Годольфин в точности исполнил приказания хозяина: запер лавку и задвинул все задвижки.
«Боже мой! — думала Паола. — Неужели же этому дворянину придется провести ночь здесь?»
Годольфин вытащил из-под прилавка матрац и одеяло и приготовил себе постель на полу.
— Покойной ночи, Паола, — сказал он, бросив на девушку долгий взгляд.
— Доброго вечера, — сухо ответила Паола.
Она вошла в будуар, заперла дверь на задвижку, опустила тяжелую портьеру и побежала открыть дверь Ноэ.
— Уф! — тихонько вздохнул молодой человек.— Я чуть было не задохся здесь.
— Ах, сударь, — сказала Паола, — как вы выйдете отсюда?
— Черт возьми, — сказал Ноэ, — это мне кажется довольно трудно.
— А завтра мой отец вернется. Быть может, даже он воротится сегодня ночью... Боже мой! Боже мой!
— Ну, не беспокойтесь, — возразил Ноэ, — я выпрыгну в окно.
— Окно выходит на Сену.
— Я умею плавать.
— Но вы убьетесь, когда будете прыгать.
— Есть у вас веревка? — спросил смелый товарищ принца Наваррского.
Паола тихо вскрикнула от радости.
— Да, да! — сказала она. — Там, наверху, в лаборатории.
И легко, как вспугнутая лань, она взбежала по лестнице и воротилась через несколько минут с прекрасной, совершенно новой веревкой, толщиной в мизинец.
— Она слишком тонка, — сказал Ноэ, — но, кажется, достаточно крепка.
Паола отворила окно, и молодой человек привязал веревку к петле ставни.
— Теперь, когда все уже готово к моему бегству, мне кажется, у нас есть время поговорить.
— Нет, нет! бегите, — сказала испуганная Паола,— мне страшно, вы слышали, что говорил отец?
— Еще бы.
— Вы видели, что он суеверен?
— А вы?
— Я не верю этим глупым предсказаниям.
— Ну, так будем любить друг друга во мраке и втайне, — сказал Ноэ, целуя молодую девушку. — Вы увидите, что отец ваш останется в добром здравии.
— Но...
— Ах, — перебил ее Ноэ тоном капризного ребенка, — если вы не дадите слова, что мы опять увидимся, то я вскочу на подоконник, а оттуда прыгну в Сену, не коснувшись веревки, и разобью себе голову об устои моста.
— Да вы с ума сошли!
— Честное слово.
— Но ведь это безумие.
— Пусть.
— И я не хочу.
— Позвольте мне прийти завтра.
— Сюда? Вы этого хотите?
— Без сомнения.
— Но Годольфин не уйдет.
— Это мне безразлично. Так как я ухожу в окно, то могу и прийти обратно этим же путем.
— Но... это невозможно!
— Нет? А вот увидите! Завтра вечером, когда Годольфин заснет, я сяду в лодку, проеду под мостом, и в ту минуту, когда буду проезжать мимо вас, вы бросите мне веревку, я ухвачусь за нее и оставлю лодку под мостом.
— Но по веревке труднее взобраться, чем спуститься по ней.
— Я это предвидел.
Говоря таким образом, Ноэ подносил руки Паолы к своим губам и покрывал их поцелуями.
— Довольно, перестаньте, ветреник! — останавливала она его, смеясь.
— Я принесу шелковую лестницу, которую прикреплю к веревке. Вы втянете веревку и прикрепите лестницу к окну. Таким образом, я войду к вам так же легко, как по большой лестнице Лувра.
Паола все еще колебалась.
— Ну, что, решено? — настаивал Ноэ. — Раз, два... Если вы дадите мне сосчитать три, я исполню свою угрозу.
— Остановитесь! — сказала Паола с ужасом. — До завтра.
Ноэ обнял ее и крепко поцеловал.
— До завтра, — повторил он.
