Ей-Богу! У меня нет ничего нового, о чем бы я мог вам сообщить.
Умный гасконец посмотрел на принца с лукавой улыбкой.
— Зато вы, де Пибрак, можете многое сообщить мне.
— Может быть, ваше высочество.
— Относительно короля.
— Вы ему очень нравитесь.
— Он сказал вам это?
— Да, вчера, на охоте. Он прибавил также, что вы чрезвычайно нравитесь принцессе Маргарите.
— Неужели!
— У Генриха был такой простодушный вид, что де Пибрак не мог удержаться от улыбки.
— У вашего высочества плохая память.
— Гм!
Де Пибрак указал рукой на шкаф с охотничьими книгами.
— Ваше высочество забыли, каким образом увидели в первый раз принцессу.
— Конечно, нет.
Де Пибрак продолжал улыбаться.
— Ах, черт возьми! — вскричал принц.— Бьюсь об заклад, что вы смотрели в отверстие.
— Когда, ваше высочество?
— Вчера.
— В котором часу?
— Между девятью и десятью часами вечера.
— Совершенно верно, ваше высочество, и мне показалось, что вы поднесли к губам...
— Тс-с,— остановил его принц и прибавил: — Пибрак, друг мой, если вы не дадите мне обещания не смотреть в отверстие в некоторые часы, то вы должны отдать мне ключ от шкафа.
— Ваше высочество,— сказал гасконец,— вы должны назначить мне эти часы, и я буду сообразовываться с ними.
— Ну, так завтра после девяти часов. А так как вы посвящены во все придворные дела, то должны сказать мне, что намерена принцесса делать сегодня вечером.
— Ничего, насколько мне известно.
«Странно»,— подумал Генрих.
— Король, который прекрасно изучил свою сестру,— продолжал гасконец,— сказал мне: «Знаете, де Пибрак, что де Коарасс вскружил уже голову Марго?» — «Неужели, ваше величество?» — наивно спросил я его. «Я этого юношу в сто раз более полюбил, чем моего кузена Гиза. Тем хуже для моего другого кузена, принца Наваррского!»
— Спасибо,— улыбаясь, сказал Генрих.
— Но если король вас полюбил,— продолжал де Пибрак,— то королева-мать возненавидит вас через неделю.
— За что же?
— Потому что она ненавидит каждого, кого любит король.
— А почему?
— Потому что она задумала выдать принцессу Маргариту за принца Наваррского, а вы для нее долго будете сиром де Коарассом, младшим сыном гасконского дворянина.
— Это истинная правда. Однако как же быть?
— Надо быть осторожным, ваше высочество.
— Хорошо.
— Ах, я чуть было не забыл,— сказал Пибрак,— король завтра охотится в Сен-Жерменском лесу, и мне поручено привезти вас туда.
— Хорошо. Мы приедем.
— Теперь позвольте заметить вам, что я решительно не могу объяснить себе, отчего Ренэ был так любезен с вами вчера.
— Это секрет,— с таинственным видом сказал Генрих,— который я не могу объяснить вам сегодня. Разгадку вы узнаете дня через два.
— Берегитесь, Ренэ убивает с улыбкой.
— А я заставлю его плакать,— возразил Генрих.
***
Молодые люди поговорили еще несколько минут с де Пибраком и расстались с ним, когда пробило полдень на Луврской башне.
— В полдень у меня назначено свидание с Ренэ,— сказал принц,— но прежде чем подняться к нему, я хочу зайти к Маликану.
— Посмотрим, вернулась ли Миетта.
Миетта стояла в дверях кабачка и ждала. Увидев принца и Ноэ, она подбежала к ним.
— Ну что, дитя мое? — спросил Генрих.
— Все сделано,— сказала она.
— Каким образом?
— Она увидела перстень, покраснела, и я догадалась, что она любит вас.
У Генриха забилось сердце.
