Когда мои жертвы прибывают в чрево зла, у них есть свидетельство того, что в моих руках они испытали все страдания, какие только можно испытать при жизни, и попадают в разряд добродетельных существ. Благодаря моим стараниям их слияние с молекулами зла становится чрезвычайно затруднительным делом, поэтому агония их бывает ужасна, и по законам притяжения, важнейшим во вселенной, эта агония относится к тому же типу страданий, что они испытали перед смертью. Как магнит притягивает железо, как красота возбуждает плотский аппетит, так и разные типы агонии, скажем, типы А, Б и В, стремятся к своему подобию и соединяются с ним. Человек, которого моя рука ввергла, допустим, в агонию типа Б, возвратится в систему молекул зла через ту же агонию Б, а если этот тип самый ужасный, я знаю, что жертва при возвращении в чрево зла испытывает ту же самую агонию, так как возвращение сопряжено с такими же точно муками, которые душа претерпела, уходя из жизни. Ну а сам способ – просто формальность… может быть, ненужная и пустая, но она мне нравится.
– Признаться, – покачала головой Клервиль, – это самая удивительная и самая странная система, какая могла прийти в человеческую голову.
– Зато не такая экстравагантная, как ваша, – отвечал Сен-Фон. – Послушать вас, так Бога следует либо очистить от всех пороков и недостатков, либо отвергнуть; что же до меня, я принимаю его целиком, со всеми его пороками, и тому, кто знает все отвратительные свойства существа, которого только из страха называют милосердным, мои идеи покажутся более разумными, нежели те, что изложили вы.
– Но ваша система построена на жутком ужасе перед Богом.
– Верно, он наводит на меня ужас, однако моя система ни в коем случае не обусловлена моей ненавистью к нему, она – плод моего разума и моих размышлений.
– Я предпочитаю скорее не верить в Бога, чем придумать его для того, чтобы ненавидеть. А что ты об этом думаешь, Жюльетта?
– Я отъявленная безбожница, – сказала я, – и ярая противница догмата о бессмертии души; мне больше нравится ваша система, и я скорее поверю в небытие, нежели в какие-то неведомые страдания в загробной жизни.
– В вас обеих говорит тот самый порочный эгоизм, – заметил Сен-Фон, – который служит источником всех человеческих ошибок. Человек формирует для себя мировоззрения в соответствии со своими вкусами и наклонностями и поэтому неизбежно удаляется от истины. Я советую вам оставить ваши страсти в покое, когда вы рассматриваете философские вопросы.
– Ах, Сен-Фон, – сказала Клервиль, – так я вам и поверила, что ваши взгляды являются продуктом только тех страстей, что обуревали вас в минуты философских размышлений. Будь меньше жестокости в вашем сердце, ваши догматы были бы менее кровожадны, и вы скорее согласитесь на вечное проклятие, о котором говорили, чем откажетесь от восхитительного удовольствия устрашать им других.
– Вы правы, – вмешалась я, – это только предлог изложить нам свою доктрину, очередная извращенная прихоть с его стороны, а сам он в это не верит.
– Вот здесь вы ошибаетесь, и вам хорошо известно, что мои поступки абсолютно соответствуют моему мышлению: зная, что слияние с молекулами зла бывает ужасно мучительным для любого человека, даже отъявленного злодея, я предаюсь всевозможным преступлениям в этом мире с тем, чтобы меньше страдать в будущем.
– Что касается до меня, – возразила на это Клервиль, – я оскверняю себя злодействами, потому что они мне нравятся, потому что я считаю их одним из способов служения Природе и еще потому, что, поскольку от меня после смерти ровным счетом ничего не останется, не имеет никакого значения, чем я занималась в этом мире.
Нашу беседу прервал стук въехавшей во двор кареты, и дворецкий возвестил о приезде Нуарсея; тот вошел не один, а в сопровождении юноши лет шестнадцати, прекраснее которого я еще не встречала в своей жизни.
– Черт побери, – проворчал министр, – я только что объяснял этим дамам свои взгляды на адские муки, и неужели мой дорогой друг Нуарсей хочет, чтобы я испытал их на деле?
– Вы, как всегда, правы, – ответил Нуарсей, – и вот этот прелестный мальчик поможет вам. Это сын маркизы де Роз, той самой, кого на прошлой неделе вы отправили в Бастилию по обвинению… что же там было? Кажется, заговор против короны?
– Да, насколько я припоминаю.
– И по-моему вы намеревались завладеть этим юношей, а возможно, и кое-какими деньгами?
– Точно.
– Значит, я не ошибся. Как бы то ни было, маркиза, зная о наших отношениях, долго добивалась со мной встречи; я попросил вашего секретаря составить указ об освобождении, и сегодня утром мы с ней побеседовали. А это результат наших переговоров.
