И это с лихвой окупило себя. День за днем толпа следивших за ним агентов редела, по мере того как одних перебрасывали следить за более перспективными объектами, а другие отправлялись домой отходить от затянувшихся запоев. А к настоящему моменту они вообще как будто бы перестали им интересоваться.
Шесть-семь лет назад такая техника ни за что не сработала бы. КГБ ни за что не позволил бы иностранному служащему, к тому же американцу, рыскать где ему заблагорассудится по Москве и области. Но КГБ разодрали на части в августе девяносто первого года, посчитав структуру организации слишком сложной. А тот небольшой осколок когда-то могущественной организации, который должен был заниматься контршпионажем, Федеральная служба контрразведки, тратил большую часть времени и ресурсов на внутренний шпионаж, причем преимущественно в собственных рядах, стараясь унюхать даже малейший намек на новую угрозу законно избранному российскому правительству. Ходили слухи, что боеспособность этого осколка Комитета госбезопасности из-за царящих в нем настроений оставалась неизменно низкой.
Конечно, этот факт как бы лишал работу самого Банича возможности бросить вызов сильному противнику, которая всегда привлекала Алекса. Он прогнал от себя эту мысль. Он должен радоваться всему, что облегчало сбор информации в этой сумасшедшей стране.
Лен Катнер ждал его на шестом этаже в довольно тесной канцелярии Московского отделения. Шеф никогда не увлекался демонстрацией атрибутов своего могущества, в частности, не настаивал на том, чтобы беседы с сотрудниками проходили на его территории. Это была одна из черт, которые импонировали Баничу в этом высоком лысеющем мужчине.
– Алекс, – произнес Лен. – Извини за то, что пришлось выдернуть тебя сюда вот так. Все в порядке?
Банич пожал протянутую руку Катнера и кивнул:
– Замечательно. Как раз сейчас Хеннеси шлет в Киев факсы, чтобы начинали отгрузку. И вот что еще перепало мне за беспокойство. – Он протянул шефу пачку документов Министерства обороны.
Катнер быстро пробежал по ним глазами, напряженно хмуря лоб, когда ему попадались технические термины.
– Они перебрасывают полностью три дивизии? Довольно дорого, не правда ли?
– Конечно. – Банич показал на последние страницы документа, которые держал в руках шеф. – К тому же они перебрасывают их обратно в Белоруссию из Санкт-Петербургского военного округа.
– Поближе к польской границе? Это кажется все более и более любопытным. – Катнер поднял глаза от бумаг. – Вы слышали что-нибудь еще об этом? Например, из ваших парламентских источников?
Банич покачал головой.
– Ни шепота. И именно это кажется мне весьма странным.
– Действительно. А может быть, кто-нибудь из генералов решил вернуться к старым дурным привычкам, а?
– Именно так, мне кажется.
– Хорошо. Уделите время этому вопросу, Алекс. – Катнер сделал паузу, вид у него при этом был встревоженный. – По крайней мере, столько времени, сколько вы можете себе позволить. Мы получили кое-какие новые приказы из Вашингтона, через Лэнгли.
Банич молча ждал, когда его собеседник объяснит, что имелось в виду. Они как раз подходили вплотную к тому, почему Банича вызвали в посольство прямо с задания.
Катнер положил документы на заваленный папками стол и посмотрел Алексу прямо в глаза.
– Кажется, на нас опять поступили претензии от какой-то там чертовой посреднической группы. Объединенные силы решения экономических проблем. Одному богу известно, что стоит за этим названием. Как бы то ни было, они жалуются на то, что мы фокусируем внимание на военных и политических вопросах... и поставляем недостаточно информации о торговле и коммерции. На том, что они называют "истинным мерилом могущества нации".
– Господи Иисусе!
Катнер кивнул и продолжал:
– Что бы мы с вами ни думали по этому поводу, Алекс, но эти ребята прямо-таки атаковали конгресс. И внутри Управления их тоже кто-то поддерживает. – Катнер передал Алексу листочек с сообщением. – Это передали сегодня утром по спутниковой связи. Тут наши задачи расставлены по степени важности в соответствии с новыми приоритетами.
Банич просматривал листок, отказываясь верить собственным глазам. Объем продажи и цены на французские и немецкие станки и лекарства? На японские автомобили? Доказательства платежеспособности российских покупателей и правительства? И все это было поделено на десять или пятнадцать более мелких задач, которые выглядели настолько расплывчато, что едва можно было понять, о чем идет речь. Банич поднял глаза. Он был сердит не на шутку.
– Не может быть, чтобы эти ослы писали всерьез! Мы пытаемся контролировать дюжину республик, раскинувшихся в одиннадцати часовых поясах, а они хотят, чтобы тратили время на подобную чушь?
