Ему обязана своей легкомысленной, безалаберной и талантливой жизнью. Все, о чем мечтала, он подарил мне. В воздухе – пережитые печали и боли, сожженные временем грехи, и пламя моего сердца ни на миг не гаснет, не уменьшается. Я всегда любила Москву самозабвенно. До болезненности. Я так любила все те старинные великолепные дома в центре, цветущие вишни и каштаны весной, людей, о которых любила выдумывать всякое, породистых собак, которых эти люди выгуливали. Я наслаждалась ароматнейшей атмосферой центра, тихого, аристократичного, вечно юного. Я навсегда хотела остаться там, но это было невозможно, и когда наступало расставание, мне было бездонно, будто я прощалась с любимым человеком. Москва для меня была и вдохновением. Сколько лирических, пронзительных, крылатых стихотворений выпархивало на листы и начинало жить, благодаря ее величеству городскому очарованию. Я болезненно и ревниво относилась к ее отношениям с другими. Мне хотелось особого права – быть приближенной. И вот я – в Москве. Более того – живу в отдельной квартире одна. Свобода действий, мыслей. Учусь, отдыхаю, работаю (пишу). И чувства мои к городу стали глуше, нет, не потухли, не уменьшились, просто, будто заретушировала жизнь их, перевела на задний план. Слишком интенсивно и по-новому закружились события. Слишком погрузилась я в эту гремучую смесь театров, новых знакомств, стихов, рецензий. Но иногда вдруг наплывала такая радость, такая огромная благодарность. Мне становилось легче, и я говорила себе: «Боже мой, счастье-то какое. Живу здесь. Что еще?» Теперь, когда боюсь потерять, особенно дорог город. Обожание и слезы. Я люблю тебя, декабрьский кудесник. Уже скоро Рождество. Ты оденешься в иллюминацию, запахнет, хвоей, апельсинами, и незаметно все почувствуют предпраздничную взволнованность, и это всеобщее счастье будет носиться в воздухе. Кутерьма предпраздничных дней кончится. Наступит праздник. Наступит Новый год. Москва подарит его мне. Она расцветет именами событий, она разгадает мое имя. Она усмехнется и пошлет воздушный поцелуй. Обожаемая. Вечно юная и беспечная, восторженная и насмешливая повелительница. Моя искренность известна тебе. И все свое творчество я посвящаю и тебе, наравне с Небом, мамой и Вечностью.
Такая легкость. Когда страх уже забыт. Вернее, он присутствует, но не в силах завоевать меня. Просто маленький комочек на дне сердца. И с этой обворожительной легкостью выскользнуть из университета в ладони заснеженных улиц? Проститься с уважаемыми и любимыми мэтрами? Сколько уже раз буря проносилась мимо, и все было так зыбко, что же на этот раз? Только начала входить во вкус, разохотилась учиться, попала в нужную душевную и творческую стихию. Цепенею от одной мысли о предстоящих зачетах, уже оттого, что они начнутся так скоро.
4.12. И все-таки как бы ни ехидничал Г., все эти Арх-ны и прочая и прочая, я в себе уверена. Удивительно, Г. нравятся такие бездарные работы, как сегодня прочитанная Ленкина на два «Собачьих сердца». Мне это показалось невыносимо скучным и банальным. Разговоры о наличии самобытных мыслей, которые не выигрывают от затянутой нестройной композиции, мне кажутся смешными. Эта рецензия в духе журнала «Театр» – длиннющая, бестактная и бездарная при внешней наполненности намеками на глубину. Это блеф, по большому счету (а только и можно, по большому). Это грустно. И мне все было ясно. Вообще, критика тоже талант (вот не ожидала, что так заговорю). Да, чтобы писать, мало ума и даже легкости пера – это приходящее и преходящее. Нужен особый дар, чутье. Что же получается, из нас 13-14 человек каждый – критик? Каждый умеет критиковать и делает это самобытно и тонко? Но это же нонсенс. Дай бог, чтобы из нашего отделения вышел хоть один путный критик, не говорю уже о явлении. Г. же похвалил Ленкину работу. Что, снова неискренность? Я теряюсь.Про мою говорил много разного. И хорошего, и не очень. В целом же я поняла, что, умея оценить мою особенность и талант, он не способен согласиться с моей стилистикой и эстетикой. Ему бы хотелось, чтобы я написала классическую рецензию, с разбором и анализом, отделавшись от поэтических грез. Дословно он этого не говорил, но было понятно. Его интересует, «потяну» ли я другой жанр. Мне странно, что он об этом заговорил. Хотя моя работа – вне критики, она слишком цельная, сказала М. Кстати, только благодаря ей разговор вновь зашел о моей работе. Она напомнила, что мы не договорили в прошлый раз. Спасибо ей. Мне показалось, она по-настоящему оценила.В.