Торговец подмигнул ей и ответил измененным голосом:
— Капитан Кидд! — и нажал на ручку.
Дверь охотно распахнулась.
Портьеры были подняты, комната с неглубоким эркером была ярко освещена майским солнцем. Почетное положение в спальне занимала, естественно, кровать. Над ней царил квадратный белый балдахин. Под балдахином нежилась миссис Джонсон. Или ежилась. Гость не рассмотрел. Его внимание привлек доктор. Доктор, носивший ту же фамилию, что и миссис.
Он был без камзола, Даже без рубахи. В одном шейном платке. Левый его башмак стоял на бархатной подушке кресла, а он в это время завязывал ленты чуть ниже своего колена. Ленты своих панталон, надетых за несколько мгновений до появления Ливингстона,
— Прошу прощения, миледи, — по инерции произнес друг капитана Кидда.
— С каких это пор вы взяли за обыкновение в любое время дня и ночи врываться в мою спальню?! — Претензия была только в словах хозяйки, но ее не чувствовалось в тоне.
Ливингстон кратко поклонился:
— Когда спешишь обрадовать человека, не думаешь, какое время на дворе.
— Обрадовать?!
— Вот именно, миссис Джонсон-Кидд. Прибыл ваш муж. Капитан Уильям Кидд!
Доктор в этот момент менял ногу, он потерял большую часть равновесия и чуть было не свалился на пол.
— Он здесь?!
Лицо возлюбленной жены капитана сделалось серым.
Ливингстон с удовольствием сказал:
— Да!
Доктор, поддерживая руками кое-как подвязанные у колен панталоны, крикнул:
— Но его же должны арестовать! Почему же его не арестовывают?!
Серость на лице миссис Джонсон-Кидд начала сменяться краснотой.
— Он сейчас войдет?! Сюда войдет?!
Друг капитана с сожалением вынужден был сказать:
— Нет. Он на моей ферме на Лонг-Айленде.
— Не бойся, Камилла, он еще далеко.
Ливингстон всплеснул руками:
— Доктор, и вы здесь?! А я вас сразу не заметил.
Доктор поискал глазами свой камзол.
— Да, я здесь.
— А, я понял, вы не только осматриваете миссис Джонсон, но и себя показываете.
— Вы угадали. Это такой новый, прогрессивный способ излечения глубокой меланхолии.
Ливингстон поощрительно кивнул:
— Я всегда был на стороне прогресса. Но если вы не против, я попросил бы вас прервать сеанс. Мне необходимо обмолвиться с больной несколькими фразами с глазy на глаз.
Доктор надел камзол на голое тело и вышел из спальни, напевая на мотив гэльской песенки:
— Несколько фраз, с глазу на глаз.
— Ситти, закрой дверь.
Невидимая мулатка мгновенно подчинилась. Двери закрылись.
Ливингстон повернулся к супруге капитана.
Она уже отчасти овладела собой.
— Так, значит, он прибыл.
— Я пришел сообщить именно это.
— С алмазом?
— Да.
— Вы видели камень?
— Он мне его, конечно, не показал, но я чувствую, что он у него.
— С каких это пор вы стали полагаться на чувства?
— В жизни всякого человека рано или поздно наступает такой момент.
Камилла усмехнулась:
— Я жила подобным образом всегда.
— Поэтому я всегда перед тобой преклонялся.
— Оставим эти ядовитые любезности для более удобного случая. Ты сказал, что он на твоей ферме?
— Да.
— Ты скрываешь его от ареста?
— Можно сказать и так.
— Я должна туда поехать?
— Без этого не обойтись. Он должен испытать алмаз на тебе. Ты выздоровеешь, он отдаст камень мне, я отдам его губернатору, он отвезет его премьер-министру
— Премьер-министру? Дело зашло так высоко?
Ливингстон понял, что проговорился. Впрочем, слегка. Камилла знала, что камень добывается для Лондона. Остальное она могла бы додумать и сама. Не надо было ей рассказывать про камень, пусть бы думала, что Кидд охотится только за каким-то сундуком с монетами. С другой стороны, Кидд сам бы не удержался и все рассказал любимой жене.
Ливингстон уже два года мучился сомнениями на тему, что и кому следовало в этой истории знать, чтобы она завершилась как можно успешнее.
И ни к какому выводу не пришел.
— Не имеет значения.
Камилла усмехнулась:
— Пусть так. А когда я получу свои деньги?
— Как только губернатор вернется из Лондона.
Лицо женщины снова посерело.
— Речь не шла ни о каком Лондоне. Кидд должен был привезти клад. Вам алмаз, мне деньги.
Ливингстон вдруг почувствовал страшную усталость. Как выбраться из паутины этой путаницы? Столько всего было наговорено, столько времени прошло с той поры, когда это говорилось! Человек, который выдумывает, должен точно знать, как оно было на самом деле.
— Я не буду участвовать в вашем балагане, пока не получу то, что мне причитается.
Ливингстон усмехнулся:
— А сколько тебе причитается?
Миссис Джонсон задумалась.
