Собственно, самой занимательной фигурой во всем этом гноище был именно Альтшиллер. Ловкий иудей не только свел легкомысленную Екатерину Викторовну с генералом Сухомлиновым, но и сделал так, что бравый и удачливый полковник Мясоедов сделался любовником жены военного министра, а после этого ввел очаровательную Катеньку еще и в кружок «святого старца» Григория Распутина. Наконец, последний штрих: Альтшиллер поддерживал тайную связь с Бьюкенненом, послом Великобритании, а также имел какое-то отношение к отделу контрразведки столичного военного округа. В частности, контрразведка определенно знала, что некий Ландау, сотрудник Маймана (экспортер сибирского масла), перед самой войной проехал по железной дороге от Владивостока до Эйдкунена на западной границе. В крепости Двинске удалось засечь его встречу со шведским подданным фон Зегебандом, тем самым, у кого нашли при обыске планы русских приграничных крепостей…Мясоедова судили спешно, суетливо. В Петербург его не повезли, а расправились с ним в Варшавской крепости. 18 марта объявили приговор и, не дав времени на обжалование, через несколько часов повесили.
Одно время поговаривали, что комбинацию с Альтшиллером, Катенькой и Мясоедовым провела австрийская разведка, взяв таким образом реванш за досаднейший прокол с полковником Редлем, от которого русское командование перед войной сумело получить мобилизационный план австро-венгерской армии.
Арест Сухомлинова и расправа с Мясоедовым пролились холодным ливнем на патриотических краснобаев в Государственной думе и в газетах. Почему-то удивительную активность в эти дни проявляли закадычные друзья и даже родственники разоблаченного полковника – братья Фрейдберги, Давид и Самуил. Они прямо-таки выходили из себя: дескать, какого черта вы трещите без умолку о шпионаже и предательстве евреев? Вот же кто вас предает, вот кто шпионит! Ваши же, ваши, причем немаленьких чинов и служебного положения!
Начальник разведывательного отдела избегал оголтелых формулировок, однако в оценках происходившего был прям и тверд. Более всего его озадачивало неуклонное снижение боеспособности русской армии. Главными причинами этого он называл злой умысел, преступные планы.
Тревоги капитана простирались гораздо дальше отдела армейской разведки. Нежинцев беспокоился явно не по чину. Помянув апрельский приезд в Россию известного эмигранта Ульянова-Ленина, он советовал обратить внимание на появление в Петрограде человека, который еще в 1905 году возглавлял Петербургский Совет рабочих депутатов. Речь шла о Бронштейне-Троцком. В революционном Петрограде он появился на месяц после Ленина. Но если Ленин приехал из Швейцарии, то Троцкому пришлось добираться из-за океана, из Америки. Известно, что в Нью-Йорке Троцкий организовал и вел какую-то школу, издавал газету. Что это за школа? Кто там были слушателями? Почему при царском отречении работа этой школы была сразу свернута, все слушатели погрузились на зафрахтованный корабль и отправились в Россию? Надо полагать, школа готовила кадры специально для России. Для каких целей конкретно? И чем объяснить, что всю эту компанию на пароходе вдруг на целый месяц задержали в Галифаксе? Уместно предположить, что в Галифаксе все эти слушатели получали последний инструктаж.
Лавр Георгиевич отхлебнул из кружки с остывшим крепким чаем и придвинул лампу. О сне в этот вечер было начисто забыто.
Вспомнился приезд Ленина в первых числах апреля. Он в те дни еще работал в Петрограде. Троцкий же с товарищами приехал уже после его отставки – 5 мая. Как специалист, ЛаврГеоргиевич знал, какую силу представляет даже один хорошо подготовленный и законспирированный агент. А тут их целая орда: вместе с Лениным и Троцким приехало несколько сотен!
Автор «Записки» – это ощущалось сильно – всячески сдерживал эмоции, не позволяя им прорваться на страницы документа. Доклад изобиловал справками, коротенькими, дельными, – капитан как бы вовремя перебивал себя, боясь увлечься.
В разрушительной работе, подчеркивал Нежинцев, само собой, бросается в глаза обильное участие инородцев. При этом все или почти все революционеры действуют под вымышленными именами, кличками (словно опытные уголовники).
Справка: сразу после царского отречения так называемое Еврейское политическое бюро составило представительную делегацию и эта делегация посетила главу Временного правительства князя Львова, а также Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. В обоих случаях депутаты поздравили новую власть с отменой всех национальных ограничений.
Деталь: делегация не благодарила за долгожданную милость власти, а именно поздравляла, словно события конца февраля и начала марта были их общей победой!
