Неужто никто из хакеров не стукнул, что они с Гошей были приятелями? Быть этого не может. Значит, «следакам» приказано не соваться. — Просто хочется ходить по улицам не озираясь.— Нет, озираться всегда надо, — широко улыбнулась Хэ. — Древний человек всегда озирался, чтобы на обед не съели. Сейчас в нашем мире ничего не изменилось: только зазевался — и все!— Да, в большой семье не щелкай клювом, — рассмеялся Лобстер. — Это тебя Гоша так хорошо русскому научил?— Нет, у Гоши, кроме его сказок, за душой не было ничего, — грустно сказала Хэ. — Это еще КГБ. Метод погружения. Все на русском — радио на русском, телевизор на русском, люди кругом — на русском, так восемь месяцев, и ни одного китайца, чтобы поговорить на родном языке.— Здорово! — восхитился Лобстер.— Ты будешь трендеть или все-таки мне поможешь? — раздраженно спросил Никотиныч.— Не ворчи! — сказал Лобстер, протягивая Никотинычу очередную бумажную полосу. — Молодежь этого не любит.Китаянка рассмеялась.
Лобстер своим ключом открыл дверь квартиры матери. В комнатах было темно.— Мам! — позвал он громко.Никто не отозвался. Лобстер скинул туфли и, не раздеваясь, прошел на кухню к холодильнику. Открыл дверцу, уселся перед холодильником на пол, вытащил кусок твердокопченой колбасы, зубами ободрал шкуру, стал жадно есть, потом взялся за сыр, затем за фрукты, которые стояли в большой миске на нижней полке. Наевшись, Лобстер поискал глазами напитки, но ничего, кроме Андрюшиного кефира, на полках не было. Кефир он с детства терпеть не мог. Встал, закрыл холодильник, припал к горлышку чайника. Вода была противно теплой, — значит, в доме недавно кто-то был.Лобстер сыто зевнул, прошел в кабинет, сунул в ящик бабушкино свидетельство о смерти. Все, он чист! Повалился на диван, закрыл глаза. Тут же увидел перед собой миловидное лицо Хэ, услышал ее звонкий голосок. Раньше его внутреннему взору представала только Миранда. Та, воздушная и розово-голубая, которую он знал когда-то, с которой встречался, сидел в кафе, разговаривал, любил, но вот образ ее стал постепенно стираться, мутнеть, и даже маленькая, вырезанная из большой, фотография не могла пробудить ускользающие, как мотыльки, воспоминания. Теперь он видел Хэ. Как в тот раз, при первой их встрече, когда Никотиныч выключил в комнате свет, а лицо китаянки осталось перед его взором. Он старался не думать о том, кем была она раньше, и о том, что у нее был долгий роман с Гошей. Только дай волю фантазии, и она вытащит на свет божий мерзких чудовищ, которые, пуская слюни, тут же начнут нашептывать подробности из прошлой жизни Хэ. «Многие знания умножают скорбь». Увидел он ее тогда в комнате Никотиныча сидящей на стуле по-турецки, и с этого начался отсчет времени — его времени, ее времени, их времени. Говорят, что мужчины всю жизнь любят один тип женщин. Он был уверен, что это так, но знал точно, что ему нравится в девушках — воздушная походка. В этом Хэ очень походила на Миранду.Он не заметил, как уснул. Во сне ему снился экран монитора, в котором, быстро обрастая мышцами, крутится желто-зеленый череп отца. Череп сделал один оборот, и он вдруг увидел перед собой лицо Миранды, словно изъеденное оспой, лицо было таким неприятным, что его передернуло, череп сделал второй оборот, и перед ним теперь было лицо Хэ, тоже изъеденное, третий — лицо дяди Паши, четвертый — Никотиныча, пятый — начальника, шестой — снова дяди Паши, седьмой — Гоши с кровавым хохолком, восьмой — дяди Паши, девятый…— Олег, раздеться-то нельзя было? — раздался издалека голос матери.