Это им удалось привести в исполнение приговор Александру II – он был среди дня на людной столичной улице разорван на куски. Боевики получали инструкции за границей и отправлялись в Россию, словно охотники в поле или лес для отстрела крупной дичи.
Азефу с его опытом не составило труда проникнуть в самую суть мятущейся души неофита. Его не обманула нарочитая сдержанность Савинкова, его маска ледяной невозмутимости. Определив Савинкову место в своих тайных расчетах, Азеф послал его обратно в Россию. Бомбы должны были греметь не переставая. У Боевой организации эсеров имелся обширный список очередных жертв.
Перед Савинковым была поставлена задача казнить Плеве. Наружное наблюдение установило, что министр каждую неделю в один и тот же день ровно в 12 часов отправляется для высочайшего доклада в Зимний дворец. Маршрут министерской кареты был прослежен до каждого поворота. Наметив день покушения, боевики едва не стали жертвами собственной неосторожности: утром в гостинице, в номере Покотилова, взорвалась приготовленная бомба. Савинков, испугавшись, покушение отменил и скрылся из Петербурга.
Через месяц Азеф сам приехал в Россию, отыскал затаившегося Савинкова и грубо, унизительно наорал на него.
– Послушайте, вы… Вам же нельзя поручить никакого серь езного дела. Вам только котят топить в ведре! Тоже мне…
Потемнев, Савинков закрылся веками и словно окаменел. Он выслушал всю брань и среагировал лишь на упрек в трусости:
– Я вам докажу, Евно Фишелевич!
Широкая мясистая рожа Азефа разъехалась в ухмылке.
– Интересно будет посмотреть!Затем он приступил к инструкциям.
В середине следующего года, 15 июля, Плеве был убит бомбой террориста Сазонова.
Следующей жертвой намечался великий князь Сергей Александрович.
Савинкову, вполне естественно, было знакомо чувство страха. Однако он научился его преодолевать. Подчиненные ему боевики привыкли видеть его всегда безукоризненно одетым, благоухающим хорошим английским одеколоном, с лицом, напоминающим безжизненную маску. Казалось, в душе этого человека умерли все обыкновенные чувства, ему ведомы лишь долг и обязанности, связанные с тем историческим делом, которому он дал клятву служить до конца своих дней.
Сознавал ли он, что служит всего лишь марионеткой в опытных руках? Думается, для этого он был достаточно умен. Тем более что Боевая организация как таковая была чрезвычайно малочисленна и никаких секретов, никаких тайн среди боевиков не существовало. Савинков досконально знал, кто именно занимался подготовкой убийства Александра II: Натансон, Дейч, Вой-наральский, Айзик, Арончик, Аптекман, Девель, Хотинский, Бух, Колоткевич, Геся Гельфман, Фриденсон, Цукерман, Лубкин и Гартман. (А в газетах того времени писалось, что русского самодержца прикончили два жида, два поляка и один русский (Михайлов).
Словом, Савинков вполне отдавал себе отчет в том, чью волю он исполняет, чьим слугой он стал. Он принял эту службу и образцово исполнял свои обязанности, лелея одну мысль: со временем избавиться от постороннего гнета и стать хозяином самому. В своих мечтаниях, в своих надеждах он, как мы увидим вскоре, залетал необычайно высоко.
В начале 1903 года в захолустном Минске состоялся Всероссийский конгресс сионистов. Планы их простирались далеко. На очереди помимо громких убийств стояли: расстрел рабочей демонстрации 9 января, война России с Японией, восстание на «Потемкине», революция, создание Петербургского Совета депутатов.
Все намеченное, как мы знаем, свершилось. Любопытно лишь взглянуть на список главных действующих лиц. Широкой публике известно, что, покушаясь на жизнь великого князя Сергея Александровича, бомбу бросил Каляев. Однако он был всего лишь отчаянным метателем (указывалось прямо – непосредственным убийцей должен быть обязательно русский). Готовила же покушение опытная и жестокая Дора Бриллиант… Бунт на броненосце «Потемкин» был подготовлен неким Фельдманом… Ну и конечно же очень показателен список заправил Петербургского Совета депутатов: Бронштейн (Троцкий), Носарь (Хрусталев), Гревер, Эдилькен, Гольдберг, Фейт, Брукер.О настоящей роли Азефа во всех событиях стало известно еще в те годы. Он был разоблачен с громадным шумом, со скандалом. И как же поступила грозная, безжалостная Боевая организация, как она отреагировала, как наказала провокатора? А никак! Мерзкого предателя никто не тронул даже мизинцем. Азеф уехал за границу и там в достатке и спокойствии дожил свои дни.
А в Боевой организации его место занял Савинков. Впоследствии стали все громче, все настойчивее раздаваться недоуменные голоса: как же мог Савинков, при его-то уме и опыте, не разглядеть в омерзительной личности Азефа презренного предателя? Ведь от него же, что называется, за версту шибало! Что, совсем уже ослеп? А вот не увидел, да и все тут!