М. сказал, что моя работа рассчитана на людей, посмотревших этот спектакль, однозначно. Мне было больно слышать это. К тому же, это спектакль, говорил он, очень мужской, в нем не хватает лирической тонкой организующей нотки, которую внесла я. Именно поэтому, как сказала Люда, моя работа как бы продолжение спектакля, звучит единым духом и стилем. Это само по себе приятно. Но то, что он увидел в работе чисто женское, обидно. Он сделал на этом акцент. И мне кажется в этом не то чтобы упрек, но принижение жанра. Вот мол, женщина – влюбленность, нежность. Эти слова звучали обидно. Таково его отношение. Начинаю укрепляться в мысли, что он меня недолюбливает или просто побаивается почему-то. С другими ему проще, во мне же он что-то чувствует. Сумел разглядеть, но согласиться с моей правотой уже не может. Это не его вина (Боже, какая наглость с моей стороны!). Просто это разные поколения. Я не высокомерна, и я очень уважаю его творчество, но я также уверена в своей внутренней правоте и в верности избранного мной пути.Если я ему напишу «обычную» рецензию, он успокоится. А если я вся – вне обычного, если из каждой строчки выглядывает свое? И требует…И при всем при этом полное неумение строить свою устную речь на занятиях. Только с людьми, с которыми легко.И.См. прочитала работу на Феллини. Хорошо. Гаевский покритиковал. Слишком обязывающая тема. У него слишком много личных переживаний с ней связано. И. пишет легко, образно и логично. Не чета Ленке. Как небо и земля. Но все-таки это тоже не настоящее. Хотя лучшее из всего, что я слышала от наших.У меня такое чувство, что Г. раздавил меня (интонацией, подтекстом, откровенным снижением жанра), хоть это, видимо, не соответствует истине. Я устала ему говорить, что хотела бы показать «Ученым обезьянкам». Забывает. Неудобно навязываться. Такой горький осадок после его слов. Много умных замечательных людей вокруг, и так бесприютно. В какой-то степени приятно осознавать свою особенность. Или это снова мнительность? Или я – настоящая?В последнее время особенно остро чувствую свою связь с теми, иными. Они иногда около меня. Они мне помогают. Или испытывают.Они рядом. Значит, что-то случится снова.Случится мне остаться. Во всех смыслах.
Я искренне не понимаю, почему рецензии А. почитают за нечто безукоризненное, совершенное. Признаю легкость пера и своеобразие подхода и то лишь потому, что в неплохих с ней отношениях и смотрю другими глазами на ее работу. Но девчонки, Г., М.? Боже мой, как немного нужно миру. Г. говорил, что в таких работах, как моя, все строится на угадывании, на метком попадании в цель (в данном случае тон и стилистику спектакля). Или попадаешь – или нет. Он говорил так, что попадание это происходит, возможно, случайно. В его интонациях это было. Я угадала, ну и что, мало ли угадывают, работа, конечно, замечательная, но везет иногда, случается. Случайность. Я так хорошо почувствовала эту его мысль. Его небрежное отношение ко мне. Мы так редко говорим правду друг другу. Только и приходится расшифровывать неискренние речи, которые все равно не обманут.Горько. Я, было, порадовалась, что оценили наконец-то. И тут такой «разнос» (только для меня), хотя, думаю, в большей или меньшей степени все почувствовали иронию. Только вряд ли поняли, к чему она. Ведь говорилось и хорошее. Но переплетение этих оценок, мыслей, «советов» для меня очевидны – ему чужда моя творческая манера. Но он пока сам в этом не признается. Попросил написать что-то о спектакле, к которому я бы относилась более равнодушно, отстраненный рациональный подход и анализ. Было сказано вполне конкретно. И так насмехался. Даже вспоминать не хочется. Больно. Но благодаря моему изменившемуся самочувствию, меня не прошибешь.Еще. Начинается медленная травля. Больше всех старается Арх. Боюсь, не выдержу и сорвусь на нее.
5.12. Были с Инкой в Доме Актера. Ребята из «Ученой обезьяны» снова очаровательно и непосредственно чувствовали себя на сцене. Еще раз убедилась, что они талантливы и перспективны.
8.12. Любовь сжигает меня. Почему так больно и пламенно? Одиночество извело. Какой-то просто тупик. Заниматься, готовиться к сессии – не в состоянии. Тихая паника и осознание полнейшей безнадежности. Мама снова уехала в Казань, и я одна. Думаю о своем несостоявшемся, не понявшим или, наоборот, понявшим слишком много. Я придумала его? Конечно. Но я люблю его? Бесчисленное – да! Я хочу любви как таковой или я хочу его любви? Тело и душа исстрадались. Безумие неизвестности, невыговоренности подтачивает последние силы.Так нельзя, понимаю. Любовь делает меня одержимой ленью и тоской, увы. Но все во мне посвящено теперь ей. Не могу понять, почему вдруг этот рывок в страсть, это всеохватное безудержное чувство?Я задохнусь от горячки любви. Она меня испепелит.