И, схватив веревку и обвив ее вокруг ног, Ноэ начал спускаться.
Сердце Паолы сильно билось в течение нескольких секунд. Она видела, как Ноэ быстро спустился по веревке, коснулся поверхности воды и исчез. Тут-то она и испугалась особенно.
«Неужели он утонет?» — подумала она. Но ее страх продолжался недолго.
Погрузившись в воду, Ноэ вынырнул в десяти саженях от дома и спокойно поплыл к берегу, которого достиг через пять минут.
— Бр-р-р! — пробормотал он, убегая весь мокрый. — Вода не слишком тепла, как кажется.
Добежав до улицы Св. Иакова, он бросился в гостиницу, где его ждал Генрих Наваррский.
Принц ждал его уже около двух часов и с беспокойством спрашивал себя, уж не застал ли его Ренэ у ног своей дочери и не убил ли на месте?
Увидев его, принц вскрикнул сначала от радости, но вслед за тем от удивления засмеялся.
Ноэ, промокший до костей, покрытый тиной, имел самый жалкий вид. Но так как принц смеялся, то и он счел себя вправе в свою очередь засмеяться.
— Откуда ты явился? И что с тобой случилось? — спросил он.
— Я выкупался в Сене. Вода холодная. Бр-р-р!
— Он бросил тебя в воду?
— Кто?
-- Ренэ.
— Черт возьми! Нет. Я сам бросился или, вернее, спустился по веревке.
— Каким образом?
— Ах, ваше высочество, позвольте мне сначала переодеться, а потом уж я вам расскажу о моих приключениях.
Молодые люди обменялись этими словами в комнате, которую они занимали в гостинице. Никто из бывших в кухне в ту минуту, когда через нее проходил Ноэ, не заметил, что он мокрый.
Так как они были одни, то могли говорить свободно.
Принц, в ожидании друга, приказал подать себе обед.
Ноэ, сбросив промокшее платье, завернулся в одеяло и сел обедать в этом живописном наряде. Он рассказал о своем приключении принцу, который изумился его смелости, но еще более изумился рассказу о суеверии Ренэ-флорентийца.
— Черт возьми!— воскликнул Генрих, вдруг ударив себя рукой по лбу. — Я не знаю, какой способ нашел де Пибрак, чтобы предохранить нас от ядовитого укуса проклятого флорентийца, но зато я придумал еще кое-что.
— Вы, Генрих?
— Да, у меня есть план.
— Можно его узнать?
— Пока нет, после. Он еще не вполне обдуман. Ты говоришь, что он отправился на бал в Лувр?
— Да, он уехал туда.
В дверь тихонько постучались.
— Это, верно, паж Рауль, — сказал принц.
— Войдите, — крикнул Ноэ, — дверь не заперта.
Однако вошел не Рауль, а какой-то человек в серой одежде, с виду похожий на приказчика, с лицом простодушным и даже простоватым. Молодые люди сразу узнали в нем человека, который провожал их к прекрасной ювелирше. Увидев его, Генрих Наваррский вздрогнул, и сердце у него застучало.
Приказчик поклонился, вынул из кармана письмо и молча подал его принцу. Затем еще раз поклонился и вышел из комнаты, прежде чем изумленные молодые люди успели удержать его.
— Неужели любовные похождения вашего высочества идут так же удачно, как и мои?
Генрих распечатал письмо и прочел: «Ваше высочество!
Человек, который передаст вам мое письмо, предан мне вполне, и я рассчитываю, что вы будете так благородны, что сожжете его тотчас же после прочтения. Только весьма убедительная причина могла заставить меня написать вашему высочеству без ведома моего мужа, который может воротиться с минуты на минуту. Ваше высочество, графиня де Грамон, вручая вам письмо ко мне, не знала, какое жалкое существование я влачу. Муж мой ревнив, а вследствие этого несправедлив, недоверчив и жесток. Я у себя в доме пленница, окруженная скорее шпионами, нежели слугами, и не могу принимать даже друзей детства.
