Мне кажется, когда он писал, это часто было интуитивно. Вроде недопонимает. А получается, что понял так много, что содержание распирают смыслы, и их столько, что даже пугаешься. Не задумываясь, возможно, о них, он чувствовал их, и это вошло в пьесу. Настрой, душа его картин и стихов. Хотелось бы почитать.Вообще, хотелось бы как можно чаще общаться с такими людьми. Нет, только с такими и хотелось бы общаться. И нужно. Но когда же сбудется все это?
Все, что здесь было и не было – мимо. И переживать это одной невыносимо трудно. Трудно и страшно. В сердце боль невыносимая. Сегодня, видимо, я последний раз на критике. Г. – все то же. Две недели прошло, как он мне обещал позвонить. Устала. Он (да и все, с кем сталкиваюсь последнее время) усиленно сопротивляются моему приходу, не пускают. Круг замкнут. «Чтоб за предел выскочить – вот моя цель…». Но куда именно меня «выскочит»? Куда? В свободу безумия или свободу творчества?
Г. рекомендует прибегать к описаниям спектакля. Больше визуальности. Еще мы мало, якобы, обращаем внимания на драматургию.Я могу возразить и на то, и на другое утверждение. У меня вообще на все есть свое мнение. Но это никому не интересно. Г. меня измучил неопределенностью. Се-годня веселый удивительно! Про все свои обещания, видимо, забыл. Откроет меня не он. Это уже ясно. Если справлюсь и с этой вспышкой отчаяния, посмотрим.Я думаю, все же, несмотря на множественность проблем, что-то должно получиться с «Сангвисом».Отвратительное отношение с некоторыми на отделении. См., Д. и В. Друг друга в душе не выносим. Это прорывается порой. Но не хочу, чтобы они способны были испортить мне настроение.Универ – тоска.
18.03. Нижинский. Перевоплощение в миф и творение его.Он перевоплощается в миф, но и творит этот миф своей игрой. Он живет движением беспредельности. Зависает в воздухе в пленительном прыжке, и сон овладевает им. Это сон? Явь? Балансирование над пропастью разума? Это смертельная опасность игры, двойственность, развоплощение на жесты, взгляды, ноты. И это жизнь, которую светлое безумие игры выносит на театральные подмостки мира, которой рукоплещут и которой пугаются.N – вечный юноша, вечная весна. Так и в творчестве. Играет порыв, грезу, видение и никогда – событие действительное, во всей полноте материальной плотской жизни.Творец, а не исполнитель, потому что улавливает душу образа в движении, в стремительном вихре секунд. Он все время разный. Клоунские гримасы, остроумие, гнев, тревога. Я не знаю, о ком я сейчас пишу, о том Нижинском, которого играет Олег или о той реальной фигуре, существовавшей десятки лет назад, истинность которой так ярко передает Вадим Моисеевич в своей книге. Я так же, как Незнакомец, отравлена этой загадочной томительной судьбой, ощущением его гения. Это взрывается во мне, переворачивает, держит в плену его души, больной и бездонной.
Спектакль, назвав имя, сам стал им. Я болею легендой его души. А не жившего когда-то человека. С другой стороны, мне кажется, он так жизненно передал легенду о мираже, что миражей не стало. А одно огромное пространство страсти и тоски о несуществующем, жизни и смерти, жизни во сне, заполнило небосклон, переполнило меня. Я больна этой живой жизнью, она не оставляет меня, не отпускает, занимая мысли и сердце. Она так непосредственна, легкомысленна и красива, что я забываю обо всем, любуясь ею. Одно ее присутствие делает меня другой. Я хочу раствориться в ней, и я не умею этого. Притяжение – отталкивание. Я уже попала в силовое поле его судьбы, но быть послушным спутником, круг за кругом, день за днем, всегда рядом, но никогда – вместе, не могу. Природа сопротивляется. Природа, которая создала меня равной ему. И которая боится быть собой, прикрываясь маской боли.Спектакль – память о боли. Первородной. Как в картинах Гойи. Отталкивающей. Плагиат стихов и снов. Вдохновляющей. Рушащееся на глазах божество радуги. Несуществующей. Самой живой и страшной, потому что к ней не обратишься и не уничтожишь ее. Она диктует правила игры, в написанной ею же пьесе. Что мучает? Незнание. Небытие. Нежизнь. Память о чем-то до. В спектакле не существует границ между этим до и сейчас. Он открыт всем далям и призракам. Иллюзия пустоты. Но нет, это иное понимание. Свобода полета. Мир раскрыт навстречу каждому. Мир спектакля светел и легок. Невещественен. Поэтому я и не могу писать о материальном в нем. Как выглядят актеры? Да распрекрасно. Только никакой внешности, лишь представление о ней, загадка промелькнувшей звезды. Я просто не знаю, как они выглядят. Потому что я вижу иной их облик, не материальный. Они про это. А не про нас и себя. Каждый поймет свое. Описывать зафикси-рованность поз и лиц я не имею права. Мир плавен. Спектакль прощается каждое мгновение, и каждое мгновение смотрит в глаза и ждет ответа. Он всегда со мной.