— Затем,— продолжала девушка,— так как в комнате был толстяк со злым лицом, сам Лорио, то она сказала мне: «Так как вы явились ко мне от имени Ко-ризандры, дитя мое, то милости просим, я беру вас в услужение себе».
— А что сказал на это Лорио?
— Он ушел в лавку, ворча.
— Молодая девушка рассказала, что Сара, оставшись с нею наедине, сказала ей: «Я исполню все, что желает друг Коризандры».
— Что же теперь должна я сделать? — спросила Миетта.
— Подожди меня, сейчас узнаешь,— сказал Генрих.
Он оставил Ноэ в кабачке с Маликаном и хорошенькой беарнкой и вернулся в Лувр. Он хотел было спросить у какого-нибудь швейцарца или ландскнехта, где живет Ренэ, когда увидел самого флорентийца. Любимец Екатерины переходил двор. Он возвращался из латинского квартала, куда уходил неизвестно по какому делу, и шел в Лувр с единственной целью повидаться с де Коарассом, предсказания которого так поразили его накануне, что он все еще был взволнован ими.
— Как я рад вас видеть! — воскликнул Генрих, догоняя Ренэ.
Флорентиец поклонился Генриху и постарался вызвать на лице любезную улыбку.
— Я шел домой, чтобы принять вас.
— А я справился только что, где вы живете.
— В таком случае, если вы желаете идти со мной...
— Нет,— ответил Генрих,— на дворе никого не видно, и мы можем поговорить здесь.
Ренэ с тревогой посмотрел на принца.
— Господин Ренэ,— сказал Генрих,— мы расстались сегодня ночью в дурную погоду.
— Правда.
— Шел дождь, и небо было покрыто тучами.
— И вы уверяли, что звезды закрыты облаками.
— Совершенно верно. Но около трех часов дождь прекратился.
— Вот как,— протянул Ренэ.
— Небо сделалось совершенно чистым,— продолжал Генрих с невозмутимым хладнокровием,— и я мог читать по. звездам, как по книге.
— Неужели?
— И я справлялся по ним о вас. Ренэ попробовал улыбнуться.
— Что же вы узнали? — насмешливо спросил он.
— О, чрезвычайно странные вещи!
— Однако...
— Оказывается, что я ошибся вчера из-за тумана.
Вчера мне показалось, что вы должны подождать три дня, чтобы привести в исполнение план, который должен удовлетворить вашу страсть к женщине и любовь к деньгам.
— Значит, звезды показали ошибочно? Голос Ренэ слегка дрожал.
— Не совсем. Я не понял.
— Ну, так что же я должен сделать?
— Звезды говорят, что вы должны спешить с приведением его в исполнение, иначе план ваш рушится.
— Я поспешу.
— Нечетное и кабалистическое число принесет вам удачу — сегодня третье и суббота, день шабаша.
— Значит, сегодня вечером,— пробормотал флорентиец.—А опасность, о которой вы мне говорили и которая угрожает моему могуществу?
— Эта опасность связана с таинственным и мрачным событием в вашей жизни.
Ренэ вздрогнул. Генрих продолжал:
— Вы когда-то жили в Венеции. Ренэ побледнел.
— С женой...
— Да,— пробормотал Ренэ.
— И с дочерью, которой в то время было года четыре или пять...
— Откуда вы это узнали? — вскричал флорентиец, побледнев, как смерть.
— Дорогой Ренэ, вам известно так же, как и мне, что звезды многое открывают. Я справлялся по ним по вашему желанию.
Ренэ опустил голову. Он вполне убедился теперь в даре юного беарнца угадывать прошедшее и будущее.
— Была минута,— продолжал Генрих,— когда небо снова подернулось тучами, и небесная книга закрылась для меня. Но следующую ночь я опять проведу у окна и обещаю вам подумать о вас.
— И это все, что вы узнали?
— Все. Однако в ту минуту, когда звезды исчезли в тумане, мне показалось, что я услышал баркаролу венецианских лагун.
