пусть теперь полижут его.
Пока продолжалась следующая церемония, он занимался тем, что обсасывал услужливо подставляемые мужские члены, и как нетрудно догадаться, не забыл при этом Клориса и Делькура. Потом громогласно объявил:
– А теперь, Жюльетта, пришло время завершить первый акт нашей драмы.
С этими словами злодей яростно набросился на Юлию и вонзил в ее зад свое безжалостное орудие; слуги крепко держали отца и мать, а Делькур, с раскрытой бритвой в руке, подошел ближе, приготовляясь отсечь ребенку голову.
– Только не спеши, Делькур, – предупредил министр. – Я хочу, чтобы моя милая племянница знала, что с ней происходит и что она отдаст Богу душу не раньше, чем я кончу.
Делькур приставил сверкающее лезвие к нежной коже, и девочка испустила долгий пронзительный вопль.
– Давай, давай, – подбадривал Сен-Фон, удобнее располагаясь в ее чреве, – но только медленнее, так, чтобы я почувствовал все ее судороги. А теперь наклонись, Делькур… Вот так… я хочу поласкать твой набалдашник, пока ты работаешь. А ты, Жюльетта, займись задницей Делькура: целуй ее, да покрепче, ведь теперь он – наш бог… И придвинь ко мне ближе зад мамаши: я хочу поласкать его, пока умирает ее дитя.
Но Боже ты мой, что это были за ласки! Это были звериные укусы, настолько жестокие, что кровь бедной женщины брызгала фонтаном. В то же самое время министерский зад обхаживал лакей, и распутник пришел в экстаз, который невозможно передать словами.
– О, как сладостно преступление! – рычал он вперемежку с бессвязными проклятиями. – Как я обожаю злодейство!
Делькур медленно, с непередаваемым изяществом, сделал свое дело… Мертвенная бледность покрыла лицо Клориса, и он отвернул в сторону помутневший, искаженный ужасом взгляд. Красивая головка Юлии, наконец, упала на пол, как роза, сорванная безжалостным северным ветром.
– Никогда еще я не испытывал такого блаженства, – заявил Сен-Фон, оттолкнув от себя бездыханное тело. – Вам не понять, как сладко сжимается анус, когда постепенно, один за другим, отрезаются шейные позвонки… Просто сказочное ощущение! Вот так, сударыня, теперь готовьтесь вы предоставить мне такое же удовольствие.
И началась новая кровавая вакханалия, в точности повторяющая предыдущую. Считая, что операция движется чересчур быстро, Сен-Фон несколько раз останавливал ее.
– Ах, какое это наслаждение – отрезать голову женщине, которую когда-то страстно и безнадежно любил, – говорил он эти и им подобные слова, задыхаясь от вожделения. – Наконец настал момент моей мести. О, как долго я его дожидался!
Он, как и прежде, ласкал член палача, правда, на этот раз предпочел целовать мои ягодицы; один из лакеев наглухо закупорил ему задний проход, второй проник в чрево Делькура, занятого своим делом. Отца положили таким образом, чтобы я могла бить его розгами по самым интимным местам. Мой любовник – настоящий дьявол во плоти – блаженствовал и наслаждался медленной агонией своей кузины, чья голова отделилась от тела через пятнадцать минут после начала экзекуции. Настал черед Клориса. Его предварительно связали, Сен-Фон совершил с ним ритуальный акт содомии, и головорез приступил к делу, а их обоих содомировали лакеи. Объектом для своих ласк Сен-Фон избрал роскошные ягодицы Монтальм. И вот, наконец, бомба взорвалась. О небо! Я не присутствовала при оргазме всемогущего Люцифера, но уверена, что семя его не извергалось столь бурно и ликующе, не вскипала на его губах такая обильная пена, не скрипели так свирепо его зубы, и не были столь яростны и ужасны его проклятия в адрес всех богов. Пока, обессиленный, Сен-Фон отдыхал, я выпроводила всех женщин и обоих лакеев в соседнюю комнату.
Хочу заметить, что антропофагической оргии этого Нерона современности предшествовало пиршество, так что когда наш распутник, в сопровождении своего головореза, вошел в залу, где должно было состояться новое кровопролитие, он был свеж и полон сил как перед началом драмы.
Я максимально учла все его вкусы и излюбленные привычки; сладострастные композиции, которым предстояло услаждать его взор, были расположены в трех альковах, украшенных непременными атрибутами Смерти. На стенах комнаты, задрапированных черной тканью, были развешаны кости, черепа, множество прутьев, розог, бичей и разнообразных плетей; в каждой нише на черных подушках возлежала девственница, подставляя свое влагалище ласкам опытной лесбиянки, и на лбу у обеих были изображены скрещивающиеся кости с черепом. В каждой нише, на самом видном месте, висела отрезанная Делькуром голова, справа стоял гроб, а слева – небольшой круглый столик, на котором бежали: пистолет, шкатулка с ядами и кинжал. Мне пришла в голову удачная мысль распилить тела трех наших жертв, я использовала только среднюю часть от середины бедер до груди, и эти огромные куски человеческого мяса низко свешивались на веревках в простенках между нишами. Эти предметы первыми бросились в глаза вошедшему Сен-Фону.