Нежинцев предлагал избавиться от преувеличения роли большевиков в крушении самодержавия. Партия так называемых большевиков слишком малочисленна, влияние ее на события в стране ничтожно. Иное дело – сейчас. И приезд Ленина (с компанией в 159 человек) и Троцкого (более 200 работников со специальной подготовкой) внесут в российскую вакханалию сильный и предельно политизированный элемент. Следует определенно ожидать, что в предвидении близких событий о многолетней вражде Троцкого с Лениным будет решительно забыто. Наоборот, события потребуют консолидации всех сил.
Справка: в Швейцарии на вокзале Ленину и его сторонникам был устроен кошачий концерт. Небольшая группа плохо установленных людей провожала уезжающих в Россию (через Германию) воплями: «Иуды! Предатели!» Установлено, что вместе с ленинцами в вагоне ехали два агента немецкой разведки.
Деталь: Инесса Арманд, близкая подруга Ленина, проповедница свободной любви, отправилась в Россию с Лениным, бросив двух мужей и пятерых детей. По наблюдениям, Ленин имеет еще одну любовницу – Конкордию Самойлову, жену своего партийного товарища.
С отменой старых российских законов, указывалось далее в «Записке», границы государства по существу разрушены. В бурлящую страну хлынули легионы революционеров всех оттенков и направлений. Помимо указанных большевиков еще эсеры, анар-хо-коммунисты, социалисты Польши и Литвы, социалисты-сио-нисты, Бунд, «Паолей-Цион» и многие другие, мельче. Все с одною целью – углублять революцию.
Справка: все без исключения личности криминальные, с давних пор находятся на учете специальных служб.
Нежинцев сравнивал события в России и во всей Европе с громадным курятником. Обыватели зашорены настолько, что склонны руководствоваться лишь тем, что совершается вблизи. Так благополучные куры несут яйца и высиживают цыплят, дерутся и горланят молодые петушки, иногда переполох вызывает налет разбойницы-вороны. И никому из обитателей курятника не влезает в голову, что все они предназначены для лапши и сковородки… И участь каждого зависит от решения хозяина, о существовании которого они и не догадываются.
Развитие событий в мире заставляет заподозрить, что все происходящее совершается вовсе не стихийно, а по строго разработанному плану и что завелся некий центр (штаб) для управления нашей планетой как единым, хорошо организованным хозяйством.
Справка: в Англии, точнее – в Шотландии находится центр глубоко законспирированного масонства. Филиалы его – во всех уголках планеты. Влияние скрытно, но огромно.
Справка: упомянутый выше Троцкий, постоянно проживая за границей, никогда не испытывал материальных затруднений. Отец Троцкого – состоятельный человек, однако он проклял сына в синагоге и отказался от него.
Деталь: сподвижник Троцкого по революции 1905 года, некий Хрусталев-Носарь, издал брошюру под названием «Как Лейба Троцкий-Бронштейн расторговывал Россию». Носарь, в частности, утверждает, что Троцкий был секретным сотрудником департамента полиции.
Деталь: Троцкий, бросив жену и двух дочерей, имеет родственные связи с Шиффами (Америка) и с Варбургами (Швеция). Кроме того, Троцкий издавна связан с Парвусом (Гельфандом), миллионером, имеющим солидную недвижимость в Германии.
Деталь: в день убийства Столыпина в Киеве Троцкий в одном из ресторанов встречался с Мордко Богровым. Установлены также связи Троцкого с полковником Кулябко, начальником охранного отделения в Киеве, и с генералом Курловым, начальником департамента полиции… Билет в театр, где совершилось убийство, Мордко Богров получил из рук полковника Кулябко.
Закончив чтение, Лавр Георгиевич откинулся, прикрыл усталые глаза. «Вот так капитан… Молодчинище!»
Его охватило радостное нетерпение: поскорей увидеться с этим умницей капитаном. Приятно удостовериться, что не оскудела русская армия способнейшими офицерами. Пока имеются такие молодые люди, как Хаджиев и Нежинцев, мы живы, черт возьми, мы сопротивляемся, мы способны на невиданное возрождение!
Час был поздний. Под окнами раздавался гортанный голос Хаджиева. Начальник конвоя производил смену караула.