Катнер выставил вперед ладонь, останавливая поток негодования.
– Да, именно это они и делают. Я попытаюсь использовать любую возможность, чтобы переиграть это или хотя бы сгладить острые углы. Но на сегодняшний день это твои новые задачи.
– Потрясающе! – Алекс тщетно пытался бороться со злостью и горечью, звучащими в его голосе. Не могли бы вы также сказать, от каких из моих контактов мне следует отказаться, пока я буду копаться в этом мусоре? В Министерстве обороны? Или в Министерстве иностранных дел?
Катнер покачал головой.
– Просто сделайте то, что сможете. Никто не ждет от вас чудес, Алекс.
– Что ж, это хорошо, потому что я не чудотворец. – Банич глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Не стоит злить Катнера. Ему необходима была любая поддержка представителей высших эшелонов власти. – Послушайте, Лен. Я не могу сейчас отследить даже половины всей этой белиберды. По крайней мере, не с теми средствами, которые имеются в нашем распоряжении. Нам потребуется больше народу, чтобы заниматься всякими разъездами и беготней.
– Договорились. Я посмотрю, что я могу для вас сделать. – Катнер доброжелательно похлопал собеседника по плечу, протискиваясь мимо его стула, и направился к узкой двери кабинета.
Банич сидел за заваленным бумагами столом далеко за полночь, размышляя над тем, как переориентировать хорошо организованный разведывательный аппарат на решение новых задач и при этом постараться не разрушить его окончательно и бесповоротно.
Он все еще сидел, погруженный в свои мысли, когда первые хрупкие снежные хлопья начали тихо падать на пустынные улицы Москвы.
Глава 4
Водопад
21 СЕНТЯБРЯ, ОКРЕСТНОСТИ РЮ ДЕ ФЛАНДР, ПАРИЖ
Париж лежал, окутанный тьмой, словно саваном. Во всем городе не было света в результате несанкционированной суточной забастовки, парализовавшей электростанции города. И только некоторые правительственные учреждения и здания корпораций, где имелись свои генераторы, были освещены.
Остальные жители затемненной столицы пользовались более старыми и более примитивными средствами. Небо над Девятнадцатым муниципальным округом Парижа освещали языки пламени, зловеще мелькавшие среди обшарпанных бараков и рушащихся домов. В свете разложенных прямо на улицах костров видны были силуэты выкрикивающих что-то женщин и мужчин, толпами слоняющихся по улицам, заваленным телами, заставленным разбитыми машинами и дымящимися баррикадами. Некоторые размахивали над головами окровавленными ножами и самодельными дубинками. Многие были пьяны, возбуждены до предела смертельным коктейлем из дешевого вина и вырвавшегося на свободу насилия. Все были бедны, все были безработными, и все были готовы свести счеты с теми, кого они считали виновными в своих бедах.
А обвиняли они les arabes. "Арабов". Алжирцев, тунисцев, сингалезов и всех остальных больных дурными болезнями, крадущих у них работу африканских иммигрантов, которыми были набиты грязные, дурно пахнущие квартирки северных и восточных районов города.
Никто уже не помнил, с чего именно начались волнения, после того как погас свет. Может, с потасовки на Рю де Фландр. Или со скандирования расистских лозунгов на Пляс дю Марок. Теперь это не имело значения. Теперь было гораздо важнее, что беспорядки распространялись волной поджогов, убийств и грабежей по трущобам, где обитали иммигранты.
В южном конце квартала две боевые машины, специально оборудованные для борьбы с массовыми беспорядками, и тонкая линия солдат в зеленой маскировочной форме и респираторах перекрывали поворот на Пляс де Сталинград и на эскалаторы станции метро. Солдаты были бойцами специального подвижного отряда по борьбе с массовыми беспорядками. Их вооружение как бы подтверждало репутацию этого подразделения – высокая боеготовность и жестокие способы борьбы. Некоторые были вооружены только пластиковыми щитами и дубинками, но другие сжимали в руках заряженные ручные пулеметы и винтовки. А в башнях их машин сидели люди, готовые бросать в неуправляемую толпу осколочные гранаты и распылять слезоточивый газ.
Однако пока солдатам еще не пришлось применять свое оружие. Толпа, бушевавшая в пылающих трущобах к северу от площади, даже не пыталась пробиться мимо них в более фешенебельные районы города. Они были слишком заняты кровавой расправой с каждым, кто казался им похожим на "араба", и разграблением винных магазинов, бакалейных лавок и аптек.
Полиция безопасности, в свою очередь, была слишком занята выстраиванием подобающей линии обороны. Но теперь обстановка, похоже начинала меняться.
