— Надеюсь, ты не прогонишь меня, если я предложу тебе распить бутылочку шампанского в благодарность за то, что я остался жив.
— Ты станешь пить шампанское с женщиной, у которой такая физиономия? — спросила Катя.
— Меня больше интересует внутреннее содержание, — сказал Колокольчиков и внезапно покраснел ушами.
— Внутреннее содержание у меня все отбито и ничего не понимает, — призналась Катя. — Разбудите меня, гражданин начальник, пока я с нар не упала.
— Прекрати эту бодягу, Воробей, — строго сказал капитан, и Катя невольно вздрогнула: она совсем забыла про свою вторую фамилию, и теперь она ее покоробила. — Забудь про все и наслаждайся жизнью. Ничего не было, ясно? Никуда не надо бежать и ни от кого не надо прятаться. У тебя есть квартира, у тебя есть профессия...
— Была, — поправила Катя. — Была профессия, капитан.
— Брось, — убежденно сказал Колокольчиков. — У тебя есть талант, а значит, будут и деньги. Главное, больше не бей меня по голове.
Катя шутливо потрепала его по заклеенному пластырем затылку.
— Бедненький, — сказала она и едва сдержала внезапно подкатившие к глазам слезы — шутки не получилось.
Так же осторожно она застегнула сумку и откинулась на спинку сиденья. Легкая болтовня внезапно утомила ее, а серьезный разговор не предназначался для ушей таксиста.
«А разговор будет, — думала Катя, безучастно глядя в окно. Только теперь она заметила, что желтый цвет одержал в городе окончательную победу над зеленым, и вспомнила, что сегодня — первое октября. — Колокольчиков, хоть и похож на плюшевого медвежонка, работает в ФСБ, а у этой конторы просто так ничего не делается. Если они меня отпускают, значит, в кулаке у них зажат достаточно прочный, по их мнению, поводок, за который при случае можно будет потянуть. Эх, Колокольчиков, Колокольчиков... Вот пальну тебе в затылок, раз ты такой лопух, и заставлю этого водилу увезти меня куда глаза глядят».
Она дотронулась до пистолета сквозь ткань сумки — теперь, когда она знала, что он там, он прощупывался легко. Прикосновение к ребристой рукоятке успокоило ее. «А может, все и вправду кончилось? — с внезапно вспыхнувшей надеждой подумала она. — Это же все-таки Колокольчиков — друг, товарищ и брат... родной человек, можно сказать. Он меня тогда не сдал, может, и теперь не сдаст... Мы же с ним, шкафом славянским, как нитка с иголкой — куда он, туда и я... Надо же, где встретились!»
Катя совсем расчувствовалась и, поймав себя на этом, решила, что все-таки выздоровела не до конца — глаза у нее все время были на мокром месте, что свидетельствовало о слабости.
Чуть позже они сидели за столом.
После короткого обсуждения шампанское было отвергнуто, как напиток аристократов и вообще подозрительная ерунда, и вместо него была куплена бутылка хорошего коньяка. Теперь эта бутылка, уже наполовину опустевшая, возвышалась посреди стола с нехитрой закуской, основу которой составляли пепельница и две пачки сигарет. Над столом слоями плавал синий табачный дым, напоминавший цветом плохо очищенный самогон. Уставший от непривычно долгого монолога Колокольчиков мрачно курил. Одно было хорошо — сигарета больше не отдавала ни кордитом, ни паленой шерстью, хотя сказал капитан далеко не все.
— Эх, — нарушила молчание Катя, — наливай, старлей! То есть, прошу прощения, капитан.
— Какая, к черту, разница, — устало сказал Колокольчиков, наполняя рюмки.
— Это точно, — согласилась Катя, — разницы никакой. И что я за дура такая? Знала ведь, что станешь меня вербовать. Гвоздануть бы тебя по башке...
Колокольчиков тяжело завозился на табуретке, вздыхая и трогая затылок.