– Ого, – плотоядно улыбнулся он после того, как расцеловал эти атрибуты, – они снова здесь, со мной; я безумно рад видеть их, эти попки, которые принесли мне столько радости.
Несколько свечей, подвешенных под потолком в середине комнаты, освещали жутким светом мрачные своды и расставленные повсюду всевозможные оружия пыток, среди которых выделялось необычной формы колесо. Оно могло вращаться внутри большого барабана, внутренняя поверхность которого была утыкана стальными шипами; согнутую дугой жертву укладывали по окружности колеса, и при его вращении живое тело раздирали неподвижные шипы, по мере снятия очередного слоя, все глубже впивались в тело жертвы. Пытка эта была тем более ужасна, что человек испытывал медленную и страшную агонию в течение десяти часов, прежде чем испустить дух. Чтобы ускорить или замедлить этот процесс, достаточно было уменьшить или увеличить расстояние между колесом и барабаном. Сен-Фон еще не видел эту адскую машину, придуманную Делькуром, в действии, но осмотрев ее, немедленно выдал изобретателю пятьдесят тысяч франков. С этого момента его главной заботой было выбрать из трех жертв одну, которой первой предстояло расстаться с жизнью таким необычным образом. Его похотливый взгляд перебегал с одной на другую, и по тому, как заблестели его глаза, когда он посмотрел на Фульвию, самую обольстительную из троих, я поняла, что выбор сделан. А жаркий поцелуй, запечатленный на ягодицах этого прекрасного создания после того, как он осмотрел машину, рассеял все сомнения. Однако расскажу обо всем по порядку.
Поначалу Сен-Фон совершил ритуальный обход: он усаживался в кресло, стоявшее перед каждой из трех ниш, Пальмира, единственная из моих служанок не занятая в альковной сцене, становилась позади кресла и рукой возбуждала ему член, а он тем временем ласкал член Делькура и мои ягодицы, любуясь тем, что происходило в алькове. Лесбиянка старательно ласкала девушку, поворачивая ее и так и эдак, демонстрируя тело девочки в разных позах, потом распутник подзывал девственницу к себе и сам целовал и ласкал ее. Таким образом Сен-Фон обошел все три ниши и вернулся к первой, где получил основательную порку от Делькура, а затем, пока его содомировал один из лакеев, я сосала ему член. Перед третьим альковом я почувствовала, как орган его разбухает и начинает подрагивать, это случилось перед нишей, в которой Блезина развлекалась с Фульвией. Тогда он поцеловал нежные ягодицы девочки и, наклонившись ко мне, прошептал на ухо:
– Вот кого мы будем колесовать. Представляю, как будет трепетать эта восхитительная попочка.
Завершив обход, министр улегся на низенькую, обитую красным бархатом скамью, и начался невероятный по своей мерзости парад: все присутствующие, не исключая никого, подходили по одному, приседали над ним на корточки и испражнялись ему на лицо. Первой подошла Пальмира; облегчившись, она опустилась на колени, взяла член его светлости в рот и ласкала его в продолжение всей церемонии. От этих мерзостей распутник перешел к ужасам: приказал Делькуру высечь всех семерых женщин, а во время экзекуции я терла его член о мертвые головы, которые сняла со стены по такому случаю.
После того, как он обошел все три алькова и насладился сценами самого утонченного разврата, начался следующий акт: двое моих копьеносцев содомировали двух моих лесбиянок, третью порол розгами Делькур, а у ног Сен-Фона лежала одна из девочек, которую он готовился лишить невинности, в чем помогали ему мы с Пальмирой – она сократировала его искусственным членом, а мне выпала честь ласкать его орган. Распутник с отчаянной свирепостью совершил подряд три дефлорации влагалища, перевернул Фульвию на живот, вогнал свое копье в ее задний проход и через минуту испытал долгожданный оргазм. После того, как я, губами и языком, обласкала натруженное оружие, чтобы вдохнуть в него новую энергию, Сен-Фон приказал палачу подвести к нему всех женщин, не исключая и меня; каждая из нас получила двести ударов, потом каждая ложилась животом ему на колени, подставляя зад Делькуру, который занимался с нами содомией.