Больше того, он прилюдно сердечно целовался с Азефом губы в губы, долго ощущая потом омерзительное влажное прикосновение, и делал усилие, чтобы не утираться сразу же после поцелуя. Своей небрезгливостью он как бы подчеркивал: в нашем страшном деле внешность ничего не значит, ни о чем не говорит, можно быть уродом, но героем. Таким героем он искренне считал Азефа и дольше всех не соглашался поверить в его подлую провокаторскую роль.
Заменив разоблаченного с таким скандалом гнусного предателя, Савинков быстро набрал необычайный вес среди боевиков. Теперь уже его (как совсем недавно Азефа) окружал ореол героизма и самопожертвования.
Но что-то вдруг сломалось в самой сердцевине бесстрашного боевика, балующегося на досуге сочинением романов. Подействовало, несомненно, грязное разоблачение Азефа. Однако самое болезненное исходило от невзначай прочитанного письма Гапона…
В самую свою счастливую и победительную пору Савинков удовлетворялся тем, что вся система беспощадного террора представлялась ejvry в виде айсберга, мощного и скрытого внизу и видимого лишь своей верхушкой. И он, он сам являл собой эту самую верхушку! Но вот это позорище с Азефом и письмо несчастного Гапона… Айсберг существовал на самом деле, но только айсберг перевернутый: тонкий слой исполнителей внизу и мощный небоскреб руководителей над ними. Самых верхних этажей, как ни старайся, все равно не разглядеть – они уходят за облака. Какой-то там Илья-пророк порой прокатится на своей грозной колеснице, а им внизу положено расслышать, перекреститься и исполнить… Догадывался ли Савинков о том, какие силы управляют сверху всей боевой работой? Прежде он об этом просто не задумывался. Он был увлечен и риском, и победами. Однако с некоторых пор… Ну да, большие деньги и, естественно, большие люди… Ротшильды, Якоб Шифф, Ашберг, Мендельсон и конечно Варбурги… Как высока, однако, эта пирамида настоящей власти!Настоящие пророки, невидимые, грозные, только не на колесницах, а в лимузинах… Элита, поднебесная банковская высь!
Неожиданная встреча с Рутенбергом все окончательно расставила по своим местам.
Свое обещание найти Савинкова инженер исполнил на следующий день.
Утром вдруг без стука отворилась дверь и в номер вошел незнакомый человек в длинном пальто и в надвинутой на глаза шляпе. Молча, не здороваясь, не произнося ни слова, он протянул обескураженному Савинкову заклеенный конверт и быстро вышел. Получилось: ворвался, вручил, убежал. Вся процедура заняла меньше минуты. Борис Викторович не успел привстать из кресла. Вопреки своему обыкновению он не успел даже запомнить лица внезапного посетителя. В памяти остались мотающиеся полы слишком длинного пальто и прямо-таки торчащие из глаз твердые поля надвинутой шляпы.
Разорвав конверт, Савинков нашел записку Рутенберга, назначавшего ему встречу в «Альпийской розе». Он рассмеялся. Надо же, как обставил! Кажется, он настолько увлекся конспирацией, что… Кстати, где он отыскал этого шута горохового в шляпе? А ведь подчинил со всеми потрохами. Надо полагать, проинструктировал, как появиться, как вести себя. Балаган!
Лишь потом мелькнуло: «Интересно, как он сумел так быстро отыскать мою гостиницу?»
Направляясь на встречу, Савинков решил взять реванш за вчерашнее унижение у входа в ресторан. Сегодня роли переменятся. Он продумал каждый жест, каждую приготовленную фразу. Этот зазнавшийся инженеришка увидит прежнего повелителя боевиков, загадочного, непредсказуемого и страшного. Да-да, именно страшного! Пусть вспомнит…
Намеренно опоздав, Борис Викторович нашел Рутенберга за отдаленным столиком. Вопреки ожиданию инженер– не ерзал на стуле и не вертел головой от нетерпения. Он спокойно обедал. Савинков при этом обратил внимание, что стол накрыт для одного. Так он когда-то сам поступал, приглашая подчиненных для инструктажа: человек появится, опустится на краешек, выслушает и исчезнет. Кровь кинулась Савинкову в голову. «Хам! Он что же…» Закончить мысль не удалось. Рутенберг, прожевывая, вилкой показал напротив. Его как будто нисколько не удивило, что Савинков не снял пальто, шляпы и даже перчаток.
Савинков клокотал. Он медленно опустился, поставил трость между колен, обе руки положил на нее. Его знаменитые припухшие веки прикрывали нестерпимый блеск глаз. В пальто, шляпе и перчатках, он сидел, как на бульваре, демонстрируя, что ему глубоко наплевать на увлеченное насыщение собеседника. Он пришел по делу и может в любой момент подняться и уйти.Тампонируя салфеткой губы, Рутенберг сказал:
– Борис Викторович, я помню вашу привычку совмещать обед и ужин. Но я надеюсь, вы выпьете кофе? Что подать – коньяк, ликеры?