— Речь идет о детях, — повторил он в сотый, наверное, раз. — О том, что в нашем отделе сидит стукач, я уже не говорю — тебя это, в конце концов, больше не касается, хотя... если он узнает...
Он вдруг замолчал и страшно выкатил глаза, как человек, неосторожно проглотивший горячую картофелину. Выражение его лица было таким комичным, что Катя с трудом сдержала готовый вырваться смешок. Говоря по совести, смешного ничего не было — от объяснений Колокольчикова все только еще больше запуталось. Капитан, казалось, говорил вполне откровенно, а в той части, которая касалась подробностей «лекарственного» бизнеса Головы, даже переходил временами на крик и дважды дошел до того, что грохнул кулаком по столу, так что Кате оба раза приходилось поспешно подхватывать готовую опрокинуться бутылку, но в то же время Колокольчиков неумело и поэтому очень заметно темнил... а вот теперь проговорился или почти проговорился.
— Ну, — подтолкнула его Катя, небрежно поигрывая рюмкой, — чего замолчал? Давай, давай. Сказавши "а", надо говорить "б", как ты полагаешь? Или ты думаешь, что твоя болтовня, твое хождение вокруг да около — это то, что мне нужно? Что может узнать этот ваш стукач?
— Что ты жива и при этом находишься на свободе, — неохотно ответил Колокольчиков. — Ты наверняка знаешь его в лицо и сможешь опознать, значит...
— Значит, я подлежу ликвидации, — закончила за него Катя. — Только ведь это не все, правда?
— Да все, все, — отмахнулся Колокольчиков. — Ты его знаешь, и этого достаточно. Давай лучше выпьем.
— Погоди, — сказала Катя. Она вдруг рассмеялась сухим, трескучим смехом. — Валенок ты, Колокольчиков. А туда же — вербовать... Нет, ты представляешь, что будет, если этот ваш стукач узнает, что я была у вас в руках и вы меня отпустили? Вот он удивится, наверное... Не меньше, чем я.
— Господи, — вздохнул Колокольчиков, — и за каким хреном я пошел на эту работу? Клал бы какие-нибудь кирпичи...
Катя аккуратно поставила рюмку на стол и взяла в руку давно лежавший на коленях пистолет.
— Колокольчиков, — сказала она, наводя оружие на капитана, — ну скажи, почему ты такое же дерьмо, как и все?
— Ох, — вздохнул Колокольчиков, — если бы я знал... А ты опять за свое?
— Сам виноват, — сказала Катя. — Не надо было врать... благодетель. Короче, так: или ты мне сейчас выложишь все, как на духу, или я тебя продырявлю, а потом пускай твои коллеги меня берут, если руки не коротки. Как получилось, что ты оказался в клубе одновременно со мной? И, главное, как получилось, что ты все про меня знаешь? И почему я в таком случае до сих пор здесь, а не за проволокой?
— Ну, — сказал Колокольчиков, — в каком-то смысле ты нам очень помогла...
— Очень интересно, — сухо вставила Катя. — И чем же?
Она сделала повелительное движение стволом пистолета.
— Да убери ты свой пугач, ей-богу, — скривился Колокольчиков и полез в карман. — Смешно же, честное слово.
— Вынь руку из кармана, — сказала Катя металлическим голосом. — Все равно не успеешь.
— Да? — усмехнулся капитан. — Сама ты валенок, Скворцова.
Он вынул из кармана горсть патронов и высыпал их на стол. Патроны застучали о крышку стола, как крупные градины.
— Возьми, — сказал Колокольчиков, — вдруг пригодятся? Я слышал, пистолеты лучше стреляют, когда они заряжены.