Вслед за тем министр увел обреченных девушек в дальний кабинет и некоторое время провел с ними наедине. Мы так и не узнали, что он там делал и не посмели спросить об этом, когда они возвратились. По всей вероятности, он внушал им мысль о неизбежности мучительной смерти, потому что все трое вернулись, обливаясь слезами отчаяния. Пока министр отсутствовал, Делькур сказал мне, что обыкновенно за объявлением приговора следует небольшой эпизод сладострастия и что с тех пор, как узнал этого могущественного, вельможу, он, Делькур, постоянно видел, что объявляя приговор, его светлость изнемогает от какого-то сладостного и непонятного чувства, похожего на тайное страдание. Этого следовало ожидать и в данном случае, так как Сен-Фон вышел из кабинета сильно взволнованный, покрасневший и чрезвычайно возбужденный, судя по состоянию его органа.
– Очень хорошо, – озабоченно произнес он, потирая руки, – давайте посоветуемся, как будем их умертвлять. Агония их должна быть ужасной и беспрецедентной в своем роде – это ясно всем. Делькур, мальчик мой, пошевели мозгами, ибо я ожидаю от тебя изобретательности; эти молоденькие поросятки должны пройти все круги ада, и я буду очень огорчен, если муки их будут недостаточны.
Говоря так, он подарил Фульвии ласковый поцелуй – положительно, она возбуждала его сильнее, чем остальные.
– Делькур, – продолжал он, – позволь рекомендовать тебе эту прелестницу, она будет великолепно смотреться на твоем колесе, а эти пухленькие розовенькие полушария как будто специально созданы для твоих шипов.
С этими словами он впился в тело девочки зубами и начал кусать его; снова потекла кровь, а после одного, особенно удачного укуса ее левая грудь осталась без соска, и, блаженно улыбаясь, злодей проглотил его. На короткое время он сунул свой член в ее задний проход, затем вытащил, взял в руку внушительную колотушку Делькура и направил ее в освободившееся отверстие.
– Палач обязан совокупиться со своей жертвой, – важно сказал он. – Этого требует протокол.
Пока Делькур исполнял то, что требовал протокол, Сен-Фон ногтями царапал и рвал детские ягодицы, бедра, груди и слизывал струившуюся по ее телу кровь. Потом подтащил к себе Пальмиру, к которой, очевидно, питал особую слабость, и сказал ей:
– Смотри, смотри, как я обращаюсь с маленькими девочками, когда они возбуждают меня.
Не успев произнести последнее слово, он проник в ее анус и после нескольких мощных толчков уложил ее в кресло, чтобы лучше видеть ягодицы девушки, в такую же позу встала Делия; трое обреченных девочек опустились перед ним на колени полукругом, и он принялся терзать их, поручив Блезине целовать свой член. Он втыкал булавки в почти детские тела несчастных, резал их перочинным ножиком и тут же вонзал дымящееся от крови лезвие еще глубже и расковыривал рану. А я? Я занималась тем, что поддерживала его возбуждение на должном уровне, приняв, по его указанию, член Делькура в свое чрево и массируя в каждой руке по лакейскому члену. Министр, завершив этот эпизод, связал всех троих коленопреклоненных жертв веревкой спиной друг к другу и, выбрав плеть с заостренными железными наконечниками, превратил в кровавую массу детские груди; после этой вакханалии он прижался лицом к ягодицам Пальмиры и долго сосал отверстие, чтобы восстановить силы.
– Ну довольно развлекаться, – сказал он, поднимаясь на ноги, – пора переходить к главному. Сейчас займемся поркой для начала.
Семерых женщин – меня оставили в покое – привязали к специально сооруженным столбам, каждая держала в поднятой руке распятие, на таких же распятиях, лежавших на полу, стояли четверо лесбиянок и с явным удовольствием попирали их ногами; троих жертв поставили на утыканные гвоздями доски, которые немилосердно терзали им ступни. Груди их туго опоясали ремнями, поначалу сырыми, которые по мере высыхания все сильнее сдавливали их; на голову каждой водрузили хитроумный агрегат с винтовым механизмом, посредством которого Сен-Фон, вращая ручку, мог опускать находящийся внутри тонкий, остро заточенный стержень и вдавливать его на нужную глубину в череп бедной девочки; другое орудие, напоминавшее большую вилку с двумя зубьями, также очень острыми – их проверил сам министр, – было укреплено перед глазами каждой, а еще один острый стержень упирался им в пупок на тот случай, если, не выдержав ударов кнута, они вздумают наклониться вперед. Возле каждой жертвы стояла лесбиянка, которая, разумеется, была избавлена от этих обременительных доспехов.
Первым делом Сен-Фон использовал розги, которые подал ему Делькур: каждой из девочек выдал по сотне ударов, а каждой лесбиянке – пятьдесят. Во втором эпизоде вступила в действие плеть с множеством хвостов, увенчанных железными наконечниками: жертва получила двести ударов, лесбиянка довольствовалась двенадцатью. Вслед за тем Сен-Фон начал крутить ручку закрепленных на голове механизмов, и бедные, окованные острым железом, дети ответили таким надсадным воплем, который мог растопить сердце любого человека, сделанное не из столь прочного материала, как наше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95