Локтем он прижимал к столу конверт из коричневой бумаги, в котором на этот раз лежало полицейское досье.
Храдецки нахмурился. Снять копию с секретного досье оказалось почти до смешного просто. Этому вполне способствовали перегруженность персонала и несовершенство делопроизводства. Любой офицер имел доступ к этой информации в обычном порядке. Весь фокус состоял лишь в том, чтобы снять копию, не привлекая внимания и не оставляя никаких записей в регистрационных журналах.
Теперь, когда досье было у него, Храдецки позволил себе задуматься, зачем именно оно понадобилось людям Кушина. Судя по документам, человек, которым они заинтересовались, был активистом демократического движения – давним оппонентом как старого, коммунистического, так и теперешнего военного правительства. Возможно, оппозиционерам потребовалось узнать, насколько пристально следит за этим человеком полиция. Или, может быть, у них уже есть копия именно этого досье и они только хотели проверить, принесет ли он такую же.
Как бы то ни было, это задание конечно же было проверкой как его готовности сотрудничать, так и доступа к нужной информации. Пока Храдецки не доставит им информацию, о которой его просили, Кушин и его соратники будут считать его не больше, чем простым болтуном. Если же он доставит недостоверную информацию, они спишут его со счетов как подсадную утку А если бы его схватили при попытке добыть необходимые сведения, тогда они бы поняли, что он не годится для конспиративной работы.
Храдецки беспокойно заерзал на стуле. Столько лет полковник стоял на страже закона и правопорядка. И вот теперь оказалось так легко нарушить и то, и другое. И неважно, что для этого была весьма веская причина.
Полковник покачал головой. Его личные чувства в этом случае не имели значения. Он должен хранить верность своей стране – Венгрии, и только ей, а не одной из правящих в ней клик. И уж конечно не группке генералов, состоящих на жаловании у Франции и Германии. Освободить нацию от их бульдожьей хватки – задача не для слабонервных. Настало время действовать.
Тот же блондин, с которым встречался Храдецки в прошлый раз, опустился на пустой стул напротив.
– Здравствуйте, полковник. Вы принесли то, о чем я просил?
Храдецки подвинул через стол конверт и подождал, пока молодой человек быстро заглянул внутрь и вернул его обратно. Он казался довольным.
– Следуйте за мной.
Не произнеся больше ни слова, молодой человек встал и вышел из кафе. Храдецки следовал на расстоянии. Они немного покружили по людным улицам Будапешта, проверяя, нет ли слежки. Путь их закончился возле небольшого жилого здания в одном из наиболее фешенебельных районов города.
Они прошли через задний ход, миновали два лестничных пролета и оказались у двери без таблички. Молодой человек в последний раз окинул взглядом коридор и три раза постучал в дверь. Когда дверь открылась, он пропустил вперед полковника полиции.
В обставленной со вкусом гостиной их ждали два человека. Один из них, который казался намного старше своих товарищей, встал и негромко произнес:
– Я – Владимир Кушин.
Человек, стоящий перед Храдецки, был бледным и худым, почти анемичным. Одежда его выглядела какой-то неопрятной, но скорее не от того, что за ней плохо ухаживали, а от того, что очень долго носили. Хотя Кушину было лишь слегка за пятьдесят, волосы его были абсолютно седыми, а изборожденное глубокими морщинами лицо добавляло ему лет десять. Зима, проведенная в тюрьме, тяжело отразилась на нем.
Во время недолгого посткоммунистического флирта Венгрии с демократией, Кушин был выборным лидером одного из районных советов. Когда пришло к власти правительство национального спасения, в котором преобладали военные, его арестовали по обвинению в какой-то непонятной "агитации" Полковник знал, что это означало Кушин слишком усердно и слишком громко жаловался на новые декреты чрезвычайного правительства.
И хотя Кушин был достаточно видным политическим деятелем, чтобы найти сторонников в западных средствах массовой информации, это не избавило его от сфабрикованных обвинений и шестимесячного тюремного заключения. Генералы отпустили его только тогда, когда решили, что сила Кушина осталась в прошлом – теперь это просто слабый измученный человек, не способный стать угрозой их власти.
Они жестоко просчитались.
Даже болезнь и заключение не остановили этого человека. Способность Кушина раскапывать информацию о нарушении гражданских прав, французском и немецком экономическом и политическом влиянии и других запрещенных темах, была одной из причин, почему Храдецки решил обратиться именно к нему.