Клад — это нечто большое и неопределенное. Сказать тут что-нибудь конкретное — это значит прогадать.
— Мне причитается то, что мне причитается.
Торговец удовлетворенно кивнул:
— Согласен.
Лорд Белломонт также принял Ливингстона в постели. Его спальня была намного мрачнее спальни миссис Джонсон. Стены обиты коричневой тканью с тусклым золотым рисунком, на окнах — темные портьеры, мебель — смесь старого красного дерева с потускневшей бронзой.
Губернатор страдал от простуды, лоб в испарине, голос севший, глаза немного воспалены.
Было и еще одно сходство между его спальней и будуаром Камиллы.
Здесь тоже наличествовал врач.
Различие было в том, что он занимался своим прямым делом. Лечил. Ливингстон застал тот момент, когда лекарь выходил из губернаторских покоев с медным тазом, забрызганным горячей кровью лорда Белломонта.
Кровопускание было если не единственным, то самым популярным методом лечения у врачей того времени. Самое смешное, что в большинстве случаев оно действительно приносило облегчение. Особенно людям пожилым.
— А, — сказал губернатор, увидев гостя. Было непонятно, приветствует он Ливинстона или в чем-то уличает.
— Рад вас видеть… — У торговца чуть было не сорвалось с губ «в добром здравии», и он быстро закруглил: — милорд.
Его превосходительство сдвинул шелковый колпак и вытер испарину со лба.
— Отчего же вы один?
— Я не один.
Лорд Белломонт тихонько покашлял, это означало, что он смеется.
— Говорят, что при сильном жаре у человека может двоиться в глазах. У меня же все уполовинивается.
Ливингстон понял, что разговор будет неприятным.
— С вашими глазами все в порядке, милорд.
— Тогда что-то не в порядке с вашими словами.
— Кидд в Нью-Йорке, вернее, он на Лонг-Айленде. На моей ферме.
— Где же камень?
— Камень у него.
Губернатор закрыл глаза и на некоторое время погрузился в приятное блаженство.
— Как он выглядит?
— Немного постарел, но все такой же рыжий.
Его превосходительство дернулся. С его головы скатился колпак, обнажая бледную лысину.
— Вы кого имеете в виду?
— Простите, милорд. Самого камня я не видел.
Глаза Белломонта начали медленно вылезать из орбит.
— То есть?
— Он мне отказывается его показывать. Он требует, чтобы ему сначала дали излечить жену. Такой был договор.
— Договор с идиотом, — прорычал губернатор.
Ливингстон промолчал.
— Скажите мне, как он объясняет то, что индийским властям стало известно, у кого находится алмаз, и с каким документом в кармане он плавает по морям?
— Он был поражен этим известием, милорд. Он теряется в догадках.
Его превосходительство не без борьбы с косной материей водрузил колпак на голову.
— Впрочем, от этого типа можно было ожидать всякого.
— Вот именно.
Больной побелел от злости.
— Что значит это ваше «вот именно»? Не хотите ли вы сказать, что выбор Кидда на эту роль — моя ошибка?!
— Ни в коем случае, милорд. Мы никого не должны обвинять. Самый обыкновенный случай виной тому, что камень оказался в руках у такого нескладного человека, как капитан Кидд. Так и надо отвечать всем тем, кто захочет выдвигать претензии по этому поводу.
— Это я знаю и без вас! Все дело в том, захотят ли на Даунинг-стрит понять эти аргументы.
— Эти аргументы отражают порядок вещей, джентльмены с Даунинг-стрит должны будут это понять.
Губернатор опять закрыл глаза.
Бесшумно вошел слуга в голубой ливрее и белом парике. Он взял из рук его превосходительства мокрое полотенце и положил сухое. Потушил две свечи, начавшие потрескивать, и заменил их новыми. И, так и не издав ни одного звука, вышел.
— Сегодня же отвезите к нему миссис Джонсон.
— Слушаюсь, милорд. Но тут есть один нюанс. Губернатор сильно поморщился.
— Что еще?!
— Миссис Джонсон хочет деньги получить сразу. Она утверждает, что мы именно так договаривались два года назад.
— Что, действительно был такой договор?
Торговец вздохнул:
— Боюсь, что да, милорд. По версии, которую я ей изложил, Кидд отправлялся не за алмазом, а за так называемым золотом капитана Леруа. Она требует свою долю.
Лорд Белломонт усмехнулся:
— Но он же не привез никакого золота.
— Миссис Джонсон, по-видимому, считает, что это наши проблемы. Она прямо сказала, что, если не получит денег, откажется играть роль умирающей и вообще расстроит всю нашу комбинацию, милорд.
— Во сколько же она оценивает свою игру?
Ливингстон пожал плечами.
— Она просит часть того, размеры чего неизвестны. Признаться, я в затруднении, милорд.
Больной закрыл глаза, видимо высчитывая, на что могла бы претендовать несговорчивая вдова.
— Как вы думаете, сто гиней ее бы устроило?
— Боюсь, милорд, что нет.
— Это же большие деньги.
— Это большие деньги, но она хочет еще больших.
— Сколько же?!