— А,— протянул Ренэ,— и что же?
— В то же время глаза мои закрылись, и я увидел вас, но вы были моложе на двадцать лет. Вы шли по берегу канала и только что вышли из дома, руки ваши были в крови, и вы несли на руках ребенка.
Ренэ вскрикнул и в изнеможении прислонился к стене.
— Завтра я расскажу вам больше,— сказал Генрих.— Доброго вечера, господин Ренэ, до свидания!
Принц вышел из Лувра, а Ренэ, у которого закружилась голова, прошептал:
— Странно! Вот уже шесть лет как я, благодаря ясновидению Годольфина, приобрел репутацию колдуна, и вся Франция верит, что я имею дар узнавать судьбу по звездам. Однако до сих пор я смеялся над невежественной и легковерной толпой и над этой наукой, в существование которой я не верил. А вот — явился человек и доказал мне, что она действительно существует! О, тайна!
И дрожа всем телом, Ренэ пошел к себе.
***
В этот же вечер примерно часов в девять парфюмер королевы-матери Ренэ-флорентиец находился в своей лавке на мосту Св. Михаила.
Паола подставила отцу свой лоб для поцелуя и перед уходом в свою комнату сказала отцу:
— Покойной ночи, отец. У меня сильно болит голова. Я постараюсь заснуть.
— Покойной ночи,— ответил флорентиец, слишком озабоченный, чтобы заниматься головной болью дочери.
Годольфин, сидевший за прилавком, взглянул с любовью на молодую девушку, которая смерила его презрительным взглядом и ушла к себе.
— Годольфин,— позвал его Ренэ.
— Что прикажете? — ответил молодой человек, почтительно подойдя к Ренэ, и встал, весь дрожа, перед страшным магнетизером.
— Пойди прогуляйся часок по берегу реки. Годольфин с удивлением посмотрел на своего хозяина.
— Сюда придут люди, которых ты не должен видеть. Годольфин взял шляпу.
— Запри лавку и возьми ключ с собой. У меня есть свой. Когда на часах Сен-Жермен л'Оксеруа пробьет десять, ты вернешься и ляжешь спать.
— Слушаюсь.
Годольфин запер ставни, взял один из ключей от секретного замка, которым запиралась лавка, сделанного в Милане. Замок этот невозможно было взломать, потому что он запирался посредством трех огромных запоров. Затем он взял плащ и вышел.
Через несколько минут в дверь постучали. Ренэ, сидевший в глубокой задумчивости, опустив голову на руки, встал и пошел открывать.
Вошел ландскнехт Теобальд.
Ренэ узнал его только по росту, потому что на лице у него была маска.
— Ты готов? — спросил парфюмер шепотом.
— Конечно.
— В таком случае пойдем.
— Извините, мне сначала хотелось бы закончить расчеты.
— Какие?
— Вы обещали мне сто пятьдесят пистолей, не так ли?
— Ты получишь их.
— Я передумал. Мне нужно двести.
— Жид!
— Иначе — прощайте.
— Хорошо,— сказал Ренэ.— Ты получишь двести.
— Из них половину сейчас.
Флорентийцу не хотелось зря тратить время. Он вынул из кармана кошелек и подал его Теобальду. Тот взял его и опустил в карман.
— Теперь я к вашим услугам,— сказал он.
Ренэ подошел к двери, приоткрыл ее и взглянул на мост.
Как и накануне, Париж был окутан туманом. Шел мелкий холодный дождь. Прохожих было немного. Только в отдалении на берегу реки слышался всплеск запоздалой барки или веселая песенка сорбоннского студента, возвращавшегося в Латинский квартал.
Мост был пуст.
— Пойдем,— шепнул Ренэ Теобальду.
Парфюмер так же, как и ландскнехт, надел маску. Теобальд вышел первый. Ренэ запер за ним дверь
лавки, где спала его дорогая Паола.
