В общем, решили мы в Гавану за настоящими мужиками сходить. Вдарили узлов двенадцать вдоль восточного побережья свободолюбивого острова и на следующий день прибыли в Гавану. Гавана, я тебе скажу, Лобстрюша, город замечательный, там до сих пор люди настоящие сигары курят, а не вашу саранскую труху. Ну вот, нашли мы в пятизвездочном отеле десять солидных господ с родословными. Все исключительно люди порядочные, виски литрами пьют, с золотыми гильотинками для сигар в сортир ходят, не говоря уж о других человеческих достоинствах. Погрузили мы их на свой сухогруз и отправились назад в родную уже теперь Гуантанамию. Да только случилось у нас по дороге одно маленькое ЧП. Господа с родословными проблевались, протрезвели и стали требовать, чтобы мы их назад в Гавану отвезли. Не нужны им, оказывается, несчастные гуантанамские девочки. Мы им, конечно, шиш под нос, солярка не казенная, валютой плачено, а они нам, согласно Женевской конвенции, по мордасам за отеческую заботу. Ну и понеслась. Ничто, Лобстрюша, не ценится так дорого и не дается так дешево, как человеческая неблагодарность! Мало того что эти благородные господа во время драки своими золотыми гильотинками нам мизинцы пооткусывали, так меня еще и за борт вышвырнули, будто я погибший от желтухи моряк!.."
Лобстер задумайся. А ведь верхней фаланги мизинца у Гоши на правой руке действительно не было. Значит, тот, кто писал это письмо, его знал или, по крайней мере, видел. Лобстер взглянул на адрес отправителя. Да, адрес был Гошин. Ну так все эти хакерские штучки он знал — ты думаешь, что отправил корреспонденцию на Фурманный, а на самом деле она в Антарктиду к пингвинам ушла, потому что ящик взломан — есть такая программка, которая любое «мыло» переадресует анонимному получателю. Ладно, с этим дерьмом он еще разберется!
"Вымок я до нитки, да еще акулы своими плавниками пятки щекочут. Щекотки этой я на дух не переношу! А у самого берега тяпнул меня за ногу электрический скат. Тыщ шесть вольт дал, не меньше! Лежу я, значит, в воде и думаю, руки-ноги не шевелятся, язык не ворочается, дышать не могу. Как же мне теперь гуантанамских девочек утешать? Тут пацаны местные прибежали, схватили меня за шнурки, на берег вытащили и кричат по-басурманскн: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца». Тятя на плантациях сахарного тростника спину гнул, зато мамаша дома оказалась. Знойная такая дамочка. Она мне искусственное дыхание по полной программе сделала! Я такое только в «Империи страсти» видал. Ну вот, зашевелились мои члены, ожил я, значит. Она меня и спрашивает: как зовут тебя, иноземец? А я никак вспомнить не могу: то ли Ромуальд, то ли Бонифаций. На всякий случай оба имени назвал. Ладно, говорит, Ромуальд Бонифациевич, будешь вместе со мной рыбу ловить. И стали мы с туземкой в Атлантическом океане рыбу ловить. День ловим, другой ловим. Только толку от этого чуть — имени своего я вспомнить не могу. А на третий день вышли в море, смотрю, моя посудина вдоль побережья кандыбает. Побитая вся, будто ее господа золотыми гильотинками порубали. Мужики меня увидали и кричат: «Эй, парень, ты наш, советский?» А я им кричу: «Ваш, конечно, советский!» — «Ну, тогда полезай на борт!» Влез я на борт и говорю: «Вы хоть скажите, как меня зовут?» А они только плечам пожимают. «Мы и свои-то имена забыли, а ты с нас чужое требуешь». Оказывается, господа с гильотинками всю команду за борт побросали. Пацанов, так же, как и меня, электрические скаты попортили, так что стала наша команда безымянной. И что самое страшное — разучились мы с тех пор читать