Я поняла, где мое место. Но я понятия не имею, как до него добраться. Только в одном твердо уверена: чем больше суеты, скованности, нытья, тем дальше я от него. Но, опять же, самой выбраться из замкнутого круга не могу. Все жду, кто придет, ворвется, перевернет мою жизнь, возьмет за руку – и туда, к предначертанному. Последнее время так часто об этом говорю, что боюсь надоесть судьбе, которая наблюдает за мной постоянно. Только то отойдет подальше, то приблизится почти вплотную. Выжидает. Испытывает? Учит? Наказывает или награждает? Я не знаю, как оценивать свое состояние. С одной стороны, жизнь была бы неполной без таких встрясок, вспышек и угасаний, с другой, понимая все это умом, все же нахожусь иногда на пределе душевных и духовных сил. И все кажется серьезней, чем очередная проверка на прочность. Жизнь-то проходит. А театральность жесточайшей отравой томит меня. Игра – в крови. Игра – в сердце. Во всех проявлениях. Это дурная богемность. Но я же всегда искренна. Всегда. Во всем.Олег притягивает гениальной беспечностью судьбы. Мы в чем-то близки. Я чувствую природу свою, которая того же свойства, что и его, но ни в чем пока не нахожу поддержки. И, следовательно, сомневаюсь. Если бы не было намеков на эту высоту, насколько было бы легче. И только случай поставит все точки над i.Я в плену у спектакля. Я влюблена в него, как в человека, я болею его истомой и предчувствием неизбежного (и уже скорого) конца. Все вместе слилось в однажды: герои, актеры, это здание на Пречистенке и раскованная, издевающаяся весна. И со мной творится небывалое, слезы подступают к сердцу. И ни на миг не забывается он, его тревожное и счастливое дыхание. Кружится, кружится вокруг меня его мир, завораживающий танец вне времени и судьбы, вне сознания. Совсем теряю голову и болею, болею. Когда спектакль прекратит свое существование, будет так больно и пусто, будто умер кто-то близкий. Кровное родство. Это омут бездонности. Я теряю себя, я становлюсь им. Но нельзя допустить этого единения. Иначе дальше – необратимость. У людей, причастных к нему, все по-другому. Они есть друг у друга. А я вне их круга. Меня нет ни у кого. А у меня есть только спектакль. Один на один. Я сроднилась через него с людьми, которые в нем и для него. Они меня не знают, а я без них уже не могу. Как «N» не может без Нижинско-го. А Нижинский видел видение розы и вслед за этим видением – в окно. В Вечность. Я так люблю их всех, всех в спектакле. А вне его…я тоже их люблю.Спектакль уйдет. И спектакль останется. Во мне и в легенде. Я не хочу, чтобы между нами была стена. Я чую наше родство. Мы одной крови. Мы одной воли. Я еще не знаю, что, я не знаю, как изменить мир, я не знаю, кто я и где они. Но я знаю, что открою эту дверь и переступлю грань (если она все же есть) и увижу видение нашей встречи. Просто каждого – и всех вместе. Снова.
Настроение: на одной ветке – ворона, на соседней – мое настроение, закутавшееся в плащ из созвездий имен. Ворона каркает, и с неба в такт ее крикам слетает «пыль веков», а может быть, прах. Ворона превращается в мыльный пузырь. Розовый. Сначала поднимается в воздух, делая попытки каркнуть. Но тщетно. Шар лопается. Просто настроению так захотелось. Оно сидит неподвижно. Светит мартовское лукавое солнце. Настроение думает: «Если исчезнет плащ, останется ли что-нибудь, кроме него? Что под ним? И где же я? Нет плаща, нет и меня? Но я же думаю. Неужели я настолько ничтожно, что сойду на нет, стоит ветру сорвать эту условность из величины событий и их участников?» От этих мыслей настроению было не по себе. Неуютно и тоскливо. А день кружился вокруг беспечным танцем, солнечным и блаженным. И казалось, сам воздух ворковал и требовал: улыбайтесь. Настроение вяло отмахивалось. Оно смотрело на меня через окно, с улицы. И ждало чего-то. Я тоже смотрела на него. Но уже ничего не ждала. Настроение это поняло и спросило» «Можно?» «Ну, куда я денусь?» – вздохнула я. Быстро-быстро замелькали картины, где встречи, ошибки, обиды превращались в мыльные пузыри и лопались. Несносная какофония заполнила день. Я заткнула уши. Настроение пыталось дирижировать этими нестройными звуками. Последний шарик завис за окном. Я открыла балконную дверь, и он сел мне на ладонь. Настроение кричало: «Сдуй его!». Мне было жалко. Я вгляделась и увидела в центре маленькую фигурку. Я узнала. «Ты хочешь, чтобы я сдула ЕГО?» «Да, да, и немедленно», – неистовствовало настроение. Я не могла оторвать глаз от лица. Он шел ко мне и смотрел на меня. Я закрыла глаза и сбросила шарик с ладони. Он коснулся ветки и, всхлипнув, пропал. «Ну что, довольно?» – крикнула я. Настроение поплотнее завернулось в плащ и погрузилось в унылое созерцание соседней крыши. «Я