Разбежались, расставание… Какая дичь! Я шла, думая, ну, почему он меня не догонит, почему все так глупо, нескладно? Я так хотела познакомиться, и он хотел, не сомневаюсь. Столько странных совпадений и нелепостей, недоделка какая-то, недоговоренность, разошлись вот. Возможно, навсегда. А почему? Если чувствовали что-то общее, тянулись друг к другу, почему так обидно судьба разлучила наши души, не дав и шанса узнать получше, просто узнать?Грустно так. Но я улыбалась и грустила одновременно. Такая вечерняя новелла, где возможны самые разные повороты событий. Кто знает, может, еще встретимся.Такой замечательный мальчик. И не мой. Мне жалко, но, видимо, так и нужно мне же. И теперь я считаю, наша молчаливая встреча служит оправданием тому, что я, нарушив свои правила, впервые ушла из театра, не досмотрев до конца. Не буду бичевать. Просто это не мой театр. Чуждая мне стилистика. Все в спектакле казалось нарочитым, «сыгранным», разукрашенным, подчеркнуто преувеличенным. Конечно, это особая стилистика, водевильно-кабарешная, не претендующая на прозрения, легкая и живая. Но как раз живости, непосредственности я не уловила. Некоторая натянутость диалогов, как мне кажется, слишком длинные фрагменты, порой сюжет действительно увлекал, но в цельной композиции эти длинноты воспринимались неумением собраться, сконцентрироваться и более лаконично и броско выявить главное, гармонически совмещая маленькие истории в одну жизнь. Когда игра в игру становится образом жизни, труднее уловить ту грань, за которой кончается искренность и начинается ремесло. Дело не в тонкости и пошлости. Не только в них, а в манере держаться на сцене, преподносить себя, умении находить нужную тональность, разграничивать свое самочувствие на палитру оттенков, пусть немногочисленную, в пределах даже одной роли. Много смешных, увлекательных эпизодов не становились настоящей праздничной атмосферой. Мне было неловко за невыразительность актеров, скольжение их по поверхности. Театральная условность здесь не блистала карнавальными брызгами и очаровательными импровизациями, как на Юго-Западе, не трогала энергией и озорством ребят из «Щуки», она была выставлена напоказ, обнародована, из нее сделали макет, и она перестала быть настоящей, превратясь в довольно занудную стилизацию. Стилизацию штампов. Это неплохая идея. Но опасная. Театр, подчиняясь внешней легкости жанра, закашлялся. Может быть, еще не все потеряно, и можно найти лекарство? Я считаю, нужно еще раз сходить на этот спектакль и досмотреть его до конца. Может, это я чего-то недопоняла? Не люблю неопределенностей. Сегодня, кстати, были телевизионщики. Болтались перед театром, в фойе, записывали сам спектакль. Публика довольно рафинированная. Заметила несколько примелькавшихся лиц. Приятно, когда вокруг элегантные люди. Но все же остаться на второе действие не захотела. Устала от дешевой, ориентированной на мас-скультуру, невысокий уровень развития манеры говорить, держаться, играть. Я не понимала этих ребят. Я не ощущала, что им нравится делать то, что они делают. Не могу быть уверенной в правильности своей оценки, но это один из немногих спектаклей, который мне неприятен, чужд. Мне жалко было мальчика-гардеробщика, который грустно и долго смотрел на меня, потом сказал: «Девушка, зачем же вы уходите? Еще второе действие». Я ответила: «Знаю». Он спросил: «Вам не понравилось? Будет интересней». Я смущенно улыбнулась ему. Мне было неудобно делать ему больно. Я не могла сказать, что, по-моему, это – полная чушь. Не могла. При выходе бабушка, наверное, билетерша, тоже спросила, очень мягко: «Вам не понравилось?» Такая кроткая. Это было выше моих сил. Я сказала, что, к сожалению, не располагаю временем, но еще обязательно приду посмотреть этот спектакль, т. к. у меня пропуск. Плохо обманывать, но хамить еще хуже.Ночь. Город утонул в молоке тумана. У меня странное чувство к Славке, недавно звонила ему. Как только он начинает отстраняться, он мне становится нужен. Я его все больше раздражаю. Все-таки прощание неизбежно. Мы измучили друг друга. Ему надоело возиться с моими комплексами. Мне – с его «опытностью».Теперь уже все равно. Я устала от себя самой, своего наигрыша, выпендрежа, когда бываю с ним. Пусть накажет меня, если хватит духа.