и писать, будто и вовсе в школу не ходили. Ей-богу, не вру. "Б" от "М" отличить не мог. Так и пришли мы в беспамятстве в Питер. А там таможня. И на таможне этой соответственно таможенники стоят — ребята строгие, подтянутые, если что не по ним — сразу тебя в контрабанду определят. Ну вот, прохожу я, значит, через таможню. Таможенник то на меня, то в паспорт, то в паспорт, то на меня. Ну, не похож, конечно, рожа электричеством перекошена. Посмотрел бы я на твою, если б тебя шестью тысячами вольт шандарахнуло! В общем, не признает меня таможенник и спрашивает: «Георгий Александрович?» А я, как назло, уже к своему новому имени привык. Не сообразил от волнения и мотаю отрицательно головой — нет, говорю, не Георгий Александрович, а Ромуальд Бонифациевич. Ну, тут он, конечно, в свисточек засвистел, прилетели ангелы в погонах, подхватили меня под белы рученьки и спровадили в участок до выяснения персоны. Признать признали, конечно, но только с тех пор держали меня взаперти и ни в какие заграничные путешествия больше не отпускали. А господ с золотыми гильотинками я с тех пор за полмили обхожу. Не дай бог, второй мизинец отстригут! Вот такая, Лобстрюша, история. Видишь, как оно, все забывать? Дело мое в силе. Отпиши немедля".
Лобстер потянулся было к сотовому телефону, но вовремя вспомнил, что сотовые прослушиваются, снял обычную трубку, набрал номер.— Хэ, это я, Олег. У меня неприятности. Я получил послание от Гоши, он предлагает дело, причем в свойственной ему стебовой манере, и требует немедленного ответа. Отвечать?— Нет, Олег, дождись меня, — сказала Хэ и повесила трубку.Он подумал, что она, наверное, не знает кода на подъезде, но тут же посмеялся над собственной наивностью. Триллер опять взялся за свое: стал тереться о ноги и мяукать.— Идем, идем уже! — Лобстер взял котенка на руки и понес на кухню. Покормил Триллера, сам наспех перекусил крабовыми палочками. Послание Гоши не на шутку встревожило его. Что от него хотят? Выманить, подставить, убить? Или это обычный взлом? Да уж куда обычней — писать письма от имени убитого! Значит, утверждение китаянки об их с Никотинычем полной безопасности — пустая болтовня? Если в него сегодня не стреляли, вовсе не значит, что этого не произойдет завтра!В дверь позвонили. Лобстер уже по привычке на цыпочках подкрался к дверям, глянул в глазок. Дядя Паша. Ну нет, хватит, достал! Сегодня он ему не откроет, в прошлый раз за разговорами они до пяти утра просидели. Ему завтра работать! Да и Хэ сейчас приедет. Дядя Паша позвонил еще раз десяток, потом несмело стукнул в дверь кулаком и ушел.Лобстер вернулся в комнату и щелкнул мышкой. За заставкой с виляющими хвостами рыбками скрывалась парящая в голубом пространстве голова отца. Теперь была она вся обтянута мышцами, и кое-где уже начали прорисовываться подкожные белесые слои. Лобстер смотрел на объемное изображение, и ему было немного жутко — настолько оно было реальным, будто он сидит на уроке анатомии и изучает мышцы лица.Хэ пришла через полчаса. На ней был длиннополый жакет, под которым скрывался модный брючный костюм. Девушка была неразговорчива и, как показалось Лобстеру, чем-то расстроена, подошла к монитору, уткнулась в экран, читая послание.— Да, это его стиль, — кивнула она, закончив. — И мизинца у него нет, тоже верно. Я отрубила ему его большим кухонным ножом.Лобстер посмотрел на Хэ с уважением.— Ревность?— Какая разница? Дело прошлое. С начальством я переговорила, пиши ему, назначай встречу, — жестко сказала Хэ.— Где?