ненавижу тебя, – кричала я, – уж лучше вороны, они живые, а ты, ты уже давно только снишься мне, тебя нет, нет и быть не может». Оно посмотрело на меня презрительно и каркнуло, взлетело с ветки и хлоп – я осталась одна. «Ну вот, – подумала, – стало еще хуже, совсем никого рядом. Конечно, настроение вело себя отвратительно, но хоть что-то». Телефонный звонок. «Привет! – произнес голос из последнего лопнувшего шарика. – Выйди на балкон». Я не пошла на балкон, я накинула плащ, надела шляпу и бросилась из дома. Успела выбежать на улицу, поймать маленький шар. «Неужели сбудется» – думала, проезжая мимо своих мечтаний. «Нет, только снится», – каркали вороны. Наступил апрель. У моря сердитые складки на лбу разгладились. Я стояла на берегу. Заходило солнце. Ветер заболел и отказался потанцевать со мной. Спектакль сегодня в 8 вечера. Еще куча времени. Я прогуляюсь. Одна.Вот настроение снова шмякнулось с верхотуры на асфальт буден. Везде одна. Говорите, еще надоест внимание других? Так знаете, пусть начнет надоедать прямо сейчас. Я хочу в «люди», а не просто в толпу. Впрочем, точно можешь ответить только ты, Господи. Для осуществления каких жизненных целей ты меня создал? А муторность? Она пройдет, пройдет. Я надеюсь.В плену у мифа о легендарной судьбе, о прославленных людях. В плену у своих грез. Только сделав имя, можно достойно войти в их круг. Только случай может сделать имя. Талант – это само собой, без него нечего и начинать разговоры. А имя, оно такое нездешнее, соперничает с тишиной. Имя мое будет любить занавешенные комнаты, где солнце живет, спустившись с неба. Имя мое будут любить многие, и улыбки сноба оно удостоится. Имени моему не завидуйте, я одна знаю, чего мне оно стоило.
22.03. Может и правда, не достойна я быть напечатанной? И все это миражи – моя уверенность, стихия игры и загадочности. Все мои театральные и литературные опусы ничего не стоят? Но это жизненный крах. И если я хочу выжить, я должна сопротивляться этой мысли. А что мне нужно, чтобы убедить свою беспокойную, мечущуюся, разросшуюся душу? Что мне нужно? Публикации? Признание авторитетов? Славу? Или что-то иное? Благословение судьбы.Сомневаюсь в своих способностях театрального рецензента. Мне необходима поддержка. Я не смогу быть полностью уверенной в себе без одобрения людей знающих, уважаемых. Хотя вроде Г. нравится, но его слова так всегда неопределенны, туманны, их нужно расшифровывать. И к тому же, несмотря на высокую оценку, он не делает никакой попытки реально помочь. Пишет он божественно. Настоящий кудесник слова. И я безгранично уважаю его. Но… это несоответствие слов и поступков по отношению ко мне убивают желание писать. Я выдыхаюсь. Нет. Не творчески. Душевно. В никуда выкладываться больше нет желания. Во мне все кипит от невозможности достигнуть большего. Я слишком стремительно живу. У меня сумасшедший ритм. И если внешне сейчас это не проявляется, то внутренняя энергия сжигается с бешеной скоростью.
23.03. Надо бороться за себя и свое творчество. А я еще не начинала. Новая стадия отчаяния – безмятежность. Весенний мой апофигей. Великолепный и ненужный. Делаю что-то скорее из любопытства, чем для каких-то конкретных целей.В кого же влюблена больше: Нижинского или Меньшикова? В Нижинского, который в Олеге, или в Олега, который Нижинский? Кого в ком? И кого для кого? Или только одну судьбу, одну игру, одно лицо? Или только воспоминание печали, когда «я хочу танцевать тебя»? Она бродила по городу в поисках судьбы.Дубль пять: март замигал лужамиЭти глаза устали груститьА чудо и не думало торопиться. Она бродила по городу в поисках судьбы. Она смотрела на лица, мелькающие мимо. Щурилась на солнце. День был такой теплый, легкий, как сама жизнь. А она мучила себя вопросами о смыслах и целях. Она не могла объяснить, что заставляет ее бесцельно бродить по центральным респектабельным улицам. Наверное, в весенней пестрой толпе ей хотелось забыться, приглушить воспоминания и сомнения, но они не покидали ее. Контраст солнечного улыбчивого дня и ее мечущегосяневнятного настроения здесь, в центре, ощущался особенно остро. Выглядела она прелестно, но это не доставляло ей никакого удовольствия. Шумный обольстительный город вокруг так ненавязчиво привлекал ее внимание к мелочам. Она знала, что отравлена его красотой. И было легко и больно. Она спрашивала себя: зачем я живу? и в одинокой этой бесконечной прогулке находила горькое очарование. Ей все время казалось: еще чуть-чуть – и она поймет что-то самое главное, и уйдут все миражи и неудачи. Изменится все для нее. Она станет новой. И настоящей, наконец. Она так давно об этом мечтала. Но в чем именно скрыто ее лучшее, она не знала. Она смотрела на солнце. В ее душе было непонятное. И единственность, чистоту этой минуты, когда она оставалась наедине с самой жизнью, не зная ничего про эту жизнь, она чувствовала. И бесконечно любила этот город, который так много подарил ей, но и так много отнимает, все, связанное с ним, спектакль, из-за которого потеряла покой и уверенность, людей, таких разных, таких равнодушных. Ей так хотелось, чтобы ее любили. Любили все: город, люди, дома, облака. Она готова была всем им признаться в любви. Но никому не было до нее дела.