— Я думаю, полторы тысячи фунтов — это та сумма, за которую она согласится сыграть роль неизлечимо больной.
Губернатор пришел в такую ярость, что колпак снова свалился с его лысины.
— Да за такие деньги я могу сыграть роль здорового! Она сошла с ума.
— Боюсь, что нет, милорд. Она здорова, как никогда. Я ее знаю, она с места не двинется. А без этого Кидд не отдаст камень, как бы мы его ни добивались.
— А отнять нельзя?
— Он его прячет, причем так хитро, что мы можем навсегда лишиться камня, попытавшись завладеть им силой.
Губернатор длинно и громко простонал:
— Ну, ладно. Пообещайте ей эти деньги.
— Лучше вместо обещаний, милорд, сразу отвезти деньги. Причем полутора тысяч может и не хватить.
— Нет уж, постарайтесь, чтобы хватило.
Ливингстон опустил голову:
— Я постараюсь.
— После того как спектакль закончится, возьмите с собой полдюжины солдат и арестуйте нашего путешественника. Я собираюсь его взять с собой, пусть господа министры сами полюбуются на него лишний раз и увидят то, что не захотели увидеть при первой встрече. Они могли тогда побеседовать с ним сами и составить мнение о его достоинствах!
Лицо торговца сделалось совсем мрачным.
— Прошу прощения, милорд.
— Что там еще?
— Позвольте мне высказать свое мнение.
— Смотря по какому поводу!
— Мне кажется, что, поступив подобным образом с Киддом, мы поступим не совсем честно.
— Что-о?!
— Прошу прощения, милорд, но вы ведь прекрасно понимаете, что судьба капитана Кидда по прибытии в Лондон будет весьма печальна. Кандалы, суд.
— А каким образом королевская бумага попала к Великому Моголу? Разве это не достойно наказания?
— Но ведь не доказано, что это случилось по его упущению.
Губернатор возился с колпаком так сердито, будто это были аргументы Ливингстона.
— Чего вы добиваетесь?
— В конце концов, алмаз будет в наших руках. Кидд сделал то, что обещал. Он не просит денег, он ничего не просит.
— Еще бы!
— Я думаю оставить его на своей ферме. Пусть поживет там, пока дело утихнет, а оно утихнет, когда алмаз окажется в руках у посла Аурангзеба.
— А как быть с деньгами, вложенными в это предприятие?
— Вложены, насколько я понимаю, были казенные деньги…
— Что-о?!.
— Если говорить о ваших личных суммах, то я готов поручиться за капитана Кидда в этих пределах. Вы все получите обратно, включая и те полторы тысячи, что достанутся миссис Джонсон. Не сразу, естественно, в течение года или двух.
— Не слишком радужная перспектива.
— Согласен с вами, милорд. Но мне кажется, что господа с Даунинг-стрит будут вам весьма благодарны за возможность избежать большого правительственного скандала, и благодарность эта сильно превысит…
— А это уже не ваше дело!
Ливингстон поклонился:
— Прошу прощения, милорд.
Губернатор прищурился.
— Послушайте, а почему вы так хлопочете за этого недоумка? Вы в Нью-Йорке известны как человек, который бесплатно и пальцем не пошевелит.
— Спасибо за добрые слова, милорд.
— Не ерничайте. Все-таки скажите, почему. Может, он вам что-то привез. Может, он все-таки разыскал золото Леруа, а?
Ливингстон медленно развел руками:
— Увы.
— Тогда непонятно. А непонятное вызывает подозрение.
— Если я вам скажу, что он мой друг, это рассеет подозрение, милорд?
Губернатор вытер обильный пот со лба и вдруг засмеялся. Злорадно, ехидно.
— Могу я поинтересоваться, к чему относится ваш смех, милорд?
Торговец был готов вспылить, но оказалось, что его превосходительство смеется не над ним.
— Я представил себе, как миссис Джонсон будет пробираться к своему нелюбимому муженьку по ночам на сеновал. Ведь вы прячете его на сеновале, да? Почему-то преступников все и всегда прячут на сеновале.
Уильям Кидд лежал на трухлявой соломе и смотрел вниз сквозь щель в деревянном помосте. Ничего интересного ему видно не было. Крупы коров, коровьи головы. Внизу шла плохо различимая, непрерывная, теплокровная жизнь. Коровы похрапывали, чесались, толкались.
И пахли.
Все детство, всю юность и молодость Уильям прожил среди домашних животных. Спал со щенками, возился с телятами. Теперь ему, естественно, казалось, что он вернулся в детство.
Особенно сильным было это чувство, когда он лежал на остатках прошлогоднего сена, закрыв глаза. Сама ферма мало чем напоминала отцовскую.
Здесь все было деревянное, неосновательное. Как будто хозяева не были уверены, стоит ли тут селиться навсегда. Кидд-старший сложил ограду своего скотного двора из камня, не говоря уж о самом доме.
За коровами присматривала небольшая ирландская семья — двое взрослых, двое детей. Они же присматривали и за странным гостем мистера Ливингстона. Люди они были серьезные, чистоплотные и неразговорчивые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45