19.11. Мама меня балует. Прислала с бабулей подарки. А я все сильнее беспокоюсь, просто прихожу в отчаяние от своего ничегонеделания.С. К. – замечательный человек. Всегда вспоминаю о нем с теплотой. Но мучают сомнения в его хорошем отношении ко мне. Мне мало, чтобы он со мной был так же ровен и деликатен, как со всеми. Мне хочется явного предпочтения, особого отношения, выделения меня из массы. Пока этого не происходит. А мне иногда кажется, что я этого хотя бы отчасти добилась. Может, я ошибаюсь. Трудно разобраться в себе, а о других вообще лучше не говорить.Занимаюсь чем угодно, кроме наук. Украшаю себя, любуюсь новыми нарядами и удачно сделанным макияжем, думаю, думаю, но не о вопросах фольклора, античной литературы и мифологии, а о своих отношениях с Б., с университетским окружением, о том, какое произвожу впечатление, я и мои работы, о смыслах, потерях, судьбе, отчаянии. Меня захватывают в плен самонадеянность и лень. Я не деградирую, я слишком самоуглубляюсь. Это не плохо, но этого мало. Необходим широкий уровень образованности, знание литературы и искусства профессионального. Меня же не хватает. И я погибаю, т. к. зачеты – это реальность. Вообще-то мои мысли и записи – тоже. Но чтобы последняя реальность не погибла, нужно спасать первую.К. меня «съест». Вчера снова пропустила его занятие. И звонить не хотелось. Арх. (дрянь) пускает гнусные сплетни, что я очень похожа на жену К., такая же милая, хрупкая. С чего это вдруг? Наверняка уже циркулируют слухи, но не понимаю, почему и какого направления. Я, со своей стороны, не подала никакого повода. Если только он сам в мое отсутствие подчеркивает какое-то особое отношение. И откуда взялись эти слова о сходстве с его женой? Не на пустом же месте. Что-то гадкое. Надеюсь, это не отразится на моей репутации и на зачете. Хотя, кто может быть уверен.
19.11. В старой критической школе отсутствовало желание передать настрой спектакля, то, что остается за пределами рационального. Читая многие статьи, не могу отделаться от ощущения неловкости, неблагозвучия. Будто атрофировались все чувства после пятого, будто живем до слез банально, не желая разобраться в себе, в первую очередь, и, конечно же, в искусстве нашего настоящего.Жан-Поль Тибода же в статье «Событие в доме Мольера», не акцентируя внимание на описании, не пересказывая, тонко передает атмосферу, ненавязчиво и мягко объясняет противоречия, выявляет то, что, по его мнению, наиболее удачно. В нем живет уважение к творческой личности. Любой. Позитивное мышление. Без истеричности от непонимания, «без погромов», без раздражения, без демонстрации своей образованности обилием терминов. Я ощущаю в нем высокий уровень интеллекта, тонкое профессиональное чутье и желание не быть понятым, а понять самому и поделиться своими мыслями. Мне так близка его позиция, его манеры изящно и бережно прикоснуться к незримой душе спектакля, раствориться в ней или хотя бы попытаться это сделать.Легкость пера, непосредственность переходов, стильность. Он так чутко и уверенно ориентируется в искусстве, будто это стало его второй кожей. То т высокий уровень единения, когда, не напрягаясь, улавливаешь малейшее изменение в самочувствии, проживаешь каждый вздох и вздрагиваешь от фальшивой нотки, когда, не задумываясь, находишь аналогии, сравниваешь и сопоставляешь, перед глазами – мелькание воспоминаний, строчек, картин. Нетрудно писать легко – если это не самоцель, а жизненный стиль, не для спецэффектов, просто от свободы выбора в твоем сознании, от множественности и качественности прочитанного и прочувствованного материала, зафиксированных впечатлений прекрасного, сложных и разнообразных ассоциаций.Это весь мир, естественный и огромный, в котором обитает душа художника. Именно художника, потому что здесь уже нет ни наук, ни должного быть сказанным к следующему утру приговора. Здесь творчество, независимое от социума и выгод. И от каждого зависит сделать его образом жизни или, сославшись на очередные трудности, оттолкнуть. В конечном итоге, дело все-таки не в обществе, не в парадоксах системы и невозможности быть искренним по каким-то причинам (неважно, каким), просто в масштабе личности, в таком обыкновенном чуде, как талант, о котором никогда не стыдно говорить, но который почему-то не считается обязательным в применении к критике. Если бы все понимали и находили в себе силы отойти, не покушаться на чужое, как гармонична была бы жизнь. Но, наверное, и скучно без графоманов. Миру не хватило бы необходимой изюминки, своеобразного оттенка, пусть с испорченностью даже. Но это и оттачивает вкус профессионалов, помогает держать нужный уровень. Хоть опять это не самоцель. Образ жизни.В каждой, пусть самой алогичной, авангардной, шизоидной писанине должна чувствоваться цельность, разгадка всех ребусов внутри самого произведения. Не обязательно давать однозначные ответы, но важно, чтобы стилистика, внутренний мир, образность были гармонизированы, в них таились бы возможности понимания авторского замысла. Это касается как художественного произведения, так и любого рода статей. Произведение должно быть самодостаточным. Не обязательно это должно быть замкнутым пространством, самоуглубленным в свои красоты и парадоксы. Напротив, желательны связи с разными мирами, взаимопроникновение душевных зыбких структур. Многоточие, после которого не недоумение, а глубина проникновения в новое, возможно, странное, но и прекрасное по-своему. Если внутреннюю стройность, цельное прочувствованное автором мировосприятие видишь, если не объясняется, но будто телепатируется из неизвестных галактик иного сознания, и ты поверил, то приветствуй новое явление. Радуйся и помоги ему.