За месяцы, прошедшие с тех пор, как Венгрия вступила в Европейскую Конфедерацию, голос Кушина стал звучать еще громче. Памфлеты и статьи в нелегальных газетах за его подписью призывали покончить с милитаристским правлением и немедленно выйти из Конфедерации. Кушин более всех других напоминал фигуру политического лидера разрастающейся венгерской оппозиции.
Сейчас этот человек обернулся к блондину, сопровождавшему Храдецки.
– Проблемы?
– Никаких. Я не увидел ничего настораживающего, и мои ребята по-прежнему на своих местах.
Кушин увидел озадаченное выражение лица Храдецки и пояснил:
– Это – Оскар Кирай, полковник. Он и несколько его друзей присматривают за мной.
Так оно и было. Полковник полиции с возросшим интересом изучил своего провожатого. Похоже на то, что Кирай был шефом службы безопасности Владимира Кушина. Возможно, эти люди были организованы гораздо лучше, чем он думал.
Владимир Кушин жестом указал ему на смежную комнату. На вид это была небольшая спальня, временно превращенная в кабинет и библиотеку. Кушин сел и указал Храдецки на второй стул. Кирай встал за спиной шефа, поближе к двери.
– Могу я взглянуть на досье, которое вы показывали Оскару?
Храдецки протянул ему коричневый конверт, а также отдельный сверток, в котором лежали все документы, полученные от Белы Силвануса. Он кивнул на копию полицейского досье.
– У вас есть опасения, что это фальшивка?
Кушин покачал головой.
– Если это фальшивка, боюсь, что у вас нет будущего.
Кушин сверкнул глазами в сторону Кирая. Храдецки неожиданно почувствовал, как зачесались руки. Но он заставил себя сохранять спокойствие. Если эти люди захотят убить его, он не сможет помешать. Лидер оппозиции быстро пробежал глазами досье, улыбнулся и открыл другой конверт.
Седые брови Кушина резко поползли вверх, когда он увидел содержимое конверта.
– Это потрясающе, полковник Храдецки. Из вас получился бы первоклассный разведчик.
Полковник внутренне содрогнулся, и это, видимо, как-то отразилось на его лице, потому что Кушин поспешил добавить:
– Но нам вы, разумеется, нужны не для этого. Лидер оппозиции откинулся на спинку стула.
– Итак, полковник, чего же вы хотите? Зачем вы меня разыскивали? – Он взвесил на ладони стопку приказов о реорганизации и увольнениях. – Только для того, чтобы передать мне все это? Или же для чего-то большего?
Храдецки вздохнул, понимая, что наступил момент истины – он стоит на пороге того, чтобы превратиться из прожектера, сочувствующего реформам, в настоящего революционера.
– Я начал все это в надежде остановить выполнение приказов этого Релинга. Чтобы в работе национальной полиции вновь появился хоть какой-то здравый смысл. Теперь я уже не думаю, что это может случиться. Не при теперешнем правительстве.
– Вы правы, – согласился Кушин с непроницаемым выражением лица. – Релинг и деятели вроде него – только симптомы другой, более тяжелой болезни. Эти немецкие и французские сатрапы заражают нашу страну, так как наши собственные генералы считают, что им необходима поддержка Конфедерации, чтобы удержаться у власти. Эти солдафоны не понимают одного – их так называемые союзники очень быстро становятся их хозяевами. И нашими тоже.
– Да. Я это понимаю. – Храдецки с трудом скрывал нетерпение. Несмотря на то, что Кушин выражался точно и ясно, он все же был политиком. А политики любят поговорить. – Но что мы можем сделать, чтобы остановить это?
– Кроме публикации слезных жалоб, хотите вы сказать? – Кушин тихонько рассмеялся. – Очень многие люди, подобно вам, полковник, готовы были принять правительство национального спасения, но не Европейскую Конфедерацию. И мы намерены собрать под свои знамена эту новую волну недовольных. Мы хотим расширить нашу организацию. И завербовать некоторых полицейских офицеров, которые значатся в переданном вами списке, было бы весьма полезно.
Голос Кушина сделался вдруг жестким, более решительным.
– И если французы и немцы вынудят нас к этому, мы будем бороться.
