.
Зак молча, не отрываясь, смотрел на Фиби. Он чувствовал, как со всех сторон на него наваливается леденящий душу страх.
— Как опоздал? — Он схватил ее за руки и стал яростно трясти. — Что ты такое говоришь, почему я опоздал?!
— Зак, мне больно!
— Извини. — Он выпустил ее руки.
— Твоя мама умерла, Заккес, — прошептала Фиби. — Три дня назад.
— Что?! — Крик застыл у него в горле. — Ты шутишь, — зарычал он, — скажи, что шутишь!
Она взяла его за руки и нежно сжала.
— Это правда, Заккес.
Он затряс головой.
— Она… она умерла!
Фиби кивнула.
— Она умерла очень легко, во сне, если это может служить каким-то утешением. Доктор Фергюсон сказал, что это к лучшему. По крайней мере ей не пришлось долго мучиться.
Заккес отвернулся, по его щекам текли слезы.
— Мой дядя сказал надгробное слово, твой отец попросил, — тихо продолжала Фиби. — Он сказал, что все случилось так быстро, а ты еще не принял сан, ибо такова была ее воля. Мы все были очень удивлены. Никто ведь из вашей семьи не ходил в церковь. Тетя Арабелла играла псалмы, и все пели твой псалом, тот, что ты написал, он еще ни разу так хорошо не звучал, как в тот день. Его исполняли с большим чувством. Похороны были очень хорошие.
Он сидел, словно окаменев от горя.
— Заккес, — Фиби легонько потрясла его, — мне так жаль, правда, очень жаль.
Зак тихо заплакал. Она раскрыла объятия и прижала его к себе, покачиваясь из стороны в сторону, словно укачивала ребенка.
— Мне правда очень жаль, — повторяла она.
— Я ограбил магазин ради нее и отца, — прорыдал он, — чтобы она поправилась, а у отца осталась ферма.
— Она за ним и осталась. Мы организовали в воскресенье в церкви сбор пожертвований. Все были очень щедры. Самым щедрым оказался банкир Мак Коллинз. Вдова Маккейн сидела с ним рядом и видела, что он положил в корзинку двадцать долларов. Мы собрали более двухсот долларов, и платежи по закладной покрыты.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, дрожь сотрясала все его тело.
— Когда отец нуждался во мне, меня не было с ним рядом! — Зак с силой ударил себя кулаками по бокам. — И теперь снова ему, как никогда, нужна моя помощь, чтобы работать на ферме, а я — беглый преступник.
— Ты старался, как мог, Заккес. Никто не сделал бы большего. Твой отец поймет все. Я уверена, он поймет.
Заккес покачал головой, шмыгнул носом и вытер пальцами слезы.
— Я опозорил его. Я опозорил всех. Память о маме… его преподобие, твою тетю Арабеллу, — он взглянул на нее, — тебя.
— Нет, меня ты не опозорил, — попыталась она улыбнуться. — Ты поступил так, как считал правильным.
— Я никогда теперь не стану священником, — сказал он. — Даже если закон не будет против меня, все равно не стану. — Голос его звучал устало, но в нем явно слышалось отвращение к самому себе. — Я не могу жить прежней жизнью, я выбрал неправильный путь.
— Ты и дальше собираешься идти по нему?
Последовала долгая пауза.
— Не знаю. Сейчас я думаю только об одном — как остаться на свободе.
Фиби прямо взглянула на него.
— Мне все равно, на какой путь ты встал и каким собираешься идти дальше.
Он молчал.
— Заккес, мне не хочется быть женой священника, и никогда не хотелось. Мне была ненавистна сама мысль об этом. Можешь ты это понять?
— Но я думал… — Заккес не скрывал своего удивления.
— Тес… — сказала она успокаивающе и прижала к себе его голову. Затем задумчиво облизнула губы и позвала: — Заккес?
— Да? — Его голос звучал хрипло.
— Что ты собираешься делать?
— Думаю уехать.
— Куда?
— Туда, где меня никто не знает. Может быть, совсем уеду из штата куда-нибудь на запад. — Он как-то жалко покачал головой. — Не знаю, Фиби, просто не знаю. — Он встал и заходил по комнате.
— Ты не должен ехать один, Заккес.
— А я и не один, со мной Дэмпс, мы вместе бежали. Кроме того, — Зак остановился и посмотрел на нее, потом пожал плечами, и на лице его появилось жалкое подобие улыбки, — он мой единственный друг.
— Но у тебя есть я. — Фиби была настойчива.
— Нет, ты должна забыть обо мне. Не думать, что я существую. — Он тоже был непреклонен.
