нельзя, потому что толпа будет мешать советами...»
— А ну, вали отсюда, — коротко предложил бегуну сутулый.
— Оставьте девушку в покое, — сказал бегун. — Совсем озверели, братья по разуму?
— Ну ты смотри, какой козел, — с некоторым даже удивлением сказал усатый. — Обзывается, животное.
На время забыв о Кате, он двинулся к незнакомцу. Флегматичный бородач тоже встал и, топча бурьян, стал выбираться на тропинку.
Беги, бегун, подумала Катя. Сейчас самое время брать ноги в руки. Догнать тебя этим уродам слабо, да и не станут они за тобой гнаться... Что тебе — больше всех надо?
Бегун, однако, не побежал, оказавшись на поверку еще и драчуном. Коротко развернувшись, он врезал сутулому в солнечное сплетение, да так, что тот, коротко заорав, отлетел на несколько шагов и остановился, ударившись спиной о корявый ствол умирающей от старости яблони.
«Ого, — с невольным уважением подумала Катя. — Не перевелись еще богатыри на земле русской. Ископаемый какой-то бегун».
Сутулый лицом вниз возился под яблоней, а бегун уже общался с усатым. Получив прямо по усам, тот послушно нырнул головой в бурьян, где что-то немедленно отозвалось жестяным грохотом и дребезжанием. Флегматичный бородач, однако, оказался парнем крепким — небрежно уклонившись от бегунова кулака, он ударил сам, да так, что бегун не устоял на ногах.
«Вот сейчас начнется настоящая потеха, — подумала Катя с сочувствием. — Как насядут они на него все втроем...»
Она немедленно и без всякого удовольствия убедилась в своей правоте — алкаши действительно насели на ее избавителя со всех сторон, и, хотя тот держался стойко, ему пришлось туго. Кате вдруг стало по-настоящему страшно — мужики дрались озверело, и она поняла, что благородный порыв может стоить вступившемуся за нее парню жизни. Дико завизжав, она бросилась вперед и, забыв все, чему когда-то учил ее тренер, вцепилась обеими руками в чьи-то сальные волосы, изо всех сил рванув их на себя. Усатый издал громкий матерный вопль и выронил подобранный в бурьяне ржавый кусок стальной арматуры с присохшим к нему бесформенным обломком бетона. Немного придя в себя от этого вопля, Катя красиво и чисто, как в спортивном зале, провела подсечку, и усатый плашмя упал спиной на тропинку.
Временно перестав брать его в расчет, Катя подхватила арматурину и с размаха огрела по спине бородача куском бетона, делавшим ее дубину похожей на каменный топор. Бородач удивленно крякнул и прогнулся, словно закончивший упражнение гимнаст, и тогда бегун, к этому моменту выглядевший, как жертва автомобильной катастрофы, ударил его ногой в пах. Ноги у этого парня были сильные, мускулистые и жилистые, и удар получился, как у Пеле, — Кате даже почудилось, что драгоценное хозяйство бородача оторвалось и пулей унеслось куда-то в пространство, кувыркаясь на лету. Это, конечно, была оптическая иллюзия, хотя Катя предпочла бы, чтобы это было правдой. Бородач схватился за пострадавшее место обеими руками — похоже, что его посетило то же видение, что и Катю, — и упал на колени.
Сутулый взмахнул ножом, бегун увернулся, и Катя снова занесла свой каменный топор, со свистом — так ей, во всяком случае, показалось, — обрушив его вниз. Она совершенно сознательно целилась в голову, но тяжелый кусок бетона, по дороге ободрав сутулому ухо, опустился на его плечо. Катя услышала отчетливый негромкий хруст, с которым сломалась ключица, и последовавший за ним дикий вопль боли и удивления. Дешевый складной нож с ядовито-зеленой пластмассовой рукояткой выпал из руки сутулого, и Катя пинком отшвырнула его в траву. В ту же секунду в ее собственном ухе словно взорвалась начиненная ослепительной белой болью граната, и она рыбкой нырнула вслед за ножом, уже в полете сообразив, что напрасно сбросила со счетов усатого.
Приземлившись на живот, она сквозь надоедливый комариный звон в казавшемся ей огромным, как автомобильная шина, ухе, услышала серию глухих ударов — там, на тропинке, кто-то кого-то добивал. На глаза ей попался нож — отвратительная ярко-зеленая рукоятка прямо-таки горела сквозь спутанные стебли травы, — и она на всякий случай схватила его, содрогнувшись от отвращения, — зеленая пластмасса была теплой и влажной.
Катя с трудом села, тряся головой, как умирающая от чумки собака, — как раз вовремя, чтобы увидеть финал: бегун, который и сам не вполне твердо стоял на ногах, свалил усатого прямым ударом в подбородок.
— Ну, чего расселась? — хрипло спросил он, протягивая Кате руку. — Вставай, пошли отсюда.
— Лучше побежали, — сказала она, хватаясь за его ладонь и с трудом поднимаясь на ноги. — Второго раунда я уже не выдержу — убью кого-нибудь к чертовой матери.
— Урою, суки, — прорычал бородатый, тяжело вставая с колен и все еще держась за промежность.