С этими словами Нуарсей подтолкнул юного Роза к министру.
– Насладитесь им и подпишите. Кроме того, я привез вам сто тысяч франков.
– Он довольно мил, – произнес Сен-Фон, целуя юношу, – весьма и весьма мил, но как это некстати… Мы недавно досыта насладились, и я чертовски измотан.
– Я уверен, – сказал Нуарсей, – что у мальчика есть все, что требуется, чтобы вернуть вас к жизни.
Роз и Нуарсей, которые, как оказалось, еще не ужинали, присоединились к нашей трапезе. После ужина Сен-Фон сказал, что хочет иметь меня под рукой, пока будет развлекаться с юным маркизом, и предложил Нуарсею провести время с Клервиль; они выразили живейшее удовольствие и удалились в соседнюю комнату.
– Боюсь, что мне потребуется твоя помощь, – обратился ко мне Сен-Фон, – несмотря на всю его привлекательность я не надеюсь на свой член. А ну-ка расстегни ему рубашку, моя радость, и подними ее повыше, а панталоны спусти до колен… Вот так, это я люблю больше всего.
Едва оголился обольстительный предмет вожделения моего друга, Сен-Фон прильнул к нему, долго и с восторгом лобзал его, лаская рукой почти детский еще член, и скоро ощутил в себе прилив сил.
– Соси его, – бросил он мне через плечо, – а я пощекочу ему задний проход. Думаю, вдвоем мы сможем выдавить из него оргазм.
Через некоторое время, затрепетав при мысли о сперме, которая готова была излиться мне в рот, Сен-Фон захотел поменяться со мной местами; мы проделали этот маневр с такой быстротой, что не успел член юноши оказаться у него во рту, как брызнула исторгнутая плоть, и он проглотил все до капли.
– Ах, Жюльетта, – признался он, облизывая губы, – это пища богов, о другой я и не мечтаю.
Вслед за тем, наказав мальчику отправляться в постель и не засыпать, пока мы не придем, Сен-Фон увел меня в свой будуар.
– Знаешь, Жюльетта, – начал он, – я должен кое-что рассказать тебе об этом деле, о котором и сам Нуарсей знает не так много.
Маркиза де Роз, одна из красивейших женщин при дворе, когда-то была моей любовницей, а этот юноша – мой сын. Он заинтересовал меня еще два года назад, и все это время маркиза мешала мне удовлетворить эту жгучую страсть, поэтому пришлось терпеть, пока мое положение не станет достаточно прочным, чтобы я мог действовать без риска. Только совсем недавно мне удалось сокрушить остатки ее былого величия, и я понял, что время мое пришло; кроме того, у меня есть два веских повода: я зол на нее за то, что когда-то получал от нее удовольствие, и от того зол, что она не дала мне насладиться. ее сыном. И вот теперь она трясется от страха и посылает мальчика ко мне, но, пожалуй, он появился слишком поздно: в продолжение восемнадцати месяцев я кончал при одной мысли о нем, а такой сильный пожар не может длиться бесконечно, и мне кажется, если он еще не угас окончательно, то, во всяком случае, уже не тот, что прежде. Однако в нынешнем приключении есть и другие возможности для злодейства, которые я упускать не намерен. Да, дорогая, я очень хочу прикарманить сто тысяч маркизы и не против того, чтобы изнасиловать ее сынка, правда, на этом останавливаться я не собираюсь: ведь надо принять во внимание мою потребность отомстить. Так что она покинет Бастилию только в мусорной корзине.
– О Господи, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказал. Маркиза не знает, что в случае смерти ее сына, я, хотя и являюсь дальним родственником, буду единственным наследником ее состояния; сама шлюха не протянет и месяца, и после того, как нынче ночью я с удовольствием отделаю ее отпрыска, завтра утром мы угостим его чашечкой шоколада, которая устранит последнее препятствие между мною и неожиданным наследством.
– О, какие ужасные вещи я слышу!
– Не такие уж они ужасные, милая моя, если учесть, что в предвкушении этого события трепещут все молекулы зла.
– Вы удивительный человек! А что получу я, если приму в этом участие?
– Пятьсот тысяч ливров в год, Жюльетта, и для этого надо потратить всего лишь двадцать су на мышьяк. Ну довольно, – сказал министр, поднимаясь на ноги, – нас ждет хорошенькое развлечение, так что не будем терять время. Посмотри сама, – продолжал он, предлагая мне потрогать свой разбухший, твердый как камень, член, – посмотри, как действуют на меня злодейские мысли. Ни одна женщина на земле не сможет пожаловаться на мою страсть, если я буду знать, что после этого убью ее.