– Да, сэр, я понял. – Лейтенант Чарльз Гуайон тихонько выругался, опуская руку с переговорным устройством. Он повернулся к коротышке-сержанту, с кислым видом стоящему рядом с ним. – Мы получили новый приказ. Мы должны перейти в наступление и очистить улицы.
Из темноты раздался громкий голос, отражавший его собственные невысказанные мысли.
– Но это же чертовски глупо! Нас всех перебьют там!
Гуайон быстро поднял глаза.
– Кто это сказал? – Он подождал ответа, вглядываясь в ставшие мгновенно непроницаемыми лица.
Никто не ответил.
Лейтенант еще несколько минут разглядывал своих людей, прежде чем снова перевести взгляд на сержанта.
– Выступаем через пять минут. Остальные отряды будут двигаться параллельно вдоль канала и Рю де Танжер. Нам предоставлена полная свобода использовать все необходимые средства. Вопросы?
Сержант медленно покачал головой.
– Хорошо. Всем приготовиться. Надеть респираторы и зарядить оружие. – Он сделал паузу, как бы желая убедиться, что его голос слышен каждому солдату. – Но никто, я повторяю – никто не должен открывать огонь без моего прямого приказа. Всем понятно?
– Понятно. – Сержант как будто выплюнул эти слова, явно сожалея, что не может сказать всего, что думает по этому поводу.
Гуайон повернулся на каблуках и направился к боевым машинам. Он хотел лично убедиться в том, что машины находятся в полной боевой готовности и готовы двинуться вслед за его войсками в лежащие перед ними залитые пламенем улицы. Их мощные пушки и стальные корпуса были просто необходимы на тот случай, если толпа вздумает отбиваться.
Когда он вернулся, отряд уже стоял в боевом построении – солдаты со щитами и дубинками – впереди, их товарищи с пулеметами и винтовками – сзади. Форма, респираторы и каски, казалось, лишали людей индивидуальности.
Лейтенант прошелся вдоль строя. Его собственный респиратор так и болтался на шее Неудобные резиновые маски хотя и предохраняли от слезоточивого газа, но одновременно делали человека практически слепым, особенно ночью. А ему необходимо будет видеть все, что происходит вокруг, на возможно большем расстоянии.
Близилось время выступления. Гуайон облизал губы, неожиданно оказавшиеся сухими и потрескавшимися. Он смотрел на лежащие перед глазами улицы. Над площадью стелился дым, поднимавшийся от десятков горящих домов и автомобилей. Теперь, когда ветер успокоился, дым становился все гуще и гуще. В гуще дыма видны были фигуры мародеров, уносивших домой украденные телевизоры, стереосистемы и мебель или же просто рыскающих в поисках новых жертв. Вдоль ближайшей улицы валялись несколько трупов. Еще два тела свисали с фонарей.
Лейтенант закусил нижнюю губу. Это действительно было сумасшествием. Водоворот насилия просто-напросто поглотит и его, и его людей. Подавлять мирные политические демонстрации – это одно. А бороться на улицах города с очумевшей от огня и крови толпой – совсем другое. Он начинал сожалеть о том, что вообще перевелся в подразделение по борьбе с беспорядками. Все дополнительные выплаты и привилегии, которыми он так гордился, вовсе не стоили того, чтобы расстаться ради них с жизнью.
Снова щелкнуло переговорное устройство.
– Всем отрядам начать наступление.
О, господи. Гуайон проглотил стоящий в горле ком. Он расстегнул висящую на поясе кобуру и вынул пистолет.
– Все. Пора. Взвод, за мной!
Он двинулся вперед довольно медленно, от души надеясь, что его походка выражает решительность, а не охвативший его страх.
Однако никто не последовал за ним.
Лейтенант обернулся, не веря своим глазам. Его отряд по-прежнему стоял цепью вдоль края площади. Ни один солдат не сдвинулся с места.
– Черт побери! Вы слышали приказ?! Я приказываю вам выступать! Немедленно!
Тишина. В неподвижном ночном воздухе слышны были крики, поднимавшиеся из трущоб за его спиной. О, боже! Лейтенант почувствовал, как рука, сжимающая пистолет, начинает дрожать.
– Сержант Пезан!
Сержант с недовольным лицом сделал шаг вперед и внимательно посмотрел на своего командира. Гуайон понизил голос.
– Хорошо. Чего вы, идиоты, черт возьми, добиваетесь?
– Ребята не пойдут туда... – прорычал сержант, кивая в сторону иммигрантских кварталов. – Не станем мы спасать этих чернозадых оборванцев.
Со стороны строя донеслось одобрительное бормотание. Солдаты явно выражали согласие с тем что только что сказал их сержант.
Гуайон попытался воззвать к их здравому смыслу.
– Послушайте, парни, мне все это нравится не больше чем вам, но отказ подчиняться приказам – уголовное преступление. Ситуация очень серьезная, сержант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116