Три дня назад вы спасли нас от опасности худшей, чем смерть. Однако когда мы расстались, муж мой начал упрекать меня и оскорбил гнусным подозрением. Он ревновал меня к вам.
Небо оказало мне покровительство, так как в то время, когда вы пришли, мужа моего не было дома. Старик Иов описал вашу наружность и наружность вашего друга, но муж не узнал вас.
Я считаю этот случай счастливым, выше высочество, и умоляю вас не приходить более на улицу Урс.
Прошу вас во имя моего спокойствия.
Однако я должна доверить вам тайну. Но где и когда я могу сообщить вам ее, этого я пока еще не знаю. Позвольте мне надеяться, однако, что если я назначу вам свидание днем или ночью, вы явитесь на него.
Покорная слуга вашего высочества
Сара».
Генрих прочитал это письмо вслух и посмотрел на своего товарища.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он.
— Я думаю, что письмо Коризандры подействовало уже, — ответил Ноэ.
— Как! Ты думаешь это?
— Черт возьми!
— Но...
— Слушайте, Генрих, я всегда говорил с вами откровенно.
— Можешь продолжать.
— Если вы желаете услышать мое мнение, я сейчас выскажу его вам.
— Я жду.
— Самуил Лорио не ревнив.
— Полно!
— А жена его хитрый паук и начинает ткать паутину, в которую вы попадетесь.
— Это невозможно.
— Коризандра друг Сары. Сара предана Коризандре.
— Однако...
— Говорите, что вам угодно, а я думаю, что прекрасная ювелирша смеется над принцем Наваррским.
Генрих хотел было возразить, но не успел. В дверь снова постучали.
— Войдите! — сказал Ноэ.
На этот раз вошел паж Рауль. Он поклонился молодым людям. За ним лакей внес большой узел, тщательно завернутый. Он положил его на стул и ушел по знаку пажа.
Тогда паж сел и сказал:
— Одевайтесь скорее, господа, господин де Пибрак ждет вас.
Генрих, Ноэ и паж были одного роста.
Паж развязал узел, достал оттуда два полных придворных костюма, которые взял из собственного гардероба, и разложил их на постели.
Генрих и Ноэ оделись в один миг. Из того, что молодые люди чувствовали себя чрезвычайно удобно в своем новом платье, паж заключил, что они привыкли носить бархатные кафтаны и воротники из тонких кружев.
Когда они оделись, Рауль сказал им:
— Пожалуйте, господа, внизу нас ждут носилки.
Они сошли, сели в носилки, и паж крикнул носильщикам:
— В Лувр.
Хозяин гостиницы, присутствовавший при этом отъезде, был ослеплен и поклонился до земли. Носильщики прошли улицу Св. Иакова, Сите, мост Св. Михаила и через четверть часа остановились у ворот дворца французских королей.
Идя позади пажа, Генрих наклонился к уху Амори де Ноэ и шепнул ему:
— Король французский не предчувствует, что он будет играть в ломбер со своим кузеном Наваррским.
— А Ренэ-флорентиец еще меньше предчувствует, что ему предстоит возобновить знакомство с нами, и не подозревает, что я присутствовал сегодня при его туалете, когда он собирался на бал.
— Пожалуйте, господа, — повторил Рауль, отстраняя швейцарца-солдата, который стоял на часах у ворот Лувра.
XII
Расставшись с принцем Наваррским и Ноэ, которые вернулись на улицу Св. Иакова, куда паж Рауль должен был отнести им парадную одежду, де Пибрак, проводивший их до выхода из ворот Лувра, пошел к королю.
Он застал Карла IX одного, сидящим в большом кресле под балдахином из материи, вытканной гербовыми лилиями. Король сидел, скрестив ноги, опершись локтями на стол и поддерживая голову обеими руками. Глаза его были устремлены на рукописный трактат об охоте на птиц.
Комната, где находился монарх, называлась «кабинетом короля».
Это была довольно большая комната, расположение, меблировка и вещи которой свидетельствовали о вкусах, привычках и характере короля, который почти все свое время проводил в ней и из которой выходил только тогда, когда ехал на охоту или отправлялся прогуляться в носилках.
На длинных почерневших этажерках из потемневшего дерева лежали книги и рукописи.
Карл IX был поэт, он любил писателей и хвастался дружбою с Ронсаром.
В глубине комнаты находилась миниатюрная кузница и слесарные инструменты. Король в свободные часы занимался кузнечным ремеслом, и никто не умел лучше его закалить кинжал или выковать шлем или латы.
По стенам были развешаны ружья, рогатины, охотничьи рога и разные принадлежности для охоты на оленей и лосей.
Карл IX был страстный охотник.
Две большие борзые собаки, никогда не расстававшиеся с королем, спали на волчьей шкуре, на которую протянул ноги король.
Король читал очень интересный трактат об охоте на птиц, который польский король, его брат, приказал перевести с польского языка и прислал ему три дня назад с одним дворянином, вернувшимся из Варшавы в Турень, откуда он был родом.
Лампа с абажуром из полированной меди, стоявшая перед королем, отбрасывала свет на рукопись, содержание которой, по-видимому, сильно интересовало короля.
Де Пибрак вошел на цыпочках; но как ни тихо он вошел, однако Карл IX услышал его шаги и обернулся.
— А! Это вы, Пибрак? — сказал он.
— Да, я, ваше величество, — ответил де Пибрак, поклонившись.
— Вы должны прочитать это, друг мой Пибрак, — продолжал король. — В этой рукописи даются прекрасные указания относительно способов обучения соколов, кречетов и других хищных птиц, водящихся на севере Европы, а именно на границах Московии и в Венгрии.
— Я прочту его немедленно, как только ваше величество соблаговолит дать мне рукопись. Но я вижу, что вас очень заинтересовало чтение, а потому ухожу.
— Напротив, Пибрак, я попрошу вас остаться, — сказал король.
Он заложил рукопись на той странице, где остановился, выпрямился и откинулся на спинку кресла.
— Не имеете ли вы сообщить мне что-нибудь новенькое? — спросил он.
Карл IX был одним из самых скучающих государей, и он всячески старался развлечься. К каждому придворному, к каждому из пажей он неизменно обращался с одним и тем же вопросом: «Не имеете ли вы сообщить мне что-нибудь новенькое?»
Сказав это, король посмотрел на де Пибрака.
— Может быть, ваше величество, — ответил гасконец.
Лицо короля прояснилось, а глаза заблестели от радости.
— А! — воскликнул он, потирая руки, и, указав капитану гвардии на скамейку, прибавил:— Садитесь, друг мой Пибрак, и расскажите мне.
Пибрак сел и улыбнулся, чем возбудил еще более любопытство монарха.
— Ваше величество, — вполголоса спросил гасконец, — вы очень любите Ренэ?
— Этого бездельника флорентийца, парфюмера моей матери?
— Да, ваше величество.
— Нет, клянусь Богом! — воскликнул король.
---Я давным-давно приказал бы повесить этого отъявленного плута, если бы ему не покровительствовала королева Екатерина. Но и королева-мать дорожит им более, нежели мною, хотя я и король, и если бы я убил его, она подожгла бы Лувр.
Пибрак дипломатично промолчал в то время, когда разговор коснулся королевы-матери, потому что он знал, как сильно боялся ее король и насколько был подвержен ее ужасному влиянию.
— Это о нем вы хотите поговорить со мною, Пибрак?
— Да, государь.
— Черт возьми! Вы чрезвычайно обрадовали бы меня, если бы сообщили, что он умер, друг мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26