Голоса замолкли, и установилась такая глубокая тишина, какая бывает лишь в степи перед рассветом. Уснули табуны и отары, уснуло и разнообразное зверье, и только великий звездный караван бесшумно и величаво склоняется к границе неба, туда, где скоро забрезжит свет наступающего дня. Внезапно тонкая и тихая мелодия коснулась слуха дремлющего генерала. Пел молодой текинец, тоскуя по родной пустыне. Он пел негромко и задумчиво. Лавр Георгиевич разбирал невнятные слова и улавливал в них старинные сказания великих степных пространств, по которым, подобно смерчу, победоносно проносились полчища воинов ислама. «Львы леса отваги и предводительства, крокодилы моря энергии и бесстрашия подоткнули полу мужества за пояс отваги и, уповая на милости творца, ступили на ужасное место и пролили свое превосходство на плеск волн боя и сражения… Поверхность поля брани сделалась алой от крови врагов… Многие воины войска, которые в мыслях имели ветер высокомерия, власти и желания управлять, упали на землю презрения… Было убито так много противников, что счетовод разума был бессилен их сосчитать…»
От негромкого унывного пения на сердце генерала легла тоска по дому. Последний раз Лавр Георгиевич побывал на родине после окончания Михайловского артиллерийского училища. Приехав в Каркаралинск, он прожил с родителями целую неделю. Мать повезла его в аул к родственникам и попросила надеть новенький офицерский мундир с золотыми погонами. Она гордилась сыном и хотела, чтобы степные родичи стали свидетелями ее торжества.
Соблюдая старинные законы гостеприимства, родственники устроили пышный той (праздничный обед). Лавр Георгиевич, ловко подвернув ноги в новеньких офицерских штиблетах, восседал на ковре в почетном углу. Проворные парни с засученными рукавами втащили в юрту упитанного барана. Этого требовал обычай – прежде чем освежевать барана, его следовало показать гостю. Отара овец паслась неподалеку в степи, и баран был отобран быстро и умело, жирный, нестарый, черной масти. Вскоре на костре кипел громадный казан с мясом, аромат баранины приятно щекотал ноздри. Гость и хозяева угощались свежим кумысом, неторопливо вытягивая пиалу за пиалой. Кисловатый, пенящийся напиток из молока пасущихся в степи кобылиц слегка ударял в голову и возбуждал аппетит.Чтобы доставить хозяевам удовольствие, он демонстрировал восхищение кумысом: выпивал не отрываясь и запрокидывал голову так, что край пиалы стукал его в лоб.
Мать тихо таяла от счастья. Любимый сын, уехав навсегда из дома, не позабыл степных законов.
Утром после тоя Лавр Георгиевич проснулся от вольного ржания табунного жеребца. За стенами гостевой юрты начинался ранний день. Послышался зычный окрик табунщика… Дробно простучали копытца овечьей отары… Затем заговорили женщины, отправляясь доить кобылиц…
Как вольно и глубоко дышала грудь! Каким высоким и бескрайним было степное небо!
Лавр Георгиевич положил тогда, что он будет приезжать к родителям почаще, и не ожидал, что та поездка получится последней. Больше ему бывать в родных местах не довелось. Начавшаяся служба заполнила все месяцы и годы.
Текинский воин под окном тихонько напевал – избывал свою тоску: «В этой местности, подобной раю, монарх земли предался веселью и наслаждению. Он удостоил падишахскими халатами известных сардаров и воинов, которые показали образцы отваги и храбрости, он соизволил наградить их быстроногими лошадьми противника, вереницами верблюдов, палатками и шатрами на повозках и оружием…»
Нет, не будет сегодня сна… не уснуть…
На память пришли недавние столичные события, связанные с празднованием нового революционного праздника Первое мая. В качестве столичного генерал-губернатора Лавр Георгиевич обнародовал приказ по гарнизону (сочинить помог Завойко). Воинские части с удовольствием промаршировали четкими колоннами. Реяли знамена – на улицах было красным-красно. Торжества чуть не закончились уличными беспорядками. Вдруг появились орды вихрастых подростков, принялись горланить и швырять булыжники в демонстрантов, разбивать витрины. К вечеру выяснилось, что этих мальчишек наняли какие-то организаторы, каждому платили по 15 рублей. Вместе с подростками задержали литератора Колышкина. Он бушевал. Дома у него при обыске вдруг обнаружили инструктивное письмо из Стокгольма – как раз насчет провоцирования уличных беспорядков. Испугавшись, Колышкин указал на неких девиц Фалькерзен, двух сестер. У них также нашли письмо-инструкцию, только отправленное из Берлина… Революционный Петроград становился благодатной ареной для всевозможных темных сил. Орудуют свободно и с размахом, никого не опасаясь.
В окне стало серо, наступало утро. Генерал подбил под голову подушку и снова раскрыл «Записку» разведывательного отдела.В заключительной части, в самой последней строке, Лавр Георгиевич уловил сдержанный намек. Капитан Нежинцев писал: «Спасение России мне видится в исключительной решительности. Медлить опасно. Уступать и далее преступно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89