В глазах и голосе Кушина была такая сила и уверенность, что Храдецки почувствовал, как начинает кипеть его собственная кровь. Ему хотелось действовать, а не сидеть в этом кабинете.
– И что же должен буду делать я?
– Вы – профессиональный командир, полковник, человек, владеющий искусством управлять людьми и усмирять толпу. И мы используем эти ваши качества в своих целях. – Кушин наклонился поближе к Храдецки. – Очень скоро мы соберем примерно десять тысяч человек и выступим с маршем к зданию Парламента с требованиями провести реформы. И вы поможете нам организовать этот марш протеста.
Лидер оппозиции снова сел. Теперь в глазах его был холод, взгляд как бы фокусировался на каком-то отдаленном горизонте, невидимом Храдецки.
– А что потом, хотите вы спросить? – Кушин печально улыбнулся. – Потом мы посмотрим, как далеко готовы зайти эти сумасшедшие из Парижа и Берлина.
* * *
5 АПРЕЛЯ, ЗАСЕДАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО СОВЕТА БЕЗОПАСНОСТИ, БЕЛЫЙ ДОМ
Новости из Европы были печальными.
– Стягивание французских и немецких войск к польским и чешским границам явно продолжается, господин президент. Фактически, они даже стали действовать быстрее. Все пограничные районы быстро становятся одной большой пороховой бочкой – Генерал Рид Галлоуэй, председатель Комитета начальников штабов, стоял за кафедрой прямо перед огромным, во всю стену, видеомонитором. Тот факт, что первый солдат Америки делал свой доклад, обращаясь лично к президенту, лишний раз доказывал, как глубоко взволновали его события по другую сторону Атлантики. Глубокие морщины на его лице, обычно выражавшие оптимизм, подтверждали его озабоченность.
Росс Хантингтон разделял пессимистические настроения генерала. Вне себя от гнева после введения оплаченного французами нефтяного эмбарго и взрыва "Северной звезды", Польская, Чешская и Словацкая республики порвали все дипломатические связи со странами Европейской Конфедерации. И так как Франция потребовала детального расследования по предъявленным ей обвинениям, Британия и Норвегия отозвали из Парижа своих послов для "консультации" Общественность Соединенных Штатов ждала от своего правительства тех же шагов. То, что началось как политический и экономический кризис, очень быстро начинало приобретать также и военный аспект. Росс несколько раз сжал в кулак левую руку, надеясь таким образом отвлечься от тяжести в груди.
Галлоуэй выделил несколько объектов на мониторе, пользуясь специальным ручным контроллером, чтобы обозначить те части, которые казались ему особенно важными. На некоторых фотографиях видны были самолеты, стоящие в ангарах. На других ряд за рядом красовались танки и другие бронемашины, расставленные на полях возле небольших городков и деревень.
– Все эти фотографии, сделанные со спутника, показывают, что ЕвроКон стягивает огромное количество авиации и наземных войск на свои новые базы в восточной Германии. И, что особенно важно, они даже не считают нужным скрывать эту глобальную передислокацию.
– Неужели? – Президент наклонился в кресле.
Галлоуэй энергично закивал головой.
– Да, сэр. Моим коллегам из ЕвроКона известны циклы вращения по орбите всех наших спутников. Если бы они хотели держать перемещения войск в тайне, то передвигали бы технику в те часы суток, когда наши спутники "слепы" – и прятали бы машины под камуфляжными сетками в те часы, когда спутники могут снимать. Мы все равно рано или поздно заметили бы движение, но не так быстро и не так легко.
– Итак, это преднамеренный политический маневр для оказания давления на поляков и чехов, а не предварительная подготовка к военным выступлениям?
– Вот именно, господин президент. – Председатель Комитета начальников штабов погасил монитор и включил на полную мощность освещение в зале. – Но наши союзники не могут использовать эту возможность, а ведь их открыто вынуждают ответить на провокацию.
– Хотя поляков до сих пор волнуют отношения с Россией, но их ничуть не меньше беспокоит ЕвроКон. К настоящему моменту они переместили к германской границе четыре из девяти активно действующих дивизий, и еще две у них в резерве. А когда я беседовал сегодня утром с их министром обороны, генералом Староном, он сообщил мне, что президент намерен отдать приказ об активизации резервных дивизий. Аналогичные шаги намерены предпринять чехи и словаки.
Хантингтон