— Где хочешь. Хоть на Останкинской башне. Сам ты на нее не пойдешь. Пойдет другой человек, о котором тебе знать не обязательно. Твое дело переписываться с ними. И никакой самодеятельности.Лобстер кивнул в ответ. Повисла пауза. Хэ смотрела на объемных рыбок, Лобстер на нее. При свете настольной лампы ее кожа, покрытая нежным пушком, казалось, сияла. Лобстер не удержался и прикоснулся к ее щеке. Девушка резко обернулась. Он отдернул руку.— Ты что?— Нет, ничего, — смутился Лобстер. — Ты его правда любила?Хэ пожала плечами в ответ, помолчала, потом заговорила быстро-быстро, будто боясь, что он ее прервет и не даст сказать самое важное.— Кем я была там? Никем. Впервые отец продал меня в девять лет. Так было принято у нас на юге. Если нечем кормить, то продай детей — и с плеч долой. Потом меня продали еще раз и еще. Гоша вывез меня, как игрушку. Куклу, которую можно кормить, выгуливать, как собачку, наряжать — делать что угодно. Она не знает языка и ни слова не скажет поперек своему господину. А потом, когда надоест, ее можно выкинуть в мусорное ведро и завести другую. С этой поездки в Китай и начались все его неприятности. Они узнали, что я пересекла границу нелегально. Было это десять лет назад, мне тогда было семнадцать. Гошу, конечно, вызвали, и я очень боялась, что меня выдворят из страны. По китайским законам меня осудили бы на очень большой срок. Но меня не выгнали, более того, когда Гоша не знал, как от меня избавиться, я ушла сама, потому что к этому времени уже работала в «восточном» отделе. Гражданство дали как политической беженке. Потом мне ничего не стоило завербовать Гошу, потому что я знала все его слабости. Он был мягкий, как глина, и за душой у него не было ничего, кроме его морских сказок. Я всегда знаю ту точку во времени, когда человек будет слабым и не окажет никакого сопротивления. У тебя тоже была такая точка. Впрочем, это неинтересно. — Хэ замолчала.— У меня просто не было выхода. Я спасал свою шкуру.— Выход есть всегда, просто ты не знал, куда деться и как себя повести в этой ситуации. Я подсказала тебе, подтолкнула, а Никотиныч поплелся за тобой, потому что не мог остаться один — у вас есть дело.Лобстер вздрогнул, внимательно посмотрел на китаянку. Неужели она знает? Неужели они отследили их «деревенский» выход в банковскую сеть? Не может быть! Как опытный хакер, он «шел» в сети не по прямой, а сначала влез на терминал одной фирмы, где два года назад ставил софты. Взлом должен был пойти оттуда.— Какое еще дело? — спросил он, прекрасно зная, что, если они на крючке, китаянка соврет.— Ну как же! Вы сладкая парочка! — пошутила Хэ. — Ты быстро ломаешь, он быстро чинит. А если серьезно — вы просто дополняете друг друга. Он, как бывший ученый, подходит к любому делу взвешенно, рассматривает проблему со всех сторон. А ты, как настоящий хакер, нагло вламываешься в систему и смываешься. Ты — генератор идей, он — аналитик. Вот и все! Мы разрабатывали вас каждого по отдельности, а потом вы вдруг оказались вместе. Убить двух зайцев, так?«Нет, не знает», — уверенно подумал Лобстер.— Да, вот что, до сих пор тебя охраняли негласно. Теперь эти, — Хэ ткнула пальцем в монитор, — должны увидеть, что ты под усиленной охраной. Мы раскроем им карты, но не все. Ладно, мне пора.— Хэ, останься, — попросил Лобстер, краснея. Ему показалось, что китаянка посмотрела на него с презрением.— Ты этого действительно хочешь?— Да. — Лобстер почувствовал, что сейчас сгорит от стыда. Впервые предлагал он женщине старше его по возрасту остаться. Обычно все было намного проще. Интернетовские девицы понимали все без слов, Миранда не в счет — она улетела! — Я хочу этого с того момента, когда ты попросила Никотиныча выключить свет. Как фотовспышка. Я увидел твое лицо на мгновение, а запомнил навсегда.