На секунду он крепко сжал коробочку, там был серебряный медальон с цепочкой. Он купил его матери, а не Фиби. «Какую глупость я сделал, — мысленно ругал себя Зак. — Нужно было что-нибудь купить и для Фиби. И почему я не додумался до этого?»
Но даже если бы ему и пришла в голову такая мысль, денег на два подарка не хватило. Заккес в смятении колебался. Он понимал, что для матери означает его подарок и как она его будет беречь. Наверное, ему нужно было сказать Фиби, что в спешке он его забыл или потерял. Но она так тепло его встретила и сказала, что ждала. Эта мысль, наполнив его сердце гордостью, польстила его мужскому самолюбию, еще больше укрепив чувство к Фиби. Он должен каким-то образом ответить на ее внимание. Зак медленно достал из кармана бархатный футляр.
— Вот, — протянул он коробочку Фиби.
— О-о-о! — Она радостно схватила футляр, торопливо подняла крышку и при лунном свете попыталась разглядеть, что там лежит.
— Ожерелье, — выдохнула она. — О, Заккес, зачем же такой дорогой подарок! Я хотела сказать, я так рада. Никто мне ничего подобного не дарил. — Она наклонилась и чмокнула его в щеку.
Заккес застенчиво улыбнулся и уставился в колени. Ему всегда нравилась Фиби, но он и думать не смел, что она испытывает к нему похожие чувства. Неужели он и правда так ей нравился? Зак медленно поднял руку и дотронулся до щеки в том месте, куда она его поцеловала: щека приятно горела. Все было так хорошо, что даже не верилось.
Спустя полчаса они добрались до фермы Хоувов. Маленькие окошки освещал тусклый свет керосиновой лампы. Зак соскочил на землю, снял чемодан, двумя руками пожал руку Фиби и махнул на прощание отцу Флэттсу. Вскоре их коляска скрылась в ночи.
Заккес огляделся. Ночной ветер был ласковый и влажный, именно таким он остался в его памяти. Громко стрекотали кузнечики, трещали цикады. В деревьях шумел ветер. Откуда-то издалека донесся собачий лай.
Неожиданно его охватили тревога и одиночество. Обычно редко кто заглядывал на ферму, и Зак хорошо помнил, как все торопились выйти навстречу нежданному гостю. Но никто не вышел его встретить.
Заккес медленно поднялся по шаткому крыльцу, поставил чемодан и уставился на побитую непогодой дверь. Постоял, затем толкнул дверь и вошел в дом, кишевший мухами. Они были повсюду.
Превратившаяся в лохмотья занавеска, разделявшая комнату, была отодвинута, и Заккес сразу увидел мать, лежавшую на кровати с закрытыми глазами. Дышала она тяжело, с хрипом. В такт ее дыханию раздавался храп Натаниэла. Сидя у постели больной, отец уснул, сложив на коленях руки и уронив голову на плечо. Заккес медленно подошел к постели и пристально посмотрел на мать, сердце его болезненно сжалось. Она страшно похудела. Мать всегда была худощавой, но жилистой и крепкой. Теперь кожа на лице стала почти прозрачной, рука, лежавшая поверх одеяла, была невероятно худа и бледна. Все ее изнуренное болезнью тело было покрыто потом. Даже одеяла промокли насквозь.
Мать, казалось, почувствовала его присутствие. Глаза ее раскрылись.
— Зак, — едва слышно прошептали ее губы, — мой сын. — Она медленно протянула к нему дрожащую руку.
— Мама! — Как будто сдавленные рыдания вырвались у Зака. Он встал на колени у кровати, крепко сжимая ее холодную, влажную руку, потом поднес ее к губам.
Она повернула голову на подушке, чтобы лучше видеть сына, запавшие ее глаза горели каким-то горячечным блеском.
— Дай же мне посмотреть на тебя. — Губы больной тронула слабая улыбка. — Ты вырос, сынок. Господи, а красивый какой стал. Видно, тебе живется там хорошо.