Савинков положил подбородок на сложенные руки. Он с трудом разжал стиснутые зубы:
– Благодарю. Мне ничего не нужно. Я тороплюсь.
Отстраняясь, чтобы дать лакею собрать грязную посуду, Рутенберг вдруг улыбнулся. Он выпятил животик и с наслаждением всадил в рот золотую зубочистку. Глаза его, смеясь, оглядывали всю надутую, спесивую фигуру знаменитого боевика. Эта маска с чугунными веками, процеживание слов сквозь зубы… Сколько, должно быть, репетировано перед зеркалом! Роковой мужчина, мировой злодей… Как это, должно быть, действует на барышень!
– Борис Викторович, я нахожусь в растерянности. У меня на руках поручение Дмитрию Рубинштейну… письмо, короче гово ря. Но что я узнаю? Он, оказывается, в крепости сидит! Я начи наю узнавать, я начинаю бегать и разнюхивать – и что же? Этот дурак не нашел ничего лучше, как заняться самым базарным мошенничеством. Как вам это нравиться?
– От кого письмо? – все так же вбок спросил Савинков.
– А! Я вам разве не сказал? От Варбурга.
Глаза Савинкова медленно повело на собеседника. Рутенберг встретил его взгляд насмешливо, но твердо. Несколько мгновений они словно исследовали один другого. Без слов было сказано много, очень много. Имя Варбурга заставило Савинкова мысленно воскликнуть: «Ого!» Теперь понятно, откуда эти барские манеры. Прошедшего времени он, как видно, даром не терял. Подумать только, куда сумел пролезть! Варбург… В конечном счете это Ротшильды и Ашберг, а если глянуть дальше, то обозначится Америка со всей ее оравой банков, чудовищно разбогатевших на войне.
Лакей принес и стал разливать кофе. Савинкову пришлось чуточку посторониться. Горячий аромат ударил в ноздри. В узеньких рюмочках изысканно засветилась янтарная жидкость.
– Пожалуйста, Борис Викторович. Кюрасао, ваш любимый. Как видите, я ничего не забыл.
Неловким, принужденным движением Савинков снял шляпу, стащил перчатки. Поискал глазами и бросил на стул сбоку. Фу ты, черт… Как, однако, мешало пальто! Он расстегнул верхнюю пуговицу.
Рутенберг продолжал радушно угощать, как будто… как будто это не он вешал у себя на даче наивного Гапона! (Об этом почему-то подумалось в настоящую минуту.)
Пригубив из рюмочки, Савинков покатал на языке маслянистую ароматную жидкость. Глоток горячего кофе создал во ртунеобыкновенный вкусовой букет. Веки Савинкова дрогнули и утратили свою надменность. Он завозился и придвинул стул.
– Пинхус Моисеевич, я узнавал о Рубинштейне. Он замазался довольно сильно. Ему пока не выйти.
Рутенберг добродушно рассмеялся:
– Вы известный паникер. Помните, я просил вас поговорить с… этим… с Манасевичем? Получилось довольно смешно. Страш нее кошки зверя нет!
Савинков покраснел. Рутенберг ударил метко, больно и снова унизительно. Прошлым летом небезызвестный Манасевич-Мануй-лов стал публиковать в газетах серию статей под общим названием «Маски». Несколько раз он уничижительно отозвался о Рутен-берге. Статья была полна невысказанных намеков. Вскоре Савинков получил письмо из-за границы. Его просили подействовать на автора статей. Манасевичу не следовало вообще касаться личности Гапона и всего, что связано с его судьбой. Во имя, как писалось, собственных же интересов. Письмо… просьба… Савинков тогда лишь фыркнул. И вот теперь ему напомнили.
Кофе с ликером разом потеряли для него весь свой невыразимый аромат. Как он, однако, научился разговаривать!
Рутенберг между тем журливо, по-товарищески, без всяких признаков обиды продолжал пенять:
– Меня воспитывали на старом добром правиле: услуга за услугу. Надеюсь, вы не забыли, как я откликнулся на вашу просьбу… Ну, эта, эта… Ну, в сущности, та же самая, что и у меня… Да эта же – ну как ее? – ну, насчет вашего такого уж героического ЦК? Помните?
Еще бы не помнить!
История была давности семилетней, если не восьмилетней, и связана со знаменитым разоблачением проклятого Азефа. Какая тогда поднялась газетная свистопляска! Казалось, эсеровской партии уже не отмыться, не подняться из непролазной грязи. Попробовал тогда свое перо и Рутенберг, фигура в эсеровском «зазер-калье» совершенно загадочная. Савинков в те дни – и это Рутенберг напомнил совершенно верно – послал ему секретную записочку, прося не лить лишней грязи на Центральный Комитет партии. Азефы, напоминал он, были и будут, а ЦК еще пригодится для борьбы.
Кофе остывал и уже не источал соблазнительного аромата. Савинков посматривал на микроскопическую рюмочку и на янтарные остатки в игрушечном графинчике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89