И он томит меня разлукой. Чтобы успокоиться и зажить снова, нужно стать им. А это невозможно. Он – имя. Я тоже. Не совпадаем, совпадая в мечтах. Так близко, что дальше некуда. Не существуем самостоятельно, отдаляет единство самочувствия. Как тело и душа – вместе, но это мнимо. Разные до бесконечности, потому что отказаться от своего не можем, а жизнь томит любовью навсегда. И болеет и им, и мной. «Высокая болезнь». Имя возможной встречи я пока не знаю. Догадываюсь. Оно прекрасно.Жажда болезни. Желание болезни. И бегство от нее в свободу жизненных проявлений. У кого на что хватит сил. В свободу жизни желаемой или выдуманной. Это опасная игра. Это игра всерьез. И само название ИГРА двусмысленно. Ты вступаешь в партию с волей и диктуешь условия своих возможностей. В балансировании над бездной тишины всех порывов и начинаний ты проходишь год за годом. Соблазн отступиться так велик, шансы на победу так ничтожны. «Протри глаза, – шепчет здравый смысл, – куда тебя занесло твое честолюбие, давай руку, ты узнаешь радость молчания». Мнимые любезности, преувеличенные улыбки милых тебе когда-то уже позади. Ты борешься с ней. Болезнь высоты пришла на смену сомнениям. И надо успеть с ней заключить новую сделку. Теперь каждый твой шаг останется в биографии событием, независимо от того, вкладываешь ты в него понятие высшего порядка или все получается само собой. Он состоялся. Он остался. И ты тоже. Через какое-то время ты даже можешь устать от обреченности всегда и везде сознавать себя ценностью. Но это пройдет. Как и многое другое. Сначала нужно лишь заслужить право не оборачиваться. И быть первой. И быть повелителем своей бездны.Это так нетрудно, в сущности. Просто необходимо понять, что ты на этой хлипкой досочке-мосте всегда один, только один, никого больше нет и быть не может. Если ты уже на нее ступил, значит, выбрал себя. И на тебя могут показывать пальцем, разглядывать, обсуждать. Но пойти за тобой никто не сможет. Не то чтобы не захотят, не найдут пути, начала его. Он известен только тебе. Вернуться, конечно, можно. Но оборачиваться, оборачиваться-то зачем? Все позади тебе так хорошо известно. Можно вспомнить, взгрустнуть, поплакать даже. Можно обернуться во времени к себе – прошедшему. Но зачем оборачиваться на оставленные события и пейзажи. А впереди – чертова куча новых впечатлений. Они пугают тебя? – откажись. Но не оборачивайся. И вот, когда ты сам поймешь, что за тобой – никого, а впереди – ну, это еще неизвестно, верно? – но когда ты в полной мере осознаешь уникальность этой дорожки и уникальность этой бездны, ты одержишь первую победу над болезнью.
19.03. Жуткий сон приснился. 20 минут прошло, как проснулась, а сердце болит все еще. А началось там, во сне.Небольшая комната, накрытый стол, там вся тусовка из спектакля: Алеша, Меньшиков, Феклистов, Бог-ва. Олег стал говорить мне что-то едкое, обидное, всякий раз, как видел, так и говорил. Другие за меня заступались, в чем-то убеждали Олега. Он скользнул равнодушным взглядом. Стал уходить. Я хотела выяснить, за что он так со мной. Он снова говорил что-то едкое, не останавливался, спускался вниз по лестнице. Я не могла пробить стену его цинизма. Его слова хлестали меня, я теряла силы, опустилась на холодный пол. Он прекрасно все видел и уходил, продолжая издеваться. Я легла, свернувшись колобочком, уже совершенно выключаясь. Только слабая искорка надежды, что все это не всерьез, он вернется сейчас. Последнее, что помню, его удаляющиеся шаги и мое понимание, что все это правда, и я хочу умереть. Потом провал в небытие. Я проснулась.Прошиб озноб. Сердце болело. Было холодно, будто я только что лежала на холодном полу. Хуже сна трудно представить, теперь возникнет комплекс по отношению к Олегу, да и к ним всем.На меня Олег М. произвел в тот единственный раз, когда я его видела в жизни, такое тяжелое впечатление, что возник этот сон. Самолюбие, конечно же. Я думала, что болею, болезнь – Нижинский. Но к этому прибавилось осложнение – Меньшиков. Это значит, что я снова влюбилась? Только отчасти, я влюбилась в образ, в его очаровательный снобизм. Я не знаю, как разрубить этот узел. Я чувствую, что уже на срыве, на пределе своих возможностей. И сердце болит по-настоящему.Беда не приходит одна. Макс умер. Любимая моя зверушка. Почему все коты, которых я так люблю, умирают раньше срока. Больно как. Я себя ненавижу за то, что я еще живу, двигаюсь, мыслю. Вчера еще посмотрела фильм «Дом под звездным небом». Нагромождение фатального, бездонного просто сводит с ума. Я на грани. Где-то должен быть выход. Надо успеть. Иначе действительно – конец.Такая пустыня, живет только оболочка. Я хочу так многого, а нет даже малости. Я отравлена театром и кино. Сама этого добивалась. Я не обвиняю никого – погибаю.Нет, не погибаешь. Пусть все останется так, как есть, я помню, жди. Опять. Болезни не проходят сразу. Готовь материал. Готовь, чтобы не опозориться непрофессионализмом.Брось все чужое. Получится. Мы специально проводим тебя через тяжести этих испытаний, чтоб ты сама поняла, как гадко быть ненастоящей, чтоб ты увидела ненормальность своего самочувствия. Это, если хочешь, противоядие.А вот это уже сама. Мастер.