Он взял под руку солдата, и оба, перейдя мост, направились к левому берегу Сены.
***
Пока Ренэ и ландскнехт шли по какому-то темному делу, сомнамбула Годольфин, дрожа от холода, прогуливался по правому берегу реки. Бледный молодой человек, странное существо, которое Паола презирала, думал о молодой девушке и шептал:
— Хотя она и ненавидит меня, но я все-таки люблю ее. Когда я ухожу от нее хоть на один час, то страшно страдаю.
Годольфин шел вдоль берега. Дождь хлестал ему в лицо, он дыханием старался согреть свои худые руки и нетерпеливо отсчитывал минуты.
Наконец на часах Сен-Жермен л'Оксеруа пробило десять. Годольфин вздохнул свободнее и, повинуясь приказанию, поспешно направился к мосту, повторяя:
— Ах, хотя я ее не увижу, а все же буду возле нее. Годольфин шел, мечтая о предмете своей любви,
когда грубая рука заставила его остановиться.
Перед ним стояли два каких-то человека. Один из них набросил ему на лицо платок и схватил за горло. Другой приставил острие кинжала к его груди и сказал:
— Если ты крикнешь, я убью тебя!
Годольфин попробовал обороняться, но ему заткнули рот платком, и в то же время один из нападавших поднял его и взвалил к себе на плечи, а другой сказал:
— Скорее! Нельзя терять ни минуты.
Человек, уносивший испуганного Годольфина на плечах, сказал с насмешкой:
— Хотел бы я знать, как теперь Ренэ будет угадывать свое будущее по звездам.
XXIV
У Самуила Лорио ужинали в восемь часов в большой мрачной комнате, находившейся в нижнем этаже дома, окна которой, забранные толстыми решетками, придавали ей вид тюрьмы.
У него, как у каждого провинциального дворянина, каждый имел свое место за столом.
На одном конце сидели подмастерья и служители под председательством старика Иова.
Другой конец стола занимали хозяин и его жена, прекрасная Сара, блиставшая своей красотой в этом печальном месте, как звезда, упавшая с небесного свода на дно колодца, тьма которого не в силах потушить ее светлых лучей. В этот вечер у Самуила было назначено свидание с торговцем жемчугом, поляком, который жил в Бюси, на другом берегу Сены.
Поэтому сели за стол раньше обычного. Ровно в восемь часов ужин закончился.
Самуил подал знак и подмастерья встали, поклонились хозяину и вышли в сопровождении двух слуг.
Ювелир, вероятно, из осторожности не позволял ночевать в доме никому, кроме старухи-служанки и Иова, своего поверенного, исполняющего двойную обязанность — приказчика и шпиона за Сарой.
Однако в этот вечер прислуга в доме увеличилась на одно лицо, а именно: в доме появилась Миетта, хорошенькая беарнка.
Сара, будучи пленницей в собственном доме, добилась права неограниченно распоряжаться и прямо объявила Лорио, что оставляет молодую девушку у себя и что она будет спать в ее комнате.
Когда слуги и подмастерья ушли, Самуил сказал служанке, спавшей наверху в доме:
— Иди спать, Марта, ты дремлешь, сидя на стуле.
Сара, не дожидаясь подобного приказания, встала, холодно поклонилась мужу, сделала знак Миетте и ушла в свою комнату, куда Самуил не входил с тех пор, как у него вырвалось признание в преступлении.
Как только Сара ушла к себе, Самуил запер ее дверь на запор. Старому ювелиру было мало того, что он сделал из своего дома настоящую тюрьму, ему еще хотелось, чтобы Сара была взаперти и в своей комнате.
Затем Самуил с помощью Иова и Вильгельма Вер-консена отворил потайную дверь, которая вела в погреб, где хранились его сокровища. Погреб соединял его квартиру с лавкой суконщика. Все трое перенесли туда шкатулки с драгоценностями и неоконченную работу, а также золото, серебро и вырученные деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26