— Ну а как же! Должна быть, — неуверенно сказал Никотиныч.— Смотри! А то сегодня же отсюда свалим! Веди, Сусанин.— Покажу тебе сейчас местный парадиз, — подмигнул приятелю Никотиныч и повел Лобстера вниз, к реке.Туман уже почти рассеялся. Река неторопливо несла свои воды. Противоположный берег зарос тростником и камышами, а тот, на который они вышли, был чист — только кое-где из воды торчали верхушки водяных растений. Узкие деревянные мостки уходили в реку на одну треть ее ширины. Речной поток неторопливо огибали покрывшиеся тиной деревянные столбы.— Ну что, будешь? — спросил Никотиныч, кивнув на реку.— Купаться? Ты что, глюкнулся? — возмутился Лобстер. — Холодина какая — пар изо рта идет!— Как хочешь, — пожал плечами Никотиныч и стал расстегивать брюки. — Подержи, чтоб не отсырело.Лобстер принял его одежду, перекинул через руку. Никотиныч, оставшись в длинных трусах, заухал как филин, стал звонко хлопать себя по животу и ляжкам, приседать и размахивать руками, потом сорвался с места, понесся к мосткам. Деревянные отсыревшие доски громко запели под его ногами. Он нырнул, разорвав тишину речной глади громким всплеском.Лобстер присел на корточки и стал рассеянно наблюдать за рекой — хотелось спать. Никотиныч вынырнул, отфыркиваясь, поплыл к противоположному берегу.Лобстер вдруг представил себе, что будет здесь через каких-нибудь полтора-два месяца, когда мороз накрепко скует реку, оденет ее в ледяной панцирь. Сначала и без того неторопливое течение замедлится, вода станет тягучей, масляной, как глицерин, но еще будет сопротивляться холоду, упрямо пробивая себе дорогу в неглубоком русле, но потом сдастся, встанет и начнет снизу нежно облизывать пока еще тонкий лед, потихоньку наращивая его. Изо льда около берега будут торчать верхушки водяных растений, которые побуреют, промерзнут и станут хрупкими, как елочные игрушки. А поселковые протопчут через реку десятки узких тропинок и будут шастать через реку взад-вперед — в магазины, в гости, в школу.Удирали они из Москвы поспешно, как зайцы. Через пять минут после звонка Никотинычу Лобстер уже выскочил из дома. На улице огляделся по сторонам и бросился к автобусной остановке — машину ловить не решился. В каждом человеке, будь то мужчина, женщина или десятилетний лохматый шкет, видел он теперь потенциального убийцу. Оборачивался на каждый шорох, следил за руками людей. Когда кто-нибудь из окружающих лез в карман или за пазуху, Лобстер замирал, готовясь броситься за угол, в кусты: он был почти уверен, что человек сейчас вынет пистолет с глушителем. Нервы были натянуты как струны.С Никотинычем они договорились встретиться на Ярославском вокзале, под табло. Лобстер сунул в рюкзак свой ноутбук, провода, разъемы, покидал компакт-диски с программами, родного Йорика. До того спешил, что забыл взять коробку с обыкновенными дискетами. Потом выяснилось, что Никотиныч тоже не взял дискет. Истеричный звонок Лобстера полностью выбил его из колеи. Уже в поезде он пытался было начать разговор о предполагаемых врагах, которые могли бы мстить, предлагал сделать звонок в Управление по борьбе с оргпреступностью, анонимно навести на след, но Лобстер заявил, что даже думать об этом не хочет. Ему нужно время, чтобы хоть немного успокоиться и все взвесить. Ночью, когда в Угличе ждали автобус, он вдруг подумал, что дядя Паша мог быть прав, покушались на него, а не на Лобстера, за какие-нибудь его «славные» чеченские дела. Мстили? Эта мысль хоть немного привела его в чувство — до этого момента он не мог ни спать, ни есть.