Позвонил Алеша. Спросил, почему я не осталась на спектакль, спросил, приду ли я сегодня.
Читала сегодня рецензию на «N». Хвалили. Что еще можно с ней делать? Но мне невозможно. Я погибаю. Я в себе чувствую предел. Еще держусь. Но не на долго меня осталось. Не представляю, что могу себя лишить жизни. Слишком ответственно. Не страшно, нет. Просто не во власти. Не разрешат, не отпустят. И все-таки умираю.
Чтобы быть честной – не умерла. На сегодня, по крайней мере, вышибла клин клином, сходила на «Нижинского». Игра была побледнее. Пока я вытянула себя за волосы, можно сказать, из болота. Но что дальше?
20.03. Вчера было не лекарство для выздоровления, а обезболивающее. Оно действует и сейчас.Почему так рано проснулись во мне эти требования, ведь никто из наших не помышляет особенно-то об этих высотах. По крайней мере, не страдают из-за этого.
Не фиксирую большую часть своих состояний. Они меняются постоянно. Скорость проживания жизни у всех разная. Я как-то слишком стремительно живу.Вчера говорила Г. о своих жутях. Он говорит, что ему неудобно кого-то выделять. А я не могу ждать. И зачем тогда так хвалит?
С. Данилов. «Художественная литература как исторический источник».Был очень застенчив, глотал слова, обрывал фразы, постоянно то снимал, то надевал очки. Речь сбивчива и сумбурна. Разрозненные факты, оговорки, и такое ощущение, что он знает слишком много, чтобы наш язык был в силах вместить в себя. Ему не хватает слов для выражения всей огромности информации. После занятия я подошла к нему. Разговор зашел о Нижинском (т к. я совсем свихнулась на эту тему, продолжаю всем надоедать). Сказала, что видела 6 раз, все наши в один голос воскликнули: «Сколько?» 6 – равнодушно повторила я и спросила, как он отнесся к спектаклю. Ему понравилось и даже очень. Он считает, что это спектакль для подготовленной профессиональной публики. Продолжили разговор внизу, в вестибюле. Человек он увлекающийся, начав разговор про одно, может быстро перескочить на отвлеченную тему, вроде бы иллюстрируя свою мысль подходящим примером, но вот уже и забыл первоначальный предмет разговора, а о своем. Извинялся все, что заморочил нам головы. Я же извинилась, что отняла у него время. Навязываюсь с Нижинским. Он сказал, что необходимо знание как минимум двух языков: англ., франц., чтобы профессионально заниматься Нижинским, в частности, и балетом вообще. Насколько ему известно, сейчас никто не занимается только Нижинским. Если работают, то над более широкими балетными темами, например, русские сезоны. А Нижинским – он долго думал – все же нет. Дорога открыта. Зеленый свет. Чувствую некоторую вину перед Варенькой. Тема как бы ее. Но ничего уже не могу с собой поделать. Увлеклась всерьез этой трагической возвышенной личностью, болезненностью судьбы и ее загадкой.
21.03. Я поняла, почему меня тянет к Олегу. В нем чувствуется настолько явно талант, талант судьбы в первую очередь, которую он творит сам, и которая выбрала его. И эту согласованность я вижу и заворожена их особыми отношениями. Вот с Алешей по-другому. Как это ни грустно, но в нем этого нет. Он может, впрочем, сделать прекрасную судьбу, прославиться, он талантлив в своем деле, но чего-то не хватает. Того высокого единения не получится. Никогда. Тут бесполезно что-то предпринимать. Если понял это, прими, как должное, и не пытайся сопротивляться, а если не способен смириться, то тоже выход есть. Но есть ли в подобной дуэли смысл, достойный цели?Меня гипнотизирует все в нем, от внешности до игры. Игры в жизнь, в улыбку, неповторимую, Меньшиковскую. Я проклинаю тот день, когда увидела в газете объявление о спектакле, проклинаю тот день, когда, попав на премьеру, заболела им, тот день, когда решилась делать с Алешей интервью, сидела у него в гримерке и мучилась от невозможности заговорить с этим снобом. Я проклинаю всю жизнь, в которой не было его, которая шла совсем не так, как я бы сейчас хотела. И я благодарна всему этому насмешливому и циничному миру за то, что все было именно так, а не иначе и я столько испытала разного (хоть от этого не легче).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76