— Заккес, что ты говоришь? — Зрачки ее расширились, отражая страх. — Ты не можешь оставить меня здесь, в этом забытом Богом городишке, — зашептала она и схватила его за руку. — Ты должен взять меня с собой.
— И какую жизнь я смогу тебе предложить? — с горечью спросил он.
Фиби промолчала.
— Я могу тебе ее обрисовать, — не стал себя сдерживать Зак. — Это будет кочевая жизнь с человеком, которого ты постепенно возненавидишь.
— Никогда этого не будет, — прошептала Фиби. — В любом случае… — Она поднялась и порывисто обвила руками его шею: вылитая Саломея. — Любая жизнь будет лучше той, какой я здесь живу. — Она прижалась к его груди и услышала сильные удары его сердца.
В нос ему ударил одурманивающий запах фиалок, к которому примешивался еще другой, нежный и зовущий. Зак ощутил, как разгорающийся в ней пожар страсти начал захватывать и его, настоятельно требуя ответа.
— Нет, — с трудом выдавил Зак. Этого оказалось достаточно, чтобы оттолкнуть ее.
— Что случилось? — вскрикнула она.
— Разве ты не понимаешь? — Он запустил руку в свои светлые волосы. — Я слишком люблю тебя, чтобы разрушить твое будущее.
Он отодвинулся от нее, словно был на краю пропасти, и уставился на рисунок обоев. Из груди его вырвался тяжелый протяжный вздох, вобравший в себя всю боль, печаль и тоску. Усилием воли Зак заставил себя собраться. Дрожь волной прошла по его телу. Когда он поднялся и расправил плечи, то стал казаться выше ростом. Несмотря на сильное возбуждение, ему удалось взять себя в руки.
— А сейчас мне лучше уйти, — решительно сказал он, снова повернувшись к Фиби.
Она стояла вся дрожа, прижав руки к бокам. Он наклонился, поцеловал ее в лоб и направился к окну. Остановил его ее крик:
— Заккес! — Она крепко схватила его руку, так что пальцы вдавились в тело. — Ты не можешь оставить меня здесь! — выкрикнула она, изо всех сил цепляясь за него и мешая ему уйти. — Не можешь!
На минуту он задержался.
— Могу, — просто сказал он, — потому что должен так поступить.
— Ты должен! — начала она насмешливо, ее грудь тяжело вздымалась, и глаза вдруг вспыхнули неистовым огнем. — Да ты просто не хочешь меня, — сказала она в изумлении. — Так вот в чем дело? Отвечай, это так?
— Нет, дело совсем не в этом. Я думал, что все уже объяснил тебе.
Но Фиби, казалось, ничего не слышала. Отступив на шаг и оглядывая его с головы до ног, она прошипела:
— В этом случае, — рот ее исказила презрительная гримаса, а в лице проступило нечто безобразное, отталкивающее. Зак и не подозревал, что оно может быть таким. — В этом случае я хочу, чтобы у тебя осталось кое-что обо мне на память.
Он вопросительно смотрел на Фиби.
— Эта проклятая штука, — яростно выпалила она и стала изо всех сил дергать медальон; цепочка врезалась ей в шею, но наконец разорвалась. Фиби швырнула медальон к его ногам. Глаза ее горели злым огнем, в них переливалась испепеляющая ненависть. — Забери свою дешевую дрянь, я все равно собиралась ее выбросить, мне она не нужна.
Заккес содрогнулся от этой дикой вспышки. Ненависть… невообразимая ненависть…
— А теперь убирайся, — приказала она, указывая на окно дрожащим пальцем. — И не забудь свое барахло. — Она носком поддела медальон. — И поторапливайся, пока я крик не подняла.
Заккес не мог пошевелиться, сраженный этой переменой. Впервые ее душа раскрылась перед ним, обнаружив там одну враждебность.
— Что же ты? — Губы Фиби искривила презрительная усмешка. — Ты ведь чертовски торопился уйти? Что же произошло? Может, паралич вдруг хватил?
Его искаженное болью лицо отражало невыносимые страдания его души. Никогда не испытывал он таких нестерпимых душевных и физических мук.
Оскорбление сыпалось за оскорблением и все от женщины, которую он любил или думал, что любил.
Заккес опустил глаза и увидел у своих ног медальон с анютиной глазкой, бесценный для него символ такой трудной любви, его любви. Теперь он означал совсем другое. В этом медальоне сконцентрировалась вся его прежняя жизнь, которая так круто изменилась, в нем было все, что он потерял.