Никотиныч выбрался на берег, стал бегать вокруг Лобстера, высоко вскидывая ноги.— Ать-два, ать-два! Водичка — мед, а вылезешь!.. — хохотнул он, обрызгав приятеля.— Морж нашелся! Давай уже пойдем, глаза слипаются, — недовольно проворчал Лобстер.— Окунулся, и не слипались бы, — весело отозвался Никотиныч. Назначая встречу под табло на Ярославском, он и словом не обмолвился, куда они едут — боялся прослушивания. Сам для себя тут же решил, что убегут они именно сюда, под Калягин, — кто будет искать их в этой глухомани?Никотиныч снял трусы, тщательно отжал их, сунул в полиэтиленовый пакет, вытерся полотенцем, надел другие.— Знаешь, как речка называется? — спросил он вдруг Лобстера.— Как?— Жабня.— Жабня? — Лобстер рассмеялся. — Ты и есть самая главная жаба на этой реке.— Главная, не главная, однако сколько мы тут с пацанами рыбы перетаскали… Ты рыбачить любишь?— Терпеть не могу, — честно признался Лобстер.— Все с тобой понятно — московская мимоза. ^ Ладно, через пять минут будешь спать сном младенца, — пообещал Никотиныч.Он оделся, обулся и выкинул вперед руку, указывая направление.— Нам туда.Они взбирались на холм по тропинке между домами. Триллер в коробе не переставая мяукал, чем вызвал ажиотаж среди собачьего населения. Первым в одном из дворов зашелся истошным лаем седой пес, видимо выживший к старости из ума, потом к нему присоединился соседский волкодав, затем загремела тяжелой цепью овчарка во дворе напротив, заставив гостей ускорить шаг, — в общем, через минуту от деревенской тишины не осталось и следа.— Ты, Триллер, просто международный террорист какой-то, — насмешливо сказал Лобстер. — Всех на уши поставил!Котенок испуганно смотрел на хозяина через щели короба, вжимался в пластиковую стенку и недоумевал, из-за чего весь сыр-бор?Никотиныч зашел во двор, поднялся на крыльцо, коротко стукнул костяшками в дверь. Никто не отозвался. Второй раз Никотиныч стучать не стал, открыл дверь и, кивнув Лобстеру — давай за мной, — вошел в сени.Небольшая горница, разделенная надвое фанерной перегородкой, оклеенной цветастыми обоями, была погружена в полумрак. Воздух в избе был спертый, словно ее не проветривали несколько лет: несло кислятиной и тухлыми яйцами.Никотиныч приложил руки к печи, Лобстер последовал его примеру. От печной стены шло приятное сухое тепло.— И кто это по избе шлындрает? — раздался из-за печи скрипучий старческий голос.— Теть Варя, это я, Сергей, — торопливо отозвался Никотиныч.— Какой такой Сергей? — Певуче заскрипела пружинами кровать, послышались шаркающие шаги, сопровождаемые постукиванием палки о пол. Из-за перегородки показалась старуха в каком-то ветхом, не поддающемся описанию платье. Она подслеповато щурилась, силясь разглядеть непрошеных гостей. — Какой Сергей? — повторила она.— Ирины Ермолаевой сын, — уточнил Никотиныч.— Иркин? Серега? — В голосе старухи слышались нотки сомнения. — Иди-ка сюда! — Нашарила в полумраке его руку, потащила за собой к окну. Уставилась, силясь узнать в сорокалетнем мужике пацана. — А не похож, — покачала головой тетя Варя. — До чего ж громоздкий стал! Поперек себя шире!— Да я это, тетя Варя, я, — рассмеялся Никотиныч. — Я тут вам подарочков привез. — Никотиныч расстегнул молнию на сумке, стал выкладывать на стол какие-то свертки.— А кто это с тобой? — все еще недоверчиво вглядываясь в Никотиныча, спросила старуха.— Это друг мой, Лобс… Олег, в общем. Вот, решил ему пенаты предков показать. Отдохнуть хотим немного. Телефон на почте работает, нет?