Мы быстро.
И – к удивлению Фредди – она открыла дверь в комнату Мальчика. Она зажгла свет и взглянула на Фредди, который мялся в дверях. Констанца подошла к углу комнаты, где рядом с громоздким раскладным столом, под полками, на которых Мальчик хранил сокровища своих детских времен – птичьи яйца, книги, школьные фотографии, оловянных солдатиков, которых он сам раскрасил, – в углу стоял большой деревянный секретер. Фредди знал, что Мальчик хранит в нем свои фотографии.
– Не хочешь узнать, как я была добра к Мальчику в прежние времена? – Констанца оглянулась на Фредди.
– Добра? Скорее наоборот, ты постоянно третировала его и, по-моему, зашла слишком далеко. Мальчик, может быть, и вправду неуклюжий и тугодум, однако он никогда никому не сделал ничего плохого – и тебе в том числе.
– В самом деле? Он сегодня чуть не убил мою собаку – ты что, не заметил? Ты сам порой бываешь на редкость тупым, Фредди. Судишь о людях по внешности. Только потому, что Мальчик твой брат, ты готов признавать за ним достоинства, которых у него нет.
– Слушай, давай-ка убираться отсюда, ладно? Да, Мальчик мой брат. Само собой, я всегда буду на его стороне и буду уважать его. Так что из этого? Что мы здесь делаем, в самом деле? Может, не будем терять времени?
– Мы не теряем время, Фредди. И не считай меня несправедливой и к нему тоже. Мальчик вовсе не такой недалекий. Он настоящий художник. Вот, смотри… подожди…
Пока Фредди озадаченно смотрел на нее, Констанца вытянула из кармана маленький ключ и показала Фредди.
– Откуда он у тебя? – ошарашенно спросил Фредди.
– Не спрашивай, он у меня есть, и все. Может быть, сам Мальчик дал его мне. Вот, смотри…
Констанца, склонившись над секретером, открыла и выдвинула самый нижний ящик. Это был самый глубокий из ящиков, сверху лежала аккуратная стопка конвертов и кожаных альбомов с фотографиями. Констанца нетерпеливо сдвинула их в сторону, просунула руку в глубь ящика и, пошарив там, вытащила небольшой сверток из белой ткани.
– Что это? – Фредди с каждым мгновением становилось все больше не по себе.
– Это? Моя старая ночная сорочка. А в ней фотографии, которые сделал Мальчик. Негативы он прячет где-то в другом месте.
– Твоя ночная сорочка? – почему-то шепотом переспросил Фредди.
– Моя. И фотографии тоже мои. Их сделал Мальчик, но все с меня. Правда, эти фотографии Мальчик не стал оставлять в семейном альбоме, который лежит у нас в гостиной. Смотри сам. – Констанца развернула сверток. Она выложила стопку на кровать, и Фредди в нерешительности шагнул к ней. Один за другим Констанца протягивала ему снимки.
Все фотографии были сделаны несколько лет назад. На них она стояла, сидела, лежала в самых разнообразных, необычных костюмах. Иногда на ней было короткое испачканное белье, но чаще всего она представала в обычных лохмотьях, с растрепанными волосами и босыми ногами. На ней был какой-то странный грим: на одних фотографиях ее лицо словно было испачкано грязью, на других гротескно подведено губной помадой, так что она походила то на сорванца, то на проститутку.
Это впечатление только усиливалось позами, в каких Констанца была сфотографирована. Она выглядела одновременно заброшенной и развращенной. Иногда лохмотья или белье прилипало к ее худым ногам, словно ткань была мокрой. Временами некая коварная рука привлекала внимание к запрещенным частям ее тела. То проглядывал сосок, то едва развившаяся грудь. А здесь – у Фредди перехватило дыхание, он никогда не видел ничего подобного – Констанца раздвинула ноги, и между ними во впадине тугой плоти темнели волосы.
Фредди смотрел на фотографии, и у него тошнота подступала к желудку. Он испытывал отвращение, они отталкивали его и также – отчего ему было стыдно – невероятно возбуждали.
– Все началось, когда мне было десять лет, и закончилось, когда мне почти исполнилось тринадцать. – Голос Констанцы звучал как ни в чем не бывало. – Моя грудь стала слишком большой. Я уже выглядела как женщина, а Мальчику это не нравилось. Он любит маленьких девочек. Бедных малышек. Думаю, фотографировать их – это его самое любимое занятие, когда он попадает в лондонские трущобы. Поэтому мне приходилось изображать из себя маленькую замарашку. Он как бы гримировал меня, размазывал грязь по лицу и все такое. Первый снимок мы сделали перед самой смертью моего отца, когда все были на вечеринке в ночь кометы. В Королевской спальне. А затем, спустя месяц, Мальчик спросил, не соглашусь ли я снова позировать. С этого все и пошло. Забавно, не правда ли? Думаю, из-за этого Мальчик чувствует себя виноватым. Я поклялась ему – никому ни словечка. И все время держала слово – до сегодняшнего дня. Думаю, тебе стоит увидеть это, Фредди. Чтобы ты знал, что он не такой простофиля, твой брат.