Сутулый тихо выл, прижав ладонь к переломанной ключице, а усатый уже сидел на тропинке, бессмысленно моргая и ощупывая челюсть.
Бегун рванул Катю за руку, и они бросились бежать, оставив позади поле бранной славы. По дороге Катя с удивлением обнаружила, что у нее в ладони все еще зажат нож, и на ходу зашвырнула его подальше.
Выскочив из сада на улицу, по другой стороне которой тянулся длинный ряд поставленных торцами к дороге девятиэтажек, они остановились, переводя дыхание.
— Спасибо, — сказала Катя. — Как вас зовут, сэр рыцарь?
Бегун некоторое время молча смотрел на нее, шмыгая разбитым носом.
— Обалдеть можно, — сказал он наконец. — А где истерика?
— Истерика была там, — ответила Катя, кивая в сторону сада. — А теперь-то что же... Так ты предпочитаешь сохранить инкогнито?
— Да какое инкогнито, — отмахнулся бегун. — Обалдел просто... Андреем меня зовут.
— От чего же ты обалдел? — спросила Катя. — Вот я действительно обалдела, когда ты драться полез. Я думала, на самом деле так не бывает.
— Да черт его знает, бывает или нет, — пожав плечами, сказал Андрей. — Я, кстати, тоже удивился, когда ты не убежала. Добрые дела, как правило, наказуемы. По сценарию мне полагалось сейчас валяться, откинув копыта... так что это еще большой вопрос, кто кого должен благодарить.
— Ой, только давай без реверансов, — сморщилась Катя. — И давай куда-нибудь идти, а то стоим тут, как эти...
— Тут кафе неподалеку, — сказал Андрей. — Зайдем?
— В кафе? — переспросила Катя. — На чашечку кофе, значит?
— Можно даже с коньячком, — сказал ее спаситель. — Рановато, конечно, но ради такого случая...
— Слушай, — сказала Катя, — а штаны надеть ты не хочешь? Я уж не говорю про то, что у тебя вся физиономия в крови, но без штанов тебя в кафе просто не пустят.
Андрей посмотрел вниз и схватился обеими руками за свои синие спортивные трусы, словно опасаясь потерять и их.
— Мать моя, мамочка, — удивленно сказал он. — Вот так фокус...
Он вдруг принялся хохотать, охая и морщась от боли в разбитых губах, и Катя, не удержавшись, присоединилась к нему. Они стояли и хохотали, держась за животы, и случайные прохожие обходили стороной странную парочку.
— Вот черт, — сказал Андрей, отсмеявшись. — Как же мне теперь до дома добраться с таким фасадом? Два квартала...
— Пошли, — решительно сказала Катя.
— Куда?
— Куда надо. Йодом буду тебя мазать. Ты сам сказал, что добрые дела наказуемы.
— Ну, нет, — моментально становясь серьезным, сказал Андрей. — Йод — это уже лишнее.
— Поговори у меня, — с угрозой сказала Катя. — Я точно не помню, но зеленка у меня, кажется, тоже есть.
— О, Господи, — вздохнул Андрей. — Лучше бы они меня там убили... Ладно, веди... садистка.
Глава 8
Повреждения оказались поверхностными — глядя на них, трудно было поверить, что нанесены они озверевшими от боли и ярости мужчинами, совершенно утратившими контроль над собой. Когда Андрей вышел из ванной, где смывал с лица пот, кровь и грязь, Катя усадила его на табурет в кухне и принялась колдовать над его лицом.
Аптечка у нее была богатая — с некоторых пор она уделяла этому вопросу особое внимание. Взглянув на разложенные на кухонном столе зловещие причиндалы, Андрей сделал несчастное лицо.
— Может, все-таки не надо? — со слабой надеждой спросил он.
— Надо, Федя, — бессмертной цитатой ответила Катя, — надо.
— Слушай, — со вздохом сказал Андрей, покорно усаживаясь на придвинутый Катей табурет, — как тебя хоть зовут-то? А то помру во время операции, и жаловаться будет не на кого...
— Катя, — представилась она, поворачивая его голову к свету, чтобы получше рассмотреть разрушения.
— Катя, — медленно произнес он, словно пробуя имя на вкус. — Красивое имя. Мне оно всегда нравилось, но до сих пор у меня не было ни одной знакомой Кати.
— Перестань болтать, — строго сказала Катя, обрабатывая перекисью глубокую ссадину над его левой бровью. — Ты двигаешь лицом и мешаешь мне работать.
Эта строгость была в значительной мере напуск-вой и относилась скорее к самой Кате, чем к ее пациенту. В голове у нее слегка шумело, как после бокала шампанского, и во всем теле ощущалась подозрительная легкость. Это оказалось чертовски приятно — держать его двумя пальцами за твердый, слегка шершавый от проступившей щетины подбородок и легкими прикосновениями смоченного перекисью ватного тампона промывать его ссадины, стараясь не сделать больно. От него едва ощутимо пахло потом и какой-то очень мужской косметикой, в которой Катя разбиралась слабо. Это был стопроцентно мужской запах, совсем не отталкивающий, а скорее наоборот, и... ну да, чего уж там! — он-таки кружил Кате голову — совсем чуть-чуть, сразу же оговорилась она... не вслух, конечно.