— Телефон? — переспросила старуха. — Я уж третий год со двора никуда не хожу! Почитай, девятый десяток меряю. У Светки спросить надо. Мать-то жива?— Жива, теть Варя, жива. Привет вам передавала. Как там ее дом, стоит?— Ага, вот в ермолаевском и будете жить, — кивнула старуха. Она откинула скатерть, выдвинула ящик стола, стала шарить рукой. Протянула Никотинычу ключи на шнурке. — Ране я и сама Иркин дом держала, а теперича соседку прошу. Мать-то когда последний раз была?— Не знаю, — пожал плечами Никотиныч. — У нее уже лет десять под Москвой дача есть.— О-о, зато я знаю, — протяжно произнесла старуха. — Третий год уж носу не кажет! Избу-то держать надо: и топить, и править. Одних дров сколько уйдет? А ежли бы не я? Так и передай: не может ездить, пускай продаст, а у меня уже силов нету. «Под Москвой у нее дача»! — передразнила Никотиныча старуха. — Срам!— Хорошо, теть Варь, я скажу, — пообещал Никотиныч.Когда они вышли на крыльцо, Лобстер с удовольствием вдохнул в себя свежий осенний воздух.— Ну, ваще!— А ты думал булки на деревьях растут? — усмехнулся Никотиныч. — Как говорится, не дай бог па старости лет одному остаться! Да еще в такой глухомани. Умрешь, и будет дом твой гробом твоим, — неожиданно возвышенно произнес он.— Значит, телефона может и не быть? — вернул его на землю Лобстер.— Давай-ка сначала устроимся, — предложил Никотиныч.
Дом матери, состоявший, как и изба тети Вари, из двух крохотных комнатушек, разделенных фанерной перегородкой, оказался в полном порядке — горница была чисто убрана, стол застелен новой клеенкой, Лобстеру даже показалось, что окна вымыты совсем недавно — они радужно поблескивали под лучами осеннего холодного солнца.— Смотри, я здесь на каникулах жил. — Никотиныч показал на перегородку, рядом с которой стояла узкая софа с исцарапанной спинкой. На обоях были наклеены вырезанные из «Советского экрана» фотографии актеров и актрис. Некоторых Лобстер не знал — старики. — Молодость моя, — вздохнул Никотиныч. — Когда в шестом классе учился, мы с двоюродной сестрой сюда приезжали. Сколько ей тогда было? Лет шестнадцать? Ну, в общем, как все девки, хотела в театральный поступать и меня тоже этим бредом заразила. Слава богу, выздоровел вовремя, а то до сих пор сопли пускал бы! — Никотиныч сорвал одну из выцветших фотографий, скомкал ее и швырнул в ведро со щепками возле печи. — Хочешь, здесь спи, а я на материной, — кивнул он на софу.Лобстер раскрыл короб, Триллер некоторое время раздумывал, покинуть свое временное пристанище или обождать, потом все-таки решился — выскочил, осторожно ступая лапами, прошелся по горнице, принялся обнюхивать углы.— Только попробуй мне здесь нагадь! — грозно предупредил Никотиныч котенка. — На улицу будешь ходить, понял?Триллер шмыгнул под трильяж с прикрытыми зеркальными створками.— Зато мышей не будет, — сказал Лобстер, укладываясь на софу. — Меня больше нет! — И тут же провалился в сон — сказалась почти суточная нервотрепка.