— О боже, вы, русские, — большие романтики, — рассмеялась Хэ. — Просто в тебе играет мужская сила.— Может, оно и так. У меня всегда легко получалось с женщинами, но теперь…Хэ не дала ему договорить, стремительно поднялась, приложила указательный палец к его губам. Он опустил глаза и увидел ее яркий острый ноготь, похожий на узкий желобок.— Неужели ты не боишься меня, Лобстер? — шепотом спросила Хэ. — Ведь это я в одно мгновение круто изменила твою жизнь.— Ты с самого начала была откровенна со мной. А это подкупает. Но если честно — боюсь… Может, в этом и состоит кайф? Любовь и страх идут рядом, — тоже шепотом сказал Лобстер.— Ты умный. Помнишь, что я тогда сказала?— Выключите свет. Квартира находится под наблюдением.— Пожалуйста, выключи свет. Квартира находится под наблюдением, — повторила Хэ.Лобстер вдавил кнопку настольной лампы, привлек к себе Хэ…
Они любили друг друга так бешено, так страстно, будто находились под действием «винта», когда три дня меряются за один, не хочется ни спать, ни есть, тобой овладевает дикая, необузданная похоть: еще немного — и придется стравливать пар из ушей, энергия прет, и возникает желание если не поиметь весь мир, то хотя бы сделать что-нибудь хорошее.Лобстер устало откинулся на подушку и только сейчас почувствовал, что спину саднит: Хэ расцарапала ее своими острыми, похожими на желобки, ногтями.— Ты хороший, Лобстер. Ты не Гоша, — неожиданно сказала Хэ. — Он был жестокий. Садист. А ты — нежный, как ребенок.— Хватит меня сравнивать! — сердито произнес Лобстер. Ему не понравилось сравнение с ребенком — еще одна матушка нашлась!— Хорошо, не буду. — Хэ провела рукой по его груди. — Если хочешь — ничего больше не будет.— Нет, я хочу больше! Я хочу каждую ночь, каждый день! У меня тыщу лет никого не было!— Тысячу? — Хэ рассмеялась. — Столько живут только боги.Сбоку раздался противный писк компьютера, так он пищит, когда не может выполнить какую-нибудь операцию, и предупреждает писком — нельзя! Лобстер повернул голову и увидел сидящего на клавиатуре Триллера. Котенок с любопытством смотрел на клавиатуру и недоумевал, откуда идет писк.— А ну пошел вон, брысь! — Лобстер соскочил с кровати, бросился к столу. Пружинисто оттолкнувшись от клавиатуры, Триллер сиганул вниз. Лобстер вгляделся в экран монитора и рассмеялся.— Ты посмотри-ка. Когда это чудовище вырастет, наверняка станет кошачьим графиком.Хэ поднялась с кровати, подошла к нему, обняла за плечи. Маленькая, хрупкая Хэ, похожая на фарфоровую статуэтку. Он не знал наверняка, любит ли он ее так же, как Миранду, но зато знал точно: она его защитит!
Кому: главному киберпанку страны Гоше. От: Лобстера. Тема: «Встреча у ручья».
На голубоватом фоне чернел напечатанный Триллером текст послания:
«yyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyyuuuuuuuuuuuuuuuuuuuzzzzzzzzzzzzzzzzzz zzz//////obrval///////////////////» DELETE Обычно Лобстер погружался в работу с головой, но сегодня он маялся над 168-разрядным ключом, будто это было сочинение на тему «Как я провел ночь». Воспоминания одолевали его, заставляя сглатывать слюну, облизывать опухшие губы, покрываться потом и чувствовать глубокие царапины на спине. Сегодня утрем начальник подсунул ему аналитическую записку, в которой было сказано, что подобный 168-разрядный ключ уже получили два израильских фрикера, чем повергли в шок специалистов по защите информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31