— Мама, я приехал сразу, как только узнал, что ты больна. — Он с удивлением заметил, что перешел на просторечие, на котором говорил в детстве. Как будто хотел убедить мать, что он не изменился, остался прежним ее сыном, что учеба не разделила их.
— Знаю, что ты спешил, сынок, — тяжело вздохнула мать и неожиданно села, зайдясь в кашле. Кашель был глухой, казалось, она никогда не перестанет кашлять. Она отвернулась, поискала тряпку и сплюнула. Затем снова откинулась на подушку и улыбнулась виновато. — Это все из-за болезни, — проговорила она слабым голосом.
— А ты давно заболела, мама?
— Да сразу почти как ты уехал, — тихо сказала она.
— Почему вы мне ничего не сообщили, почему не попросили отца Флэттса написать мне?
— Он хотел, но я ему не разрешала. Знаешь, сынок, у тебя впереди целая жизнь. Я не хотела тебе мешать. — Глаза ее застилали слезы.
— Я люблю тебя, мама, — сказал Зак.
— Я знаю, сынок, — ответила мать нежно. — И я очень рада, что дела у тебя идут хорошо. Я так горжусь тобой. Вот что поддерживало меня все это время. Даже доктор Фергюсон так говорит. — Она помолчала. — Меня бы уже давно не было, если бы не мысли о тебе.
— Не говори так, мама, — горячо зашептал Зак. — Ты будешь жить. Я не дам тебе умереть.
Она через силу улыбнулась.
— Рано или поздно мы все там будем.
— Значит, я постараюсь, чтобы это было нескоро.
— Хочу тебя попросить, сынок.
— О чем, мама?
— Обними меня на минутку.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Неожиданно мать отшатнулась.
— Не целуй меня, — прошептала она.
— Почему? — Он непонимающе смотрел на нее.
— Доктор Фергюсон так говорит. Не надо целовать. И не касайся моей тряпки.
— Почему, что с тобой такое?
— Что-то с легкими. Забыла, как называется. Доктор Фергюсон сказал, что все из-за холодных зим и от холода в доме.
— Туберкулез, — сказал Зак.
— Да, точно. — Мать снова улыбнулась, на этот раз счастливой улыбкой. — Ты и впрямь становишься образованным. Господи, как ты лихо выговариваешь такие длинные слова!
Натаниэл неожиданно проснулся. Он посмотрел на Зака и тяжело поднялся. Он тоже сильно сдал: еще больше похудел и постарел. Вид у него был очень измученный.
— Привет, папа! — заставил себя улыбнуться Заккес.
— Привет, сынок.
И тут Натаниэл сделал то, чего никогда раньше не делал. Он быстро подошел к кровати, обнял сына и крепко прижал его к себе.
9
Шел дождь, тихий и ровный, какие обычно бывают в деревне. Шум дождя создавал иллюзию, что кто-то не переставая скребет крышу. Зак выглянул в окно, но увидел лишь потоки воды. Там, где в доме протекала крыша, были поставлены бадьи, и Зак слышал, как в них с громким бульканьем падали капли.
Натаниэл сидел в кресле, безучастный ко всему. Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Урожай перестаивал в поле, изгороди требовали ремонта, даже инструменты потихоньку начали ржаветь. Единственное, что он делал регулярно, — это кормил и поил животных, чтобы они не погибли. Все остальное его не интересовало.
Зак нагрел в большом котле воду и занялся мытьем кухонной утвари, которая копилась неделями. Труд был тяжелый и неблагодарный, но он был рад хоть какому-то занятию, лишь бы не сидеть без дела.
Вымытая и вычищенная посуда, кастрюли со сковородками засверкали как новые. После этого Зак занялся уборкой дома. Но хоть руки у него и были заняты, из головы не шли мысли о болезни матери.