Работая, ей то и дело приходилось прижиматься бедром к его голому плечу. Плечо было твердое, упругое и ощутимо горячее, и голова от этих прикосновений кружилась еще сильнее. Катя поймала себя на том, что работает все медленнее и все чаще прижимается к его плечу, и заторопилась. «С ума сошла, — думала она, заклеивая ссадину на щеке тонированным пластырем. — Обалдела, как девчонка...»
— Ну вот, — сказала она, налепив последний кусочек пластыря и поспешно отступая в сторону, чтобы разорвать этот непрошено установившийся контакт. Ноги оказались неожиданно слабыми, словно набитыми ватой, а губы ни с того ни с сего пересохли, и слова получились хрипловатыми, словно Катя только что обрабатывала не пустяковые царапины, а, как минимум, проводила операцию на сердце или разгружала вагон с цементом на Москве-Сортировочной.
— Хорошие у тебя руки, — вставая, сказал Андрей. — Легкие. Медсестра?
— С чего ты взял? — удивилась Катя, торопливо закуривая. Полудетское ощущение непреодолимой тяги и вызванной этой тягой неловкости никак не проходило: этот незнакомый парень чем-то сильно зацепил ее... пожалуй, тем, что это был один из немногих знакомых ей мужчин, который вел себя как мужчина. «Гормоны разгулялись, — подумала она. — Застоялась, кобыла?» Впрочем, нарочитая грубость такого обращения к себе помогла ей слабо. «Ну, и застоялась, — покорно подумала Катя. — Не человек я, что ли?»
— Ну как же, — пожав плечами, сказал Андрей, отвечая на ее вопрос. — Руки у тебя умелые, крови не боишься, и домой возвращаешься утречком... с дежурства, надо полагать.
— А может, я путана, — сказала Катя и тут же, сама не зная почему, испугалась, что он этому поверит.
Он не поверил. Легко махнув в ее сторону рукой, он рассмеялся и сказал:
— Ну да, путана... Профессия, конечно, уважаемая, но что-то ты на путану не похожа. Глаза у тебя не те.
— А ты что, специалист по путанам? — спросила Катя. — Не сутенер, часом?
Это прозвучало чересчур резко, почти грубо, но Катя была готова на все, чтобы разрушить наваждение... Вот только наваждение ни в какую не желало разрушаться, тем более, что Андрей и не подумал обижаться.
— Чудачка, — сказал он. — По-твоему, нужно быть сутенером, чтобы отличить любительницу от профессионалки?
— Не знаю, — сказала Катя. — У меня были подруги-профессионалки... ничего я в них особенного не заметила, и глаза у них как глаза...
Она удержалась и не добавила «были».
— Так ты же не мужчина, — улыбнулся Андрей. — К счастью.
— Почему — к счастью? — спросила Катя.
— Потому, что к мужчинам я абсолютно равнодушен, — сказал Андрей. — Правда, сейчас это не модно, но я, увы, консерватор.
Катя закусила губу. Разговор просто на глазах выходил из-под контроля — точнее, это Андрей ощутимо забирал инициативу в свои руки... как это и положено мужчине, напомнила себе Катя. И некоторым кавалерист-девицам не следует об этом забывать. И потом, что такого особенного он сказал? Если разобраться, это даже и не комплимент... не говоря уже о попытке подбить клинья.
— Кофе выпьешь? — спросила она.
— Какого? — поинтересовался Андрей, снова усаживаясь на табурет и глядя на Катю снизу вверх с выражением живейшего интереса, который, судя по всему, относился вовсе не к кофе.
— Растворимого... — совсем растерявшись, ответила Катя.
«Позор, Скворцова, — подумала она. — Совсем раскисла. Мужиков, что ли, не видала? И не видала. Давно, между прочим, не видала...»
— Растворимого? — переспросил Андрей и скривился.
Вышло это у него настолько комично, что Катя, не удержавшись, прыснула. Ей вдруг стало легко и просто. «Ну чего ты задергалась? — спросила она себя. — Нравится тебе парень — действуй, не нравится — гони... Тоже мне, проблемы полового воспитания...»
— Ты извини, — продолжал он, — но у меня с растворимым кофе полная психологическая несовместимость. Нормального кофе у тебя нет?
— Это молотого, что ли? — спросила Катя. — Нету. Честно говоря, никогда не видела разницы.
— Варварка, — покачал головой Андрей. — Прекрасная варварка, и больше ничего. Надо заняться твоим воспитанием. Разницы она не видит...
— Так без штанов и будешь заниматься? — спросила Катя.
— Ага, — важно кивнул Андрей. — Как Миклухо-Маклай.
Катя снова рассмеялась. Она давно не чувствовала себя так легко и свободно.
— Ладно, — сказала она. — Тогда, может быть, немного водки?
— Нет, — отказался Андрей. — Водки не надо. Я, конечно, понимаю, что поступаю как-то... гм... не по-русски, но... уволь. В этом плане я тоже консерватор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49