Я – оборотень. Я бормочу что-то странное. Наверное, страны, в которых я просыпалась. Заставы холстов, поэм и туманов. И голос мой, голос мой, боги на ноты распяли. Расставили смыслы, как солнца на памяти вздохов. Когда его много, когда его столько, что хочется плакать от счастья. И клясться. Была ли я настоящей?
Умирать не страшно весной. Я напеваю во сне для тебя, о тебе. Я нагнетаю разлуку, как озеро затопляет окрестные небеса, поляны, мысли. Я процветаю лилией в ней, пробегаю шепотком по близким мне стихам и картинам. Сверху смотрю на ошибки, твои и мои. На прописные разлуки и дали. Мы не умеем прощаться с настоящими своими воспоминаниями. Придумываем им сказочное исчезновение за горизонт, за разбуженное болью однажды. И небо-зонт стряхивает с него капли и сажу. И скажешь, скажешь, я знаю: умирать не страшно весной. Я в твоем сне просыпаюсь, я его наизусть знаю. И пугаю грозой. Иногда пугаю грозой или балую.
«Немного красного вина, немного солнечного мая, и тоненький бисквит, ломая, тончайших пальцев белизна». Венок сомнений на пиру моего отчаяния. Убегаю, убегаю, убегаю от себя. Забываю настоящее. И больно, когда вокруг стены действительности. И нужно это.Гр. люблю. Сегодня опять плакала. Безумие. «Я тебя никогда не забуду». Как хочу просто узнать, где он сейчас, как живет. «На тебе сошелся клином белый свет». Лучше не искать встречи, не навязываться, но знать о нем хоть чуть-чуть я хочу, хоть самую малость. Я изнемогаю жить в неизвестности. Это не мимолетность, а однажды и навсегда. Я – однолюбка, как и он, и такая же увлекающаяся, но люблю только его, и он, смею надеяться, любит меня. Но если нас разлучила жизнь, что я могу сделать. Пыталась уже, но так неправдоподобно трудно сделать первый шаг. Я довольно точно писала об этом в одном из этюдов. Так, как люблю я, любить нельзя, невозможно, меня просто не остается, я вся растворяюсь в этой любви. Я так хорошо помню его взгляд, такой не может обмануть. Он навечно в моем сердце, да только за один такой взгляд стоит терпеть эту бесконечно тусклую, а иногда бесконечно стремительную жизнь. Сейчас кажется, когда я его окончательно потеряла (эта дата не совпадает с нашей последней встречей), закончилась одна моя жизнь. И началось что-то новое, другое, в которой «варюсь» до сих пор. Несмотря на кучу событий, переломов и прозрений, заполнивших мою жизнь за эти два с половиной года без него, я – все такая же брошенная, не любимая. Он никогда не был «моим парнем». Никогда. Хоть хотел этого, тянулся ко мне, но всегда не доводил до логического, как говорится, конца наши отношения. Словно подразнит меня и отвернется. Все-таки что-то демоническое в нем есть.Нравилась я ему. Слышала это от других. От него практически никогда. Странные отношения. Часто ругались. Какая-то тяга почти магнитная, но избегали, боялись отдаться ей. Наверное, правильно. Все было бы мельче и скучней, если бы были вместе, мне кажется. А сейчас? Глубина, возвышенность моих чувств, проверенная временем. Уже жанр трагедии. Не осуществившейся. Судьба любви без взаимности. Нет взаимной любви, воплотившейся в любовь земную, осталось где-то далеко. Не оформившись даже в звук. Хотя есть мои стихи. Может быть, его стихи. Ничто не проходит бесследно. Легче даже, когда думаешь о какой-то несуществующей встрече, которую ждешь, в которую веришь, с оттенком сентиментальности, романтики. Представляешь ее как счастливый конец длинной сказки. Неужели он забыл. Не может быть. Если во мне столько силы и порыва, не должно это оставаться брошенным в пустоту. Не может он не чувствовать иногда чего-то в воздухе, в себе. Мы же две половинки, предназначенные судьбой… Нет, не рядом. Никогда?
С моей глубиной и духовностью Б. не может сравняться. Все действительно правильно. Надо верить интуиции. Ему же нет дела до моего творчества, он даже не хочет делать вид, что заинтересован, его житейская психология удручает меня своей ограниченностью и зацикленностью на мелочах. С моим масштабом не в его постель, говорю вполне цинично и иронично (хотя, конечно, это совсем разные вещи).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76