Заккес устало и медленно наклонился, поднял медальон и сжал его в кулаке.
Когда его пальцы коснулись гладкого стекла медальона и тонкой изящной оправы, сердце его пронзила острая боль. Мысли мгновенно вернулись к прежней жизни, в которой он успел испытать нищету, муки голода, унижение от сознания своего невежества. Но все прежние обиды были ничто по сравнению с жестокостью Фиби, которой он так опрометчиво отдал свою любовь.
Сознание этого предательства потрясло все его существо. У него украли веру в людей — после всего, что случилось, он уже никому не доверится всем сердцем и душой. А еще его душа исполнилась неукротимым гневом, которого раньше он никогда не испытывал.
Фиби. Каким же он был дураком, что влюбился в нее. Он был обманут, очарован ее романтическим ореолом. Подумать только, именно она была для него олицетворением чистоты и непорочности.
Теперь, когда он узнал правду, прошлое предстало перед ним в клубке противоречивых воспоминаний.
Воспоминания.
Их было так много.
Заккес снова видел себя в церкви: прихожане пели под аккомпанемент величественных аккордов органа. А он, поднимаясь на цыпочки, вытягивая шею, вертит головой, стараясь увидеть Фиби. Потом, после службы, она прошла мимо, скромно прикрыв ресницами темные, подернутые влагой глаза.
А вот разговор с преподобными Тилтоном и Флэттсом: «Ты не думаешь о том, чтобы стать священником… Бог тебя особо отметил…»
И он оставил семью, ферму ради красот увитых плющом замков духовного колледжа в Виргинии. А в это время мать его лежала при смерти…
Душу Зака терзали невыносимые муки, но память была неумолима, и перед ним одно за другим проносились воспоминания.
Вот он в спешке ехал в Мадди-Лейк, чтобы побыть с умирающей матерью, вот купил для нее медальон с анютиной глазкой, но отдал его Фиби. Вот он увидел мать, услышал ее отрывистые слова: кашель душил ее, она постоянно сплевывала кровавую мокроту.
…я так горжусь тобой…
…все когда-нибудь умирают, сынок…
…обними меня разочек…
…как ты ловко выговариваешь эти длинные слова…
Заккеса снова охватило потрясение от слов банкира, сообщившего ему, что ферма заложена, он снова писал свое страстное письмо преподобному Астину, который прислал ему духовную поддержку, но не оказал материальной помощи, и тогда он в отчаянии бросился в Сент-Луис, забрался в ювелирный магазин в безумной надежде достать денег, чтобы отправить мать в санаторий. Его бессмысленная попытка рухнула, а мать умерла. И теперь Фиби стояла перед ним, ослепленная ненавистью. Первый раз он заглянул ей в душу и увидел там негасимые ярость и злобу — никакого намека на возвышенную красоту и чистоту, которые он себе представлял.
«Почему я никогда не видел эту сторону ее души? — спрашивал себя Заккес. — Как же я был слеп!»
Предательство Фиби привело Заккеса в такую ярость, что он буквально выбросился в окно, чувствуя, что если задержится на мгновение, то совершит преступление, о котором будет жалеть всю жизнь.
Было очень темно. Заккес молча брел рядом с Дэмпсом, механически переставляя ноги. Недавний кошмар не покидал его. Прекрасная Фиби, которую он боготворил, оказалась чудовищем в ангельском образе.
Огромная неизбывная скорбь наполнила всю его душу.
Единственная мысль сверлила его мозг: с каждым шагом он все больше отдалялся от Мадди-Лейк, города, принесшего ему столько горя и душевных мук. Он знал, что больше никогда не увидит свою семью. Он не вернется сюда. Но он не знал, что скоро их пути с Дэмпсом разойдутся. И совсем не думал, что выжженная его душа возродится, сердце исцелится и вновь раскроется навстречу любви.
III
1911
ЭЛИЗАБЕТ-ЭНН И ЗАККЕС

1
Квебек, штат Техас
Было уже далеко за полдень, когда поезд из Браунсвилля остановился в Квебеке. Заккес выставил чемодан на платформу и спрыгнул вслед за ним. Поезд дал свисток и медленно, тяжело двинулся дальше. Заккес оглядел маленькую станцию. Никто здесь не сошел и никто не сел на поезд. Только он. Ничто не потревожило царившую вокруг дремотную атмосферу.
Заккес рывком поднял тяжелый чемодан с Библиями и засеменил с ним к окошку начальника станции. Изобразив на лице дружелюбную улыбку, он поздоровался:
— Добрый день, друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47