Юный Роз ждал нас; мы положили его в середину, и Сен-Фон, не мешкая осыпал его похотливыми поцелуями; мы горячо ласкали и обсасывали его, мы сверлили языком задний проход, а когда возбуждение министра достигло предела, он по самый эфес вогнал свою шпагу в юношеский зад. Я щекотала языком анус моего любовника, и хотя он изрядно потрудился в тот день, я редко видела, чтобы его сперма изливалась в таком обильном количестве и чтобы спазмы его длились так долго. Он приказал мне высосать все семя из сосуда, в который он его бросил, и переправить ему в рот; такое предложение всколыхнуло мою развратную натуру, и я проделала это с замирающим от восторга сердцем. Затем юношу заставили содомировать меня в то время, как министр обрабатывал его таким же образом, после чего Сен-Фон оседлал меня сзади, облизывая при этом ягодицы нашего наперсника, которого мы, в конце концов довели до крайнего истощения, заставив несколько раз извергаться нам в рот и в зад. Брезжил рассвет, когда Сен-Фон, обезумевший от происходящего, но еще не удовлетворенный, велел мне крепко держать мальчика и самым безжалостным образом исполосовал всю его заднюю часть многохвостой плетью, а напоследок избил его кулаками и еще несколько минут терзал его тело. В одиннадцать часов принесли шоколад; по указанию министра я подсыпала в чашку яд, утверждая таким образом его права на наследство, а он, пока я готовила смертоносное зелье для его родного сына, писал записку коменданту Бастилии с приказом сделать то же самое с его матерью.
– Ну что ж, – произнес Сен-Фон, подавляя зевок и глядя на несчастного, в чьих жилах смерть уже начала свою ужасную работу, – можно сказать, что день начинается неплохо; пусть Всемогущий Творец Зла посылает мне четыре подобных жертвы в неделю, и я не перестану возносить самые искренние и жаркие молитвы в его адрес.
Тем временем, ожидая нас, Нуарсей и Клервиль позавтракали вдвоем, после чего мы присоединились к ним, и все, что произошло этим утром, осталось нашей с министром тайной. Мужчины уехали в Париж, захватив с собой обреченного мальчика, а мы с Клервиль возвратились в город в ее карете.
Касательно этого приключения, мне нечего добавить, друзья мои: преступление, как и все остальные, к которым приложил руку Сен-Фон, увенчалось полным успехом; вскоре после того он вступил во владение наследством, оказавшимся весьма солидным, как он и предполагал, и миллион' ливров – двухгодичная рента от его нового состояния – был подарком, который он торжественно вручил мне за пособничество.
По дороге в столицу Клервиль засыпала меня довольно щекотливыми вопросами, на которые я отвечала весьма уклончиво и ловко. Разумеется, я рассказала ей о наших плотских утехах, ибо не было никакого смысла скрывать их, да она бы мне и не поверила, если бы я их отрицала. Однако о главном – тайных замыслах Сен-Фона – я умолчала. Воспользовавшись моментом, я напомнила подруге о ее обещании помочь мне вступить в клуб либертинажа, о котором она однажды мне намекнула, и она дала мне честное благородное слово, что меня примут на самом ближайшем собрании. Мы въехали в город, расцеловались и простились друг с другом.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Настало время, друзья мои, немного подробнее рассказать вам о моей жизни, роскошной жизни, которую я заслужила беспредельным распутством, с тем чтобы вы могли сравнить ее с беспросветной нуждой и прочими несчастьями, не покидавшими мою сестру с тех пор, как она пошла путем добродетели; и ваш просвещенный философский ум подскажет вам, какие выводы следует сделать из этого сравнения.
Итак, я жила на широкую ногу, если только это бледное выражение способно передать вызывающую роскошь, окружавшую меня, что, впрочем, вовсе не удивительно при тех безумных расходах, которые я могла себе позволить благодаря своему покровителю. Не считая бесчисленного количества предметов, требуемых для удовлетворения потребностей Сен-Фона, я имела в своем распоряжении великолепный особняк в Париже и прелестное поместье возле Со в Барьер-Бланш – самое уютное гнездышко, какое можно себе представить; к моим услугам всегда была дюжина лесбиянок, четверо столь же услужливых горничных, секретарь, ночная служанка – она же сиделка, три экипажа, десяток лошадей, четыре лакея, подобранных по выдающимся мужским качествам и по размерам членов, и все остальное, необходимое для ведения большого хозяйства; за вычетом содержания челяди и прочих текущих расходов, мне оставалось два миллиона, которые я могла тратить на свои прихоти и капризы. Думаю, стоит сказать несколько слов о моей повседневной жизни.
Начну с того, что каждый день я просыпалась в десять часов. До одиннадцати я никого не принимала, кроме самых близких друзей, после чего до часу дня продолжался мой туалет, на котором присутствовала вся челядь дома; приблизительно в час дня я давала приватную аудиенцию посетителям, которые приходили просить моей протекции, или министру, когда он бывал в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95