Он открыл глаза и увидел ее. Она смотрела на него, склонив голову набок.— Привет, мам. — Лобстер резко поднялся, и от этого у него потемнело в глазах. Он подождал, пока зрение восстановится, обнял мать— Куда ты пропал? — спросила Татьяна Борисовна, целуя сына в щеку.— В командировке был, — соврал Лобстер.— Устроился на работу. Куда?— На, посмотри. — Лобстер протянул ей удостоверение, пошел в прихожую раздеваться.— ФАПСИ? — удивленно прокричала ему вдогонку мать.— Представьте себе, — отозвался Лобстер. — Я у них главный специалист по компьютерным программам. Государственный человек. Зарплата хорошая, санатории, курорты, бесплатное лечение и проезд.— С каких это пор ты заговорил о лечении и проезде? — подозрительно поинтересовалась мать. — Ты всегда был противником службы. Тебя что, заставили туда пойти?Да, женская интуиция покруче хакерской, в этом он сейчас лишний раз убедился.— Мне просто стало скучно среди этих ублюдочных юзеров. Каждый день один и тот же трендеж, жесты такие, якобы все крутые…— Врешь, — перебила его мать. — Не хочешь говорить, не надо. Ты что-нибудь ел? Пойдем на кухню.Мать вынула из холодильника кастрюлю, поставила ее на плиту.— Грибной суп будешь?— Да нет, я колбасы нахряпался, — признался Лобстер.— За подарком пришел?— Ну, в общем, и за подарком, и тебя повидать, а главное — Андрюху твоего тупого.— Вот балбес! — рассмеялась мать. — Вам, мужикам, никогда нас не понять. — Она ушла, вернулась с конвертом. — Здесь две тысячи, купишь себе что нужно.— Спасибо, — Лобстер поцеловал мать и направился в прихожую.— Куда? — закричала мать вдогонку. — Совести у тебя совсем нет! Хоть бы остался раз — поговорили!О чем ему было говорить с матерью? О ценах на потребительские товары? О холодах и брошенном институте?— У меня дела срочные. Я теперь человек подневольный. Дан приказ ему на Запад, ей — в другую сторону, — пропел он фальшиво.— Я тебе куртку новую купила, свитера. Дешевая партия была, и вещи хорошие. — Мать полезла во встроенный шкаф.— Ну, если хорошие. — Лобстер присел на тумбочку в прихожей.— Господи, когда же ты перестанешь от меня бегать? — с надрывом в голосе неожиданно спросила мать. — Отец бегал, ты бегаешь.— Умру и перестану, — мрачно пошутил Лобстер.
…Лобстер с Никотинычем сидели на кухне. Никотиныч пил чай и курил сигареты, Лобстер потягивал из бутылки колу.— Ну, зачем ты меня позвал? — спросил Лобстер.— Ты не суетись, парень. Мы теперь люди солидные, суетиться нам не к лицу. — Никотиныч подмигнул Лобстеру и затянулся сигаретой.— Я, между прочим, из-за тебя даже с матерью не смог повидаться, — произнес Лобстер с обидой в голосе. — Говори давай, не тяни!— Ты прав: с матерью повидаться — это святое, — кивнул Никотиныч. — Ладно, пошли.Никотиныч включил в комнате свет, кивнул Лобстеру на диван — садись, включил видеомагнитофон и телевизор, вставил кассету.— Ну что, морально готов?Лобстер пожал плечами:— Порнуха, что ли?Никотиныч рассмеялся:— Ага, тут тебе такая порнуха, что мало не покажется. — Он нажал на кнопку воспроизведения.