Некоторое время Катя неверящими глазами смотрела на стол, а потом швырнула пистолет туда же, расколов пепельницу пополам. Окурки раскатились по столу, патроны брызнули в разные стороны. Бутылка опрокинулась, и остатки коньяка с ленивым бульканьем стали выливаться из длинного горлышка, затопляя испачканный пеплом стол. Никто не обратил на это внимания. Катины плечи поникли, голова опустилась, и Колокольчиков сумел разглядеть светлую каплю, сорвавшуюся с ее щеки и упавшую на колени.
— Пропади оно все пропадом, — сказал вдруг Колокольчиков. — Надоело. Слушай.
— Да пошел ты, — плачущим голосом сказала Катя, не поднимая головы.
— Ну, нет, — ответил капитан. Теперь он почти рычал. — Ты хотела слушать? Вот и слушай. В конце концов, ты мне два раза жизнь спасала... Слушай теперь, чтобы в следующий раз думала, что делаешь, когда будешь кого-нибудь за задницу с того света тащить.
Он немного помолчал, яростно пыхтя сигаретой.
Катя тоже молчала — ей вдруг расхотелось узнавать ответы на свои вопросы.
— Это все придумал я, — продолжал капитан. — Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверное, это потому, что я все время думал о тебе... о тебе и об этой сволочи.
— Я тоже думала о тебе, — сказала Катя, не поднимая головы. — Однажды я видела тебя по телевизору... там. Я тогда из-за этого попала в аварию.
— Будь оно все проклято, — глухо сказал Колокольчиков. — Зря ты это сказала. Но, так или иначе, я это придумал. Я знал про тебя все — где ты, что ты... Навел справки сразу же после того, как устроился в эту контору. Знаешь, это, оказывается, совсем просто — найти человека. А вот удержать... А, к черту! Мы никак не могли подобраться к этому мерзавцу — стукач сдавал всех наших агентов, и мы находили тела... потом. Не все и не сразу. А дело росло... Да нет, не так. Просто дети все время умирали. Я тогда почти с ума сошел — как же так? Вот он, сволочь, как на ладони, а взять никак не получается... Нужен был человек — такой, чтобы вошел во все детали, не вызывая подозрений. Такой, чтобы его даже заподозрить было нельзя в связи с нами.
— Господи, — сказала Катя. Она даже перестала плакать и подняла голову, уставившись на капитана огромными, блестящими от недавних слез глазами. — Неужели ты...
— Мы, — сказал Колокольчиков, отводя взгляд. — Мы это сделали. Наши люди очистили твой банковский счет. Наши люди разграбили твой дом и сдали тебя иммиграционной службе... Потом встретили тебя в аэропорту, посадили там в кутузку и организовали тебе побег.
— А Лизка...
— Лизка была передо мной в долгу еще с тех времен, когда я был лейтенантом и занимался карманными кражами. Она по глупости влипла в нехорошую историю, а я ее прикрыл... В общем, просьба была пустяковая — пристроить знакомую, но так, чтобы она, то есть ты, ничего про это не узнала. Я знал, что она крутится вокруг этого «Омикрона» и накоротке с этим их хореографом... мать его! Кто же знал, что Щукин — просто ширма? Лизку жалко. Хорошая была девка, душевная.
— Да, — сказала Катя, — я заметила. Слушай, так это вы на меня микрофон навесили?
Капитан кивнул.
— Следя за тобой, мы пытались следить за Головой... особенно после того, как ты стала курьером. Но тут ты нас лихо посадила в лужу...
— А я думала, что это Голова страхуется, — сказала Катя. — Надо же... Погоди, погоди... А ну, смотри на меня! Смотри на меня, капитан!
Колокольчиков быстро взглянул ей в лицо и тут же снова отвел глаза.
— Не может быть, — прошептала Катя. — Андрей?
Колокольчиков скрипнул зубами и нехотя, через силу, кивнул головой.
— Стукач сдал его Голове, — сказал он, и в горле у него что-то тонко и нелепо пискнуло. — Он... мне показалось, что он... любил... тебя.