Наведя в доме порядок, Зак вышел на веранду, справедливо решив, что отдых ему не помешает. Он сел на скамью, прижавшись спиной к стене, наслаждаясь свежестью промытого дождем воздуха. Юноша подавил зевок. Странно, но только сейчас он почувствовал, до какой степени устал. Сказывалось напряжение последних трех дней. Сначала поездка в поезде, когда он почти не сомкнул глаз, предыдущая ночь тоже прошла без сна: мать заходилась в приступах удушливого кашля.
Теперь Заккес почувствовал, как слипаются веки. Он уронил голову на грудь и задремал. Проснулся, ощутив рядом чье-то присутствие. Зак поднял голову.
— Доктор? — удивленно сказал он.
Доктор Фергюсон был небольшого роста, плотный, с приятным красноватым лицом и непокорными седыми волосами.
— Здравствуй, Заккес. — В его голосе звучала тревога.
Зак встал, и они пожали друг другу руки. Рукопожатие доктора было сильным и дружеским.
— Не будешь возражать, если я посижу с тобой?
— Что вы, конечно, нет. Присаживайтесь, пожалуйста.
Они сели, доктор осторожно поставил рядом свой черный кожаный саквояж.
— Волнуешься, сынок? — спросил он.
Зак кивнул.
— Вы уже осмотрели мать?
— Я пришел с полчаса назад, — кивнул доктор Фергюсон.
— Ну и как?
— Боюсь, что дела не очень хороши. Совсем даже неважные.
Заку показалось, что на него свалилась огромная тяжесть.
— Что-нибудь можно сделать?
— Боюсь, что нет, — вздохнул доктор Фергюсон, глядя на дождь. — Можно только несколько облегчить ее положение. Если у вас есть деньги, я бы посоветовал поместить мать в клинику в Северной Каролине. В противном случае… — он беспомощно пожал плечами, — боюсь, что она умрет, и довольно скоро. При ее болезни этот дом — малоподходящее жилье, со всеми его сквозняками и дырами в потолке.
— Но у нас нет другого дома, — с горечью проговорил Заккес.
— Я знаю, — мягко согласился доктор.
— Можно мне сейчас войти и побыть с ней?
Доктор Фергюсон кивнул, и Зак вошел в дом.
Сью Эллен, казалось, спала, разметав по подушке тонкие редкие волосы. Лицо было бледным и изможденным, под глазами залегли черные тени.
— Ма, — тихо позвал Зак.
Больная медленно открыла глаза, протянула руку и коснулась руки Заккеса.
— Доброе утро, сынок, — слабо проговорила она.
Он взял ее руки в свои, и сердце его сжалось от жалости: даже пальцы ее казались хрупкими и ломкими. Зак присел на край кровати.
— Ты плохо спала, ма. Как сейчас себя чувствуешь?
— Немного лучше. Ночью мне хуже, чем днем. Надеюсь, я не мешала тебе спать.
— Нет, что ты, — солгал он. — Меня и пушкой не разбудишь.
Она тяжело вздохнула и сдвинула брови.
— Я так устала все время лежать. Это хуже всего. Я не привыкла ничего не делать.
— Вот поправишься и снова займешься делами.
— Нет, — покачала она головой, — я уже не встану. Думаю, что скоро умру. Тогда твой отец сможет опять заняться делами. Я как камень у него на шее.
— Ну что ты такое говоришь!
Она высвободила свою руку, повернула голову набок и заговорила в подушку, голос ее звучал глухо.
— Я старалась быть твоему отцу хорошей женой. Я много работала и как могла растила его детей. Сейчас всему пришел конец. — Мать повернулась к Заку, в ее широко раскрытых глазах блестели слезы. — Когда я умру, сделай одолжение, побудь немного с отцом. Он намного добрее, чем старается казаться, и ему сейчас очень тяжело.
Глаза Зака застилали слезы.
— Обещаю, — тихо проговорил он. — Но я не хочу слышать больше такие разговоры. Ты поправишься. Я постараюсь сделать все, что смогу.