– О Боже! – Фредди отвернулся. Он не сомневался, что это была настоящая порнография, но в фотографиях сквозила также странная нежность и отстраненность, которая смущала его. – Но почему, Конни? Почему ты согласилась? Что тебя заставило?
– А почему бы и нет? – Взгляд Констанцы был спокоен. – Я тогда была маленькой и не видела в этом ничего плохого. Поначалу мне нравился Мальчик, и я хотела сделать ему приятное. А когда я подросла и поняла, что это ненормально, неправильно, тогда мы прекратили. Снова же: я стала к тому времени выглядеть почти взрослой… – Она пристально взглянула на Фредди и неожиданно нежно накрыла его ладонь своей. – Все в порядке, Фредди, не переживай за меня. Мальчик меня не обидел, ни разу даже не прикоснулся ко мне… никогда не делал ничего… такого. Я бы и не позволила ему. Я никому не позволяла прикасаться к себе, кроме тебя, конечно.
Фредди колебался. Констанца смотрела ему прямо в глаза, на ее лице была написана совершенная искренность. Фредди был польщен ее словами, они возбуждали его, растрогали его – и все же он не до конца поверил Констанце. Он неоднократно убеждался, что Констанца любит обманывать.
– Фредди, я огорчила тебя, извини. – Констанца поднялась. Она завернула фотографии в ночную сорочку, снова засунула сверток в секретер, взяла Фредди за руку и, выключив свет и закрыв за собой дверь, вытащила его из комнаты на лестничную площадку.
Было темно, и глаза Фредди с трудом привыкали к внезапному отсутствию света. Констанца теперь была только темным силуэтом. Она неожиданно обняла его, но так же резко отстранилась.
– Мне не стоило этого делать. Я просто хотела, чтобы ты узнал обо всем, и только. – В голосе Констанцы слышалось сожаление. – Полагаю, тебе сейчас не хочется никаких подарков. Что ж, давай в другой раз. Завтра. Или послезавтра.
Фредди был обескуражен, сердце выскакивало у него из груди, и, как всегда в минуты близости с Констанцей, у него перехватило дыхание. В голове вспыхнули только что увиденные картины: маленький изгиб детской груди Констанцы, проглядывающий сквозь ночную сорочку, темная впадинка между бедрами, прикосновение руки, запах кожи и волос Констанцы. Он пытался сопротивляться нашествию этих картин, но тщетно.
– Нет-нет, я хочу сейчас свой подарок! – услышал он собственный голос, и где-то в темноте за его спиной Констанца вздохнула.
– Ну что ж, хорошо, Фредди, – сказала она и открыла дверь в комнату Окленда.
* * *
– Смотри, – сказала Констанца, – и жди.
И Фредди подчинился. Только одна свеча была зажжена, та, которую Окленд держал возле кровати. Констанце нравилась двусмысленность света свечи. Комната Окленда была пустой, как монашеская келья. Констанца легла на его скромную кровать; пламя свечи мигало. Фредди стоял у ее ног, облокотившись на спинку кровати. На полу валялась скомканная комбинация, зеленое шелковое платье было сброшено, словно змеиная кожа.
В свете свечи Констанца казалась белой, как молоко, а ее крепкое маленькое тело выглядело необычайно привлекательным. Очень медленно Констанца выпрямилась. В руке она держала свой любимый браслет – живую змею. Появление ужа порядком удивило Фредди. Теперь Констанца держала змею в руке над собой, ее голова раскачивалась, раздвоенный язык сверкал в воздухе. Потом Констанца опустила змею на спину – и та застыла, словно ожерелье на ее бледной коже.
На что же Фредди посмотреть первым делом? На черные волосы, рассыпавшиеся по ее плечам? На полураскрытые красные губы, так что Фредди мог видеть маленькие белые зубы, розовый кончик языка? На ее грудь, которую он еще не видел, хотя раз или два ему разрешалось до нее дотрагиваться? На ее плоский мальчишеский живот, на волшебный, привлекательный, пугающий треугольник волос, который выглядел таким мягким, но оказался, когда он прикоснулся, только один раз, засунув руку под юбку и комбинацию, таким жестким и упругим?
Фредди смотрел на все это, на эти составляющие злых чар Констанцы, но картина расплывалась. Только лицезреть оказывалось недостаточно. Неужели это и весь подарок? Так его агония становилась только сильнее. Фредди протянул руку.
– Жди, – резко сказала Констанца. – Жди. И смотри.