На экране телевизора замелькали полосы, потом появилась дергающаяся черно-белая картинка: какой-то большой зал, люди, вооруженные охранники. Картинка перестала дергаться, изображение стало четким. Зал был перегорожен большой дубовой стойкой, над которой возвышались толстые бронированные стекла. Люди подходили к стойке, наклонялись к окошечкам. С другой стороны стойки за компьютерами сидели люди, стучали по клавиатурам. Иногда они склонялись над ящиками в столах, доставали из них кредитные карты и вставляли в паз считывателя. Именно такой теперь был у них. Р-р-раз, и готово! — очередной посетитель отходил от стойки. Камера давала общий вид сверху, но вот объектив «наехал» на оператора, стали видны его пальцы, ловко бегающие по клавишам.— Что это? — спросил Лобстер, хотя на самом деле он уже догадался, что на кассете операционный зал банка.— Все это «наш» банк, дорогуша. — Никотиныч снова подмигнул Лобстеру и рассмеялся. — Камера внутреннего слежения.— Я уже понял, что камера. Откуда у тебя это?— От верблюда, — отшутился Никотиныч. — Видишь, как барабанит. Нужно только как следует увеличить изображение и…— Расшифровать, — добавил Лобстер. — Нет, это ненадежный способ. Счет может быть нулевым, а мы тут будем себе месяц голову ломать. Я ж тебя просил карточки достать!— Ну, парень, карточки — это очень сложно, — покачал головой Никотиныч.— Да уж полегче, чем эту кассету, — усмехнулся Лобстер. — Приди в банк да заведи карту футов на пятьдесят.— Кто же тебе мешает? Приди и заведи! — У Никотиныча сегодня было явно хорошее настроение.— Легко сказать — заведи! Мы с тобой теперь узники совести. — Лобстер показал на пальцах «решетку». — Кто нас за кордон выпустит?— Эх ты, душа щенячья! — Никотиныч потрепал Лобстера по волосам, затем сунул руку в карман рубахи. — Крибле, крабле, буме! — Как карты, веером, он держал теперь в руке четыре кредитные карточки.— Ух ты! — На этот раз Лобстер искренне восхитился, потянулся к картам.— Спокойнее, молодой человек, спокойнее. — Никотиныч отвел руку. — Вы у нас узник совести, кредитные карты вам не положены.— Ну ладно, хватит уже прикалываться — дай посмотреть! Это что, наши?— Что за дурацкие вопросы? Конечно, это наш родной банк, над которым мы уже год ломаем голову. И скоро сломаем окончательно. Ну, доволен?— Еще бы! — Лобстер счастливо рассмеялся. — Ты, Никотиныч, голова! Он посерьезнел.— В общем, так, та наша деревенская неудача — не в счет. Виноват — каюсь. Теперь шансы увеличились процентов этак на шестьдесят. Во-первых, у нас есть кредитки, которые мы расшифруем в самое ближайшее время, во-вторых, видеозапись, которую мы тоже проанализируем, в-третьих, ключи. Три довольно реальных способа, чтобы подобраться к взлому. Мы должны работать сразу по всем направлениям, а потом сравним полученные результаты. Так?— Йес! Ты тоже голова! — Никотиныч щелкнул себя пальцами по горлу. — Отметим это дело?— Отметим, — кивнул Лобстер. — Я занимаюсь картами, ты — видеозаписью. На все про все две недели сроку. По-моему, это реально.— Я так и не понял, как ты собираешься взломать кредитки?— А, это ты про мой сон? — Лобстер отрицательно помотал головой. — Ноу-хау. Могу продать за миллион.— Согласен! — возбужденно сказал Никотиныч.— Не сейчас — потом. Ну, кто за напитками пойдет? По старшинству?