Но Зак не был уверен, слышала ли мать его слова. Ее глаза были закрыты, дыхание выровнялось, смягчилось. Она наконец уснула.
Доктор Фергюсон все еще дожидался его на веранде. Зак медленно опустился на скамью. Его била дрожь.
— Та клиника, о которой вы упоминали, — с минуту поколебавшись, сказал он, — что вы можете о ней сказать?
— Это дорогая клиника, сынок. Слишком дорогая для большинства больных. Только богатые могут себе позволить лечиться в ней.
— Но лечение может помочь маме? — продолжал расспрашивать Заккес.
— И да и нет, — осторожно ответил доктор. — Боюсь, что совсем вылечить туберкулез не удастся, но при хорошем уходе болезнь можно на время приостановить. Может даже наступить некоторое улучшение.
— Тогда выбора у нас нет, — решительно проговорил Зак. — Нам нужно обязательно отправить ее туда. Сколько это будет стоить?
Доктор взглянул на юношу.
— Думаю, около ста долларов в месяц.
— Сто долларов! — Зак замер, не решаясь вздохнуть. — Да у кого же бывают такие деньги! И сколько ей нужно там пробыть?
— Как минимум три месяца, может быть, четыре. А может, и шесть или восемь.
У Заккеса голова пошла кругом. Три месяца в клинике будут стоить триста долларов, восемь месяцев — восемьсот.
— У нас нет таких денег.
— Я знаю, сынок, — мягко сказал доктор Фергюсон.
— Но если мы достанем деньги, вы сможете устроить ее в клинику?
— Конечно, — ответил доктор, — это частная клиника, они примут любого, кто может заплатить за лечение.
В этот день навестить Сью Эллен приехали Летиция, Теодерик и их четверо детей. Старшему из них, Джесси, было пять лет, дальше шли: Стокли — четыре года, Перл — два с половиной и Салли Сью — шесть месяцев. Летиция не знала, что Зак вернулся, и тепло обняла его. Теодерик сильно пожал ему руку. Двое старших детей выбежали на дождь.
— Только не промокните насквозь! — крикнула им вслед Летиция, но они ее не слышали. Взрослые, Перл и Салли Сью посидели немного со Сью Эллен, но она быстро устала, и все вышли из комнаты. Натаниэл и Теодерик сидели на веранде и пили муншайн, Перл играла у их ног. Дождь перестал. Летиция взяла на руки Салли Сью, и брат с сестрой снова пошли к ручью, где когда-то он доверил ей свои мечты.
Годы тяжелого труда уже начинали сказываться на Летиции, хотя она оставалась еще крепкой и сильной. Но Зак видел перемены — сестра как бы усохла, губы у нее были плотно сжаты, скулы заострились. Кожа на лице потемнела от солнца, а от глаз разбежались лучиками морщинки. Держалась она очень прямо. Глаза стального оттенка смотрели невозмутимо спокойно, почти холодно, улыбалась она редко и, казалось, совершенно утратила чувство юмора.
Зака охватили дурные предчувствия. Сначала он мог с определенностью сказать, что сестра согласится с его предложением, но теперь, глядя на нее, он уже не был так уверен.
Зак ждал удобного момента, чтобы сказать о своих планах. Первой заговорила Летиция.
— Я слышала, учеба у тебя идет хорошо.
Зак кивнул.
— Все гордятся тобой. Не надо, детка, — сказала она, обращаясь к Салли Сью, которая пыталась ухватить ее за волосы.
— А я слышал, у вас с Теодериком дела тоже идут неплохо. Мама говорила, что вы расширили ферму.
— Да, — кивнула Летиция, — мы купили еще тридцать акров в прошлом году, когда умерла вдова Додельсон.
Зак решил, что подходящий момент настал. Он глубоко вздохнул.
— Летиция?
— Да?
— Мы должны сделать что-нибудь, чтобы помочь маме.
— Что сделать?
— Доктор Фергюсон говорит, что, если мы отправим ее в клинику в Ашевилле, она может еще поправиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47