10.12. Когда так хорошо, писать не хочется. А действительно судьба не оставляет. Она особенная до счастья. Если есть за спиной такая поддержка – ничего не страшно.Ах, декабрь. Вильнюс угадан!Коньяк занимается в голове самодурством! Отмечала свою нетронутость! 2 года страданий – на пустом месте!Для кого меня хранят? Что бы ни случилось с универом, моим незнанием наук, безденежьем, все-таки я победила. Все по-другому. Дождалась. Наконец-то. Декабрь, январь, февраль. Дальше неважно. Но эти – мои. Скоро дадут гороскоп.
14.12. Возрождение! Галочка! Как она умеет меня поддерживать. Она – моя хранительница, ангел мой.Видела Гр. Господи, пытка моя. 2 с половиной года – муки незнания. И тут – случайно, в толпе, около станции моего метро. Опять не укладывается в голове. Как когда-то с Б., только здесь до безумия безнадежно: увидеть, убедиться, что действительно он, – и не заговорить, не подойти. Выглядит замечательно. Будто такой же, каким его оставила эту чертову груду времени назад. Все последнее время почти каждый день думала о нем. Тот странный сон… Он сбылся. Видела и не подошла. В этой огромной суматошной Москве, в этой бездне секунд, на моей станции метро! Что происходит в этом мире? Судьба, спасибо тебе. Я так хотела просто знать, что он живой и ему не совсем плохо. И вот – я видела его, слышала его насмешливый, каквсегда, голос, комментирующий что-то. Я знала, знала – вот он рядом, хорошо выглядит. Мой некрасивый бог! Боюсь, что потеряю разум. Но нет, я в порядке. Понадобилось всего 2-3 часа. Галочка так меня понимает, будто дышит одной и той же душой.Это так много – знать, что жив и свободен. Это уже жизнь. Я счастливая. Мне доверяют.Спасибо, я видела его. Он – есть. Как это много.Кто мне поверит? Столько совпадений, примитивных киношных приемов на мою небольшую непутевую, но и гениальную жизнь! Через отчаяние и тьму твержу себе: все будет, как захочу, и уверенность сама пробивается, заполняет душу. Я до конца не в силах осознать произошедшее. Будто все это во сне, не со мной. Я видела Гр. Он стоял у освещенного ларька и что-то оживленно говорил попутчику. Было уже совсем темно, и его профиль, резкий, неповторимый, отчетливо был виден. У меня мысли стали мутиться. Я механически прошла вперед, оборачиваясь, хотела обойти ларек с другой стороны, но ноги несли дальше. Я оборачивалась, наконец, увидела, что они тоже пошли, пошла вперед, не соображая, где я, что я. Только одна мысль: он. Подошла к другому ларьку, у метро, быстро посмотрела, вернее, делала вид, что смотрю. Пошла дальше. В сознании бешено мелькали клочки восклицаний и истеричных выкриков: Как? Здесь? Не может быть! Столько времени прошло! Сейчас сердце не выдержит! Неужели он? Фантастика… Опять судьба… Счастье… Ужас… Невозможно… Как люблю… Безнадежно.Что-то в этом духе. Или еще сумбурнее, не оформившееся в понятие, но существующее бешеным биением сердца. Кутерьма души и боли. Кутерьма предпраздничных лет?Живет он в Москве? Я думаю, один из наездов, как когда-то. Столько прошло, а в нем будто ничего не изменилось. Это хорошо? Для меня – да. И представляю его себе всегда таким же. Он не умеет быть нежным? Я так боюсь натолкнуться на отпор. До чего все нелепо: я прекрасно понимала, что если сейчас не заговорю, потеряю прекрасный шанс. Какой там шанс, теряю его на глазах и делаю это сознательно. Совсем недавно было еще плохо. Но сейчас все во мне успокоилось. Я сильная. И возрождение, и любовь, и творчество. Я так много значу для мира. И как же он много значит для меня.ОК, если не нужна ему, буду любить молча и на расстоянии. Но как же он мне нужен! Что-то изменилось в наших душах и мирах с того сна или даже раньше. И вот первый вестник этих изменений. Судьба напоминает: не забыла. Все по-другому, как иначе объяснить этот случай. Да не надо ничего объяснять. Живи и люби его.Люблю… Могу утонуть в этом слове. Оно расцветает фиалками и розами. Люблю. Пусть я приснюсь тебе. Даже, если забыл. Только приснюсь.Таким мгновеньям посвящают жизни, поэмы и все без исключения гимны.
18.12. Мне было странно грустно. Мне было гулко от переполнявших меня предчувствий и предположений. Я сдала первый зачет, первый в сессии и первый в жизни. Был четверг. Мой день. К. сказал, что у меня литературные способности и кроме красоты еще масса достоинств, у меня «подвижный ум», и очень жалко, что я не ходила на его лекции. Я сказала, что болела, спросила – будет ли он еще появляться в универе, организовывать встречи со знаменитостями. Ответил: конечно. Мне было так необъяснимо странно. Он сказал, что мне обязательно надо писать, работать, учиться. Мне кажется, я хорошо улавливаю его отношение: он очень расположен ко мне. Смею предположить, больше, чем к другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76