Никотиныч проснулся из-за скрипа половиц, открыл глаза и увидел женский силуэт напротив окна. Женщина была окружена солнечным ореолом, а ее волосы ярко светились.«Явление Божьей Матери засранцу Никотинычу», — подумал он, усмехнулся про себя и натянул одеяло до подбородка.— Кто здесь?— Здравствуйте, — сказала женщина чуть слышно. Она отошла от окна, и сияние исчезло. — Я стучала, а вы спите. Меня баба Варя прислала. Светлана я, с почты.— Вы подождите, я встану.— Ах да, — смутилась женщина. — Я на крыльце подожду.Скрипнула дверь. Никотиныч торопливо напялил брюки, надел на ноги шлепанцы, вышел из закутка, где стояла кровать. Лобстер все еще спал, отвернувшись лицом к поцарапанной спинке софы.Было далеко за полдень. Холодное солнце уже клонилось к кромке перелеска на дальнем холме. Теперь Никотиныч сумел как следует рассмотреть женщину. Было ей около тридцати. Высокая, плотная, щеки горят румянцем, будто вымазаны свеклой. Про таких говорят: кровь с молоком.— С приездом, Сергей Дмитриевич, — улыбнулась она широко.— Ты меня знаешь? — удивился Никотиныч.— А как же! — Светлана кокетливо склонила голову. — Вы с моим братом на мостках курили и меня к себе не пускали, вот я родителям и нажаловалась. Попало вам потом здорово. Егора Кондрашова помните?— Ах вот оно что! — На самом деле ни саму женщину, ни ее брата Никотиныч вспомнить не мог — кивнул из вежливости. — Это сколько ж тебе лет тогда было?— Шесть, наверное, — Светлана рассмеялась. — А за то, что нажаловалась на вас, вы меня в лодку посадили и по реке пустили. Ох и ревела я!.. Баба Варя сказала, вы телефоном интересуетесь.— Неужели есть?— Шутите! — махнула на него рукой Светлана. — И в администрации есть, и у зоотехника, и у фельдшера — уж два года, как мини-АТС поставили. В район можно позвонить, в область. У нас тут сплошная цивилизация.— А дальше области нельзя? — осторожно поинтересовался Никотиныч.— Куда хочете можно, — уверенно кивнула Светлана. — Прошлым летом голландцев привозили, так они к себе домой по трубочкам маленьким звонили. Сотовый телефон называется.Никотиныч весело рассмеялся.— Так то голландцы, Свет. У них зарплаты большие. — Он посерьезнел. — Нам обычную телефонную связь надо. Устойчивую. На несколько часов.— А зачем вам? — спросила Светлана.— Для работы, — уклончиво ответил Никотиныч. — Ну так что, сможем?— Конечно, но только лучше ночью, когда линия свободна.— Нам как раз ночью и надо. Светлана задумалась на мгновение.— А как же с ключом быть? Я ведь его вам дать не могу — у меня там ценности на почте.— А ты не давай. Можем вместе вечерком посидеть. Винца попьем, разговоры поразговариваем, — тут же нашелся Никотиныч. — Или у тебя муж ревнивый?— Нету у меня мужа, — вздохнула Светлана.— Да неужто такую красавицу никто до сих пор не взял?От этих слов щеки женщины загорелись, будто фонари.— Погиб у меня муж, — просто сказала Светлана. — От Калязина ехали — мост видели?— Видели, — кивнул Никотиныч, вспомнив великолепный вид с моста: укутанное туманом водохранилище, а посреди белая колокольня, освещенная робкими лучами нарождающейся зари.— Ну так вот, до моста не доезжая, он в воду и сверзился. Видать, в глазах у него двоилось.— Сильно пил? — участливо поинтересовался Никотиныч.— И пил, и бил, — вздохнула Светлана. — Плохо, ребеночка не завели.— Какие твои годы! Мужа еще заведешь, детей, — подбодрил женщину Никотиныч.— Такие — никакие. В семнадцать сыскать мужика не могут, а мне куда? Только и осталось, что за бабой Варей ухаживать! — Она кивнула на дом. — А то не сын ваш спит?— Да нет, не сын. Дочь у меня, — улыбнулся Никотиныч. — А это — друг, коллега. Работаем вместе.Светлана направилась к калитке, снова кокетливо склонила голову:— Ну, так вы, Сергей Дмитриевич, заходите вечерком с другом, как обещали. Почта у нас до шести. Не знаю только, где вино для продолжения знакомства возьмете? В магазинах у нас его теперь не продают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31