Подвыпивший Лобстер смотрел, как в свете фар летят на лобовое стекло крупные снежные хлопья, как убегает под колеса мокрая дорога, и мечтал о том, как приедет, погреется с полчасика в теплой ванне и засядет за работу, а потом ляжет в постель, закроет глаза и увидит Ми… Нет, не Миранду, он увидит Хэ — это уже точно. Не фиг было так долго молчать и посылать его куда подальше! Он такой — злопамятный! Сейчас у него Хэ и работа, работа и Хэ. Надо бы подкатить к китаянке, хватит уже вокруг да около ходить…Еще месяц назад Лобстер предположить не мог, что способен работать под контролем. Был он свободен, как птица, летел, куда хотел, клевал, что хотел, а теперь — надо же — у него обычный рабочий день, как у всех, каюте-то задания, тесты, проверки. И самое удивительное — его все это нисколько не напрягает. Он чувствует себя равным среди этих солидных мужиков, которые годами сидят над алгоритмами шифрования, обсуждают футбол и семейные дела, показывают фотографии детей и внуков. Они в этой системе — как его виртуальные рыбы на мониторе — могут плавать сутками, а его, щенка, бросили в воду, учись, мол, вот он и учится. Пока что он понял одно: то, что казалось ему месяц назад серьезным делом, было лишь игрой, баловством. Он наивно полагал, что расстался с детством, с «игрушками» — ан нет! — даже та югославская война, за которую его так хвалили на службе, была для него не более чем игрой. За тысячи километров от него гибли живые люди, а он сидел в уютном кресле за большим монитором и щелкал по клавишам, прикалываясь над натовцами. Попав в систему, он понял, что все в этом мире серьезно, даже если это далеко от тебя. А может, он пошел вовсе не в беспутного отца, а в мать, у которой вся жизнь расписана по часам, и ему просто необходимо получать и отдавать приказы, ходить строем, отдавать честь, служить и выслуживаться? Да нет, не может быть! Все это — временное увлечение военным делом, какое рано или поздно бывает у всех пацанов. А потом, когда дело касается призыва, — куда только девается их рвение? Он и сейчас свободен, как птица! Еще две недели — и улетит!Лобстер откинулся в кресле, ожидая, когда загрузится Интернет. Триллер терся об его ноги и жалобно мяукал.— Сейчас-сейчас, потерпи! — раздраженно сказал Лобстер. Он вошел в электронный почтовый ящик. В ящике было только одно послание. Миранда ему больше не писала, зато… Когда письмо открылось, Лобстер в испуге отскочил от монитора, едва не наступив на Триллера. Оно было от киберпанка Гоши! Гошу давным-давно вскрыли, кремировали и закопали, его красный хохолок выцвел и поседел от сырости, сгорел, превратился в прах, а послания все шли! Что это? Чьи-то дурацкие шутки? Или серьезная игра, по правилам которой он должен разговаривать с мертвецом?Лобстер взял себя в руки, пододвинул кресло к монитору.
(19.30) Кому: Лобстеру. От: Главного киберпанка страны Гоши. Тема: «Пора бы встретиться». "Дорогой ты мой Лобстрюша! Что же ты молчишь, другу на письма не отвечаешь? Или адрес мой электронный забыл? Я тебе его сто раз напишу, чтоб ты выколол в уголках своих прекрасных глаз! По поводу человеческой забывчивости расскажу тебе одну очень поучительную историю. Однажды отправились мы на нашем маленьком сухогрузе с партией резиновых изделий к острову Свободы Куба, что лежит рядом со злобной американской империалистической акулой и занимает площадь, равную подошвам демонстрантов, марширующих по Красной площади в день 7 ноября. Впрочем, это не суть… Ну вот, зашли мы, значит, в Гуантанамскую бухту. Местечко там — почище, чем твоя Тверская в вечернюю пору. Девочкам заработать себе на жизнь абсолютно нечем: мужики сутками на плантациях сахарного тростника спины гнут, иностранцев в помине нет, поскольку им кроме голой задницы еще и культурную программу подавай. Они по Гаване на «кадиллаках» с сигарами разъезжают, а гуантанамские девочки горькие слезы льют и чулки штопают. Мы с моими сотоварищами, конечно, как могли, девочек утешили, но их там как коз на пастбище, тысяч двадцать, а нас всего семеро, настоящих мужиков, на всем сухогрузе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31