Она раздвинула ноги, и змея тоже начала двигаться. Обычно эта змея была ленивой, но сейчас она извивалась во впадинке между грудью, скользила вокруг шеи, а затем начала спускаться вниз, скользнула между бедрами, к лодыжке и обвила ступню, словно браслет. На лице Констанцы теперь появилось сосредоточенное выражение. Она нахмурилась, провела языком по губам, прикусила кончик языка белыми острыми зубами. Затем, когда змея окончательно остановилась, свернувшись на ее молочно-белом животе, Констанца начала гладить себя: грудь, которую она сжала в руках и потрясла – ее соски напряглись. Фредди, который знал, что так должно быть, но никогда этого не видел, почувствовал, как его тело невольно наклонилось вперед.
После этого движения Констанцы стали более оживленными. Одну ладонь она положила между бедрами, другая осталась на груди, медленно потирая кончик одного соска. Правая рука, которая лежала между бедрами, двигалась без остановки, и то, что она была такая маленькая, унизанная дешевыми кольцами, то, что ногти были обкусаны, от этого все выглядело еще эротичнее.
Фредди не мог толком разглядеть, что делала эта рука, и он перегнулся через спинку кровати, которая даже заскрипела под его весом. Это послужило для него предупреждением – малейшее нарушение правил, как ему уже было известно, – и Констанца может свернуть представление.
Теперь, правда, она была милостива к нему, ее веки приоткрылись, и темные глаза смотрели на Фредди пустым взглядом, словно бы она не видела его вовсе. Или, возможно, Констанце нравилось, что он наблюдает за ней так сосредоточенно, потому что она только улыбнулась.
– Открой дверь, Фредди, – сонным голосом произнесла она.
– Что?
– Открой дверь…
Фредди послушно открыл дверь. Снизу до него по-прежнему долетал гул голосов, теперь более далеких, однако можно было различить некоторые слова. «Война», – услышал Фредди, затем снова неясный гул, затем снова «война» – не слово, а просто какой-то набат. Фредди застыл в нерешительности. А что, если Окленд сейчас поднимется? Или заглянет его слуга Артур? Или даже на сцену выйдет нынешняя гувернантка Констанцы, непреклонная фрейлейн Эрлихман?
Нет, они – едва ли: Артур стал ленивым и появится, если его только позовут, фрейлейн Эрлихман рано ложится спать. Впрочем, страх перед разоблачением имел свои положительные стороны – от этого желание становилось острее. Так что Фредди колебался только какую-то секунду, не более, и сразу же вернулся на свое прежнее место возле кровати.
Глаза Констанцы были все еще открыты, и она, не сводя с него взгляда, лениво раздвинула ноги шире. Фредди ничего не разглядел в подробности, он уже ничего не замечал. То, что он увидел, показалось ему каким-то пятном. Позже, когда он пытался восстановить все в памяти, детали увиденного продолжали ускользать от него. Щедрая мягкость, красно-лиловая плоть, влага. Фредди застонал.
– Дай мне потрогать, Конни, прошу тебя. Дай мне коснуться тебя. Быстрее, быстрее, пока никто не поднялся…
Констанца оттолкнула его руку.
– Смотри и жди, – повторила она свои обычные слова, и Фредди, боясь ослушаться, отдернул руку. Он сжал кулак и, засунув в карман, потрогал сам себя. Под ним, на кровати Окленда, лицо Констанцы стало пустым и сосредоточенным. Фредди, тогда еще не понимавший, что она делает, тер сам себя своей теплой ладонью. И все же что-то происходило с Констанцей, даже ее любимица змея, похоже, почувствовала какую-то опасность. Тело Констанцы выгнулось, змея соскользнула к ее голове и застыла там, свернувшись на подушке возле ее волос. Констанца согнула колени, подняла бедра над кроватью, ее шея запрокинулась, словно в спазме, а глаза закрылись. Она задрожала, затем конвульсивно дернулась и застыла. Фредди на мгновение даже испугался, словно стал свидетелем смертных конвульсий, его рука в штанах остановилась.
Небольшая пауза, а затем Констанца открыла глаза.
Она вытерла руку о покрывало постели Окленда. Теперь она мурлыкала от удовольствия, потормошила свою змейку, провела пальцем по ее блестящей бриллиантовой спине. Успокоившись, она заложила руки за голову и взглянула на Фредди.
– Ты можешь сделать это сейчас, Фредди, – сказала она самым нежным голоском, который Фредди только доводилось слышать от нее. – Я знаю, что ты делаешь это в своей комнате, за закрытой дверью. Но только тогда ты делал наполовину. Давай, сделай так, как надо. Я хочу посмотреть на тебя. Можешь сделать это на меня, если хочешь, чтобы не наследить в комнате Окленда. Пожалуйста, Фредди, дорогой Фредди. Я хочу посмотреть, сделай это сейчас…
Так это был подарок ко дню рождения? Сначала позволить наблюдать за собой, затем позволить ему наблюдать за тем, как она наблюдает за ним? Остаться незамеченным и стать свободным, получить славное облегчение, так как он никогда не представлял себе возможным с женщиной, способом, который он впоследствии считал грязным, недостойным и, возможно, запретным – и, значит, еще более замечательным. Это, сказал себе Фредди, действительно можно назвать подарком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111