И она бродила, бродила по городу в поисках судьбы. В поисках чего-то, о чем она могла только догадываться, но во что верила, как верят в Бога. Она ждала это будущее чудо. Она пыталась не раз сговориться с судьбой. Но та усмехалась и, подразнив, пропадала. Ей не хотелось оформлять в слова свои желания, да она и не могла ответить четко, кто и что ей нужны и в чем ее спасение. Она это чувствовала, она жила этим. Впрочем, был ряд универсальных вариантов… Но сейчас бесконечное кружение на месте. Она болела весной, собой, любовью к лучшему, она болела болью всей своей жизни. И уже не хотела, чтобы она проходила. Но именно сейчас она начала понимать, что боль уходит. А в этой боли была она, это часть ее души. И судьба кивала, стоя неподалеку. И так же не давалась в руки. И именно сейчас она начинала жить. Снова.В мире ничего не изменилось. Вокруг циничный великолепный красавец-город, в сердце те же заботы и проблемы. А она смотрит на все другими глазами и объяснить, что случилось, не могла. Но случилось. Может, не в ней, не для нее? Но она вздохнула и только сейчас поняла, что наступила весна. Безвыходные ситуации, депрессии, лень, быт – она помнила о них. Но она дышала. Все оставалось. И все уходило. А она не переживала, она жила. Она не была незнакомцем, но только жизнью. И город это понимал. Она не знала, дождется ли, чего хочет. И есть ли чудо, предназначенное для нее. Спокойствие спускалось с вечереющих небес и окутывало ее невидимой дымкой. Ей казалось – это танец. И этот танец – для нее. Нет, она не почувствовала вдруг любовь или изменившееся к ней чье-либо отношение. Просто освободилась от себя. И кто-то плакал. В уже прошедшем мгновении.Она была замерзшая и счастливая. Очень замерзшая и очень счастливая. Стре-маки остались, проблемы тоже. Но это уже не имело значения. Она ехала домой.
Продолжаю находиться в танце Нижинского. Вся там. Не отстает тема.
24.03. Алеше не может не нравиться, что я мимоходом цитирую его стихи. Дал мне сегодня черновые варианты пьесы. Когда читаю, слышу голоса Олега и Саши. Давит на меня их игра. Оценивать беспристрастно трудно.Все-таки, если честно, уровень спектакля не соответствует уровню пьесы. Увы. Все те недостатки, на которые я закрывала глаза, находясь под гипнозом театрального зрелища, сейчас всплыли со всей очевидностью.
25.03. Мне нравится пьеса и мне просто нечего говорить Алеше, она хороша без комментариев и замечаний.Были с Алешей в Доме актера, пили кофе, разговаривали о Нижинском. Там была интересная женщина, коротко знакомая со всеми знаменитостями. Она меня очаровала. Дала ей прочитать свою рецензию на «N». Она сказала «Это интересно. Надо показать ребятам». Кем я кажусь? Девочкой, решившей покорить «свет»? Что может вызывать подобная особа? А это – я. И действительно, подавить в себе этот огонь пока не могу, но готова уничтожить в себе эту мерзость. Это мелко и суетно. Это снижает жанр.Алеше я нужна, пока интересуюсь его пьесой. Соглашаюсь консультировать, редактировать, встречаться, когда ему нужно. Ведь он сам просит об этом. Хотя моя безотказность несколько вредна. Но мы еще пригодимся друг другу, пусть остается в хороших знакомых. У него сейчас много планов. Ни пуха, ни пера тебе.Мне все равно, как он ко мне относится. Все нюансы этих запутанных путей судьбы я расшифровать не возьмусь. Но главное, что разрешает N и судьба усмехается мнимо. И это следующее мгновение неповторимо. Главное во мне, и мне не трудно быть, трудно казаться. Я переписываю века, а меня смущает отношение окраины. Не трудно в такт словам, солнцам лететь уже потухшей звездой, а трудно жить в прошедших страницах, понимая, что их не откроет никто другой, кроме своего же твердого разума и нежной свирели души. Стихи продолжаются. Танцуют фавны. И меня приглашает на танец жизнь.
26.03. Как я отношусь к миру, так и мир принимает меня.Легче, детка. Дегтя тоже достаточно, но не драматизируй все. Будь свободной на своем пути. Он только твой, и ты всегда должна помнить об этом. Ты есть, что тебе за дело до других? Ты снова изменилась. Тебе трудно жить спокойно, но сейчас ты выходишь на новый уровень общения (не вздыхай), ты выходишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76