— Дерьмо, — сказала Катя. Голос у нее сорвался, глаза защипало. — Ты понимаешь, что подлее этого просто ничего невозможно придумать? Ладно, к черту. Замнем для ясности. И что бы вы делали, если бы взяли меня с грузом?
— Это смотря по твоему поведению, — неохотно ответил капитан. — Сдала бы нам этого гада — отпустили бы.
— А если нет?
— А почему, собственно, нет? — вяло удивился Колокольчиков. — Он же тебя втемную использовал.
— И не он один, — заметила Катя. — Вот так история... Это ты мне, что ли, утром звонил? Ну, позавчера.
— Я, — признался Колокольчиков.
— Ну и дурак, — сказала Катя. — Я чуть со страху не померла. Весь кайф мне испортил. Пришлось с пистолетом в ванну лезть. Н-да... А теперь, значит, подавай вам стукача...
— Только он знает, где склады, — подтвердил Колокольчиков. — И вообще...
— Что — вообще? Честь мундира, что ли? Да какая у вашего мундира честь? И потом, почему ты так уверен, что ему известно про склады?
— Я не уверен, — сказал Колокольчиков, выбирая в подмокшей коньяком пачке сигарету посуше. — Я надеюсь. А что до чести мундира... К примеру, наши ребята шли туда, зная, что идут на смерть... просто потому, что дети умирали. И не только туда, и не только теперь, и не только из-за детей... Я сто раз проклял себя за то, что так поступил с тобой. Но только потому, что сделал это тайком, а вовсе не потому, что... что сделал. Что-то я запутался совсем.
— Оно и заметно, — сказала Катя. — Но в общих чертах я поняла.
Она тоже закурила, сделала глубокую затяжку и разогнала дым рукой.
— Знаешь, — продолжала она, — я, наверное, должна быть тебе благодарна. Все-таки я теперь дома... Только мне все равно обидно — надеюсь, тебя это не удивляет. Я же баба все-таки, а ты меня, как... как... ну, ты понял.
Колокольчиков кивнул.
— Я сдам вам вашего стукача, — снова заговорила Катя. Голос ее звучал сухо и бесстрастно, она даже не подозревала, что может разговаривать таким тоном. — Но при одном условии: чтобы я тебя больше не видела. Ни тебя, ни твоих коллег. Потом, когда-нибудь... не знаю. Может быть. Но сейчас — пойми — я просто не могу. Не могу смотреть, не могу слышать... думать о тебе не могу.
— Прости, — сказал Колокольчиков.
— Бог простит, — отрезала Катя. — Хотя я слышала, что он устал нас любить. Короче: что я должна делать?
— Да ничего, — как-то чересчур беспечно откликнулся Колокольчиков. — Черт, опять сигарета потухла.
— То есть как это — ничего? — спросила Катя. Она вдруг начала понимать, что еще не все открытия остались позади.
— А я уже все сделал, — тем же деланно-беспечным тоном заявил Колокольчиков. — Да все просто, — продолжал он с явной неохотой, видя, что Катя смотрит на него в упор. — Сегодня утром было совещание. Шеф собрал весь отдел, и я тогда доложил, что, по агентурным данным, курьер Головы по кличке Птица только что вернулась на свою квартиру... Ну, и адрес, само собой... Вот, — добавил он зачем-то, старательно отводя глаза.
Некоторое время на кухне висела тишина — тяжелая, как крышка гроба. Собеседники сосредоточенно дымили сигаретами, избегая смотреть друг на друга.
— Уф-ф, — сказала, наконец, Катя. — Ну и дерьмо. Я имею в виду, что ты дерьмо, капитан.
— А что было делать? — безнадежно огрызнулся Колокольчиков.
— Ну да, конечно...
Ее реплика была прервана звонком в дверь. Колокольчиков быстро взглянул на Катю и начал вставать, одновременно заводя руку назад, где за поясом брюк торчал пистолет. Катя вскочила, опередив его, и толчком в плечо усадила капитана на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49