— Прощайте,— повторил Генрих,— прощайте!
Молодой принц вскочил на подоконник, в последний
раз запечатлел поцелуй и получил его обратно, почувствовал, как из голубых глазок прекрасной Дианы на руку ему капнула горячая слеза, поставил ногу на ступеньку лестницы и исчез.
II
Неделю спустя принц Генрих Наваррский и его спутник. Амори де Ноэ ехали поздно вечером по узкой дороге, с одной стороны которой протекала река Луара, а с другой — возвышались холмы, покрытые лесом и виноградниками.
Молодые люди ехали теперь уже не на горячих андалузских конях, как в тот раз, когда они отправлялись в замок графини де Грамон, а на крепких першеронах с тяжеловесной поступью, привыкших к утомительному и долгому пути.
Генрих Наваррский вез с собой пакет, заключавший тайные наставления его матери Иоанны д'Альбре. Пакет этот он должен был распечатать только по приезде в Париж.
У него, кроме того, было письмо прекрасной Кори-зандры к ее подруге детства, жене ювелира.
Всадники ехали с самого утра. Накануне они провели ночь в Туре и выехали оттуда на рассвете, теперь они направлялись в Блуа. Но потому ли, что они выехали слишком поздно или, быть может, потому, что они слишком долго пробыли в уединенной гостинице, попавшейся им на пути, но ночь уже давно наступила, а собор города Блуа все еще не был виден.
Внезапно потемневшее небо покрылось черными тучами, которые скоро должны были разразиться грозой, и изредка уже сверкала молния.
— Скорее, Генрих,— сказал Ноэ, до сего времени погруженный в молчание,— пришпорьте вашу лошадь. Гроза настигнет нас. Да и какая еще! Я чувствую, как мой першерон дрожит от страха.
— Не беда! — возразил принц.— Ты славный наездник, друг мой Ноэ, и сумеешь справиться с лошадью.
— Положим, но я не люблю мокнуть.
— Летний дождь освежает. А лошади наши привычны к этому.
Грянул гром. Лошадь принца взвилась на дыбы и не дала ему докончить начатой фразы. Пошел крупный дождь.
— Однако,— снова начал Ноэ, лошадь которого обнаруживала все большее и большее беспокойство,— как я ни вглядываюсь, я все же не вижу ни колокольни, ни городских труб.
— Зато я вижу всадника, который едет нам навстречу,— сказал Генрих.
— Я тоже вижу его, но человек — не дом, он не укроет нас от дождя.
Раздался второй удар грома, и при свете молнии молодые люди могли рассмотреть всадника, о котором они только что говорили.
Это был крестьянин в синем зипуне, ехавший верхом на муле. Мул его бежал бодрой рысью, а всадник так же мало заботился о грозе, как старый воин о философии и литературе.
— Эй, дружище! — крикнул ему Ноэ, когда они поравнялись. Крестьянин, остановился и почтительно снял свою войлочную шляпу.— Далеко ли отсюда до Блуа?
— Еще пять миль, ваша светлость.
— А нет ли поблизости деревни?
— О, нет! Деревень нет до самого Блуа.
— Нет ли, по крайней мере, какого-нибудь жилья?
— Да, в двух милях отсюда есть гостиница.
— А ближе?
— Ближе ничего нет, господа.
— Итак,— сказал Генрих Наваррский веселым тоном,— приходится подчиниться своей участи: мы промокнем.
— А,— возразил крестьянин,— если дело идет о том, чтобы укрыться от дождя, это другое дело.
— Как так?
— Отсюда в четверти часа ходьбы на берегу у дороги есть утес, образовавший навес, под которым вы и ваши кони можете найти приют.
— Ты полагаешь?
— Ей-Богу! В праздники там устраиваются даже танцы!
Генрих бросил талер крестьянину и пришпорил лошадь.
Менее чем через четверть часа, когда наступила уже полная тьма, молодые люди достигли того места, о котором говорил им крестьянин.
Это, действительно, была доволно большая пещера, с входом со стороны Луары, делавшей в этом месте изгиб. Воспользовавшись минутой, когда молния ярко осветила небо, Ноэ въехал туда первый, ему даже не пришлось слезть с лошади. Генрих последовал его примеру.
Почти в ту же минуту разразилась страшная гроза. Удары грома и молнии следовали непрерывно, освещая долину Луары и будя заснувшее эхо» Всадники привязали лошадей в пещере, повернув их головой к утесу, чтобы они не видели блеска молний.
Затем они уселись на куче листьев и веток, принесенных сюда, без сомнения, пастухами и сборщиками винограда.
— Да эта пещера мне нравится гораздо больше, чем гипсовые украшения Неракского замка,— сказал Ноэ после короткого молчания.— Вы ведь согласны со мной, Генрих? А если бы у нас была еще с собой бутылка белого вина, то мне нипочем была бы тогда и гроза.
— А мне — если бы я мог держать беленькую ручку Коризандры в своей! — вздохнул Генрих.
Ноэ с насмешливым видом начал насвистывать какую-то арию и ничего не ответил на слова влюбленного молодого человека.
Но вдруг к шуму грома и проливного дождя присоединился какой-то странный шум. Молодые люди быстро вскочили со своего ложа.
По дороге бешено неслись голопом несколько лошадей, и казалось, их подгоняла не буря, а какая-то иная, более побудительная сила.
Молния сверкала беспрерывно, и вся дорога, река и окрестные холмы были освещены как днем.
Генрих Наваррский и Ноэ, стоявшие у входа в пещеру, увидели женщину, хлеставшую свою лошадь и пролетевшую мимо них с быстротой молнии, при свете которой она мчалась во весь дух.
За нею, на расстоянии трех шагов, скакал всадник, старавшийся настигнуть ее, и кричал ей с сильным итальянским акцентом:
— О, на этот раз ты не ускользнешь от меня, красавица!
Молодые люди услыхали этот отчаянный крик и в то же время они увидели, как наездница повернулась в седле, вытянула руку и выстрелила из пистолета. Вдруг лошадь всадника взвилась на дыбы, присела на задние ноги и тяжело опрокинулась, увлекая в своем падении всадника. Амазонка снова стегнула свою лошадь и скрылась во тьме, точно видение. Все это произошло так быстро и неожиданно, что принц Наваррский и его спутник стояли пораженные и не подумали о вмешательстве.
Но когда они увидели, как сброшенный на землю всадник здоров и невредим вылезает из-под содрогавшегося в предсмертных судорогах тела своей лошади, Ноэ не мог удержаться от взрыва хохота.
Всадник находился перед входом в пещеру. Взрыв смеха привлек его внимание, а молния осветила двух молодых людей, укрывшихся от грозы под навесом утеса.
В глубине пещеры он увидел лошадей.
— А, клянусь Мадонной! — воскликнул он.— Сама судьба покровительствует мне.
И, не рассердившись на хохотавших молодых людей, он подошел к ним и оглядел их быстрым взглядом опытного в жизни человека.
Молодой принц и его товарищ были одеты более чем просто.
Их платье из грубого сукна, фетровые шляпы без перьев и простые с раструбами сапоги ввели в обман всадника.
Он подумал, что имеет дело с мелкими дворянчиками, младшими сыновьями в семье, едущими искать счастья в Париж.
Он подошел к ним с гордо поднятой головой, заносчивым и покровительственным видом.
— А, черт возьми,— начал он.— У вас есть лошади, юные проказники!..
Генрих Наваррский и Ноэ посмотрели на него.
Это был человек примерно сорока лет, высокого роста, одетый как настоящий дворянин.
Смуглое лицо, надменный вид, жесткое и насмешливое выражение глаз выдавало в нем одного из тех итальянцев, которых привезла с собою королева-мать, Екатерина Медичи, и которые так быстро обогатились при французском дворе.
— Конечно,— ответил Генрих Наваррский более простодушным тоном,— у нас есть лошади, милостивый государь, в этом отношении мы счастливее вас, лишившегося своей лошади.
— Я надеюсь,— продолжал незнакомец,— что вы уступите мне одну из них.
— Как вы сказали? — спросил принц.
— Я должен во что бы то ни стало догнать ту женщину,— продолжал итальянец.
— Это довольно трудно...
— Лошади у вас хорошие, как мне кажется.
— Положим. Но мы не уступим их.
Дерзкая улыбка скользнула по губам итальянца.
— Когда вы узнаете, кто я, вы, конечно, не откажете продать мне одного из этих животных.
— Ба! Неужели вы французский король? — насмешливо спросил Ноэ.
— Более того, милейшие мои.
— Клянусь! — засмеялся Генрих.— Один только папа стоит выше короля Франции. Так неужели вы папа?
— Нет, но я любимец королевы Екатерины Медичи.
— Гм,— продолжал принц, которого очень забавлял надменный вид всадника,— это чуточку пониже, чем король.
— Милые мои дворянчики,— сказал итальянец, терпение которого наконец истощилось,— у меня нет времени беседовать с вами. Предлагаю на ваш выбор: или продайте мне одну из этих лошадей... я дам за нее, сколько вы пожелаете...
— О,— заметил Ноэ,— любимцы королевы наживаются быстро, это мы знаем. Должно быть, милостивый государь, кошелек ваш набит туго?..
— Или приобрести в моем лице врага, который на днях прикажет колесовать вас.
В ответ на эти слова Генрих и Ноэ снова насмешливо засмеялись.
Тогда, выведенный из себя, итальянец вытащил шпагу и прибавил.
— Или сразиться со мною этим оружием, милостивые государи.
— Стой, на это я согласен! — сказал принц.— Я уже давно не фехтовал, это согреет мне руки.
Генрих Наваррский тоже вытащил свою шпагу из ножен.
— Позвольте, Генрих,— вмешался Ноэ, тоже вытащивший свою шпагу и ставший между ними,— я должен первым сразиться с этим господином.
— Нет, не вы! — ответил принц,— а я.
— Но...
— Скорее,— с нетерпением сказал незнакомец.— Хватит на вас обоих, юные петухи. Меня зовут Ренэ-фло-рентиец, я — учитель фехтования.
— А я,— сказал Генрих Наваррский, отодвинувший в сторону Ноэ,— довольно способный ученик.
И он скрестил шпагу с итальянцем, напавшим на него с высоко поднятым оружием.
Несколько смущенный, Ноэ отошел в сторону. Флорентиец не солгал. Он действительно был учителем фехтования, и сын Иоанны д'Альбре заметил это после первой же ошибки.
Но на стороне последнего была молодость, гибкость тела, отчаянная храбрость и удивительное хладнокровие.
Бой между такими выдающимися противниками не мог продолжаться долго.
После третьего нападения флорентиец хотел прибегнуть к коварному маневру, который предание назвало «итальянской игрой».
Он начал скакать, изгибаться, кричать, приседать и снова вскакивать, подставляя все время под удары противника то голову, то колено.
К счастью, для Генриха Наваррского, отец его, Антуан Бурбонский, вел войну с Италией, и так как он был первым учителем фехтования своего сына, то он и показал ему, как надо защищаться, имея противником миланца или флорентийца.
Принц, оборонявшийся молча, избегал переходить в нападение. Он наблюдал, как флорентиец нагибался и бросался на него, в ожидании той минуты, когда он найдет удобным притвориться, что поскользнулся,— знаменитый маневр, составляющий венец этой коварной игры.
Но принц предвидел удар, и в ту минуту, когда итальянец растянулся на земле, он отскочил в сторону, так что шпага итальянца встретила пустое пространство, затем снова наскочил на него, прежде чем тот успел встать, нанес ему жестокий удар в голову рукояткой шпаги, говоря:
— Вот мой ответный удар, не правда ли, он хорош?
Итальянец застонал и упал, как пораженный громом. Ноэ подбежал.
— О! успокойся, мой милый,— сказал ему Генрих,— это пустяки. Он не умрет... рукоятью не убьешь. Его только оглушило. Через час он придет в себя.
Оба молодых человека наклонились над итальянцем, а Ноэ положил ему руку на сердце. Сердце билось.
— Он в обмороке, вот и все,— прибавил принц,
— Генрих,— сказал Ноэ,— вы помните, как его зовут?
— Да, это Ренэ-флорентиец.
— Парфюмер королевы-матери, Генрих.
— Он самый.
— Злой человек, Генрих, и смерть его была бы угодна Богу.
— В таком случае я сожалею, что не убил его.
— Время еще не потеряно, принц.
— Как?
— — Я проткну его своей шпагой, если вам противно сделать это.
— Фи, Ноэ! Лежачего человека, упавшего в обморок.
— Это ехидна, которую надо раздавить, где бы она
ни попалась.
— Положим, но ехидна, которую давишь, может укусить человека в пятку, а человек, лежащий в обмороке, не кусается.
— Генрих, Генрих,— прошептал юный Амори де Ноэ,— право же, у меня есть страшные предчувствия.
— Какие, мой милый Ноэ?
— Я предчувствую, что этот человек, жизнь которого
вы хотите пощадить, сыграет в вашей жизни ужасную
роль.
— Неужели!
— Мрачную и роковую роль, Генрих,— и когда-нибудь вы раскаетесь в том, что не пронзили его насквозь своей рапирой.
— Ты сошел с ума, Ноэ.
— Нет, мой дорогой принц, нет; мне кажется теперь, что я предвижу ваше будущее.
— Ты ошибаешься,— холодно сказал принц.
— Вы думаете?
— Конечно, лучше читать в прошедшем, нежели в будущем.
— Почему?
— Потому что прошедшее напомнит тебе, что я Генрих Бурбонский, прямой потомок Людовика Святого, и не принадлежу к числу тех, которые убивают или позволяют убить при себе беззащитного человека.
Ноэ опустил голову.
— Вы правы,— сказал он,— однако очень досадно, что вы не разрешили мне сразиться с этим проклятым итальянцем, я убил бы его.
— Едем, гроза уже проходит,— сказал Генрих.— Садись на коня, мой милый Ноэ. От голода меня мутит.
— Мне противно быть рядом с этой падалью,— сказал Ноэ, отталкивая ногой тело итальянца.
— А меня заботит только одно,— сказал Генрих, отвязавший уже свою лошадь и вскочивший в седло.
— Что же?
— Кто такая та дама, которая так храбро выстрелила в него. Красива ли она? Молода ли? Мне это очень интересно.
-- Генрих,— сказал, засмеявшись, Ноэ,— мне хотелось бы найти курьера, которого я мог бы отправить в Наварру.
— Зачем это, чудак?
— Чтобы сообщить в Бомануар прекрасной Кори-зандре, что Генрих Наваррский...
— Тс... несчастный... молчи!
Принц пришпорил свою лошадь, и молодые люди снова пустились в путь, оставив флорентийца лежащим в обмороке.
III
На следующий день после страшной ночной грозы, которая так дорого обошлась Ренэ-флорентийцу, мы встречаем юного принца Генриха Наваррского и его спутника Амори де Ноэ в гостинице между Блуа и деревней Божанси.
Внешность гостиницы была очень невзрачная, и, в противоречие ее громкой вывеске «Место свидания волхвов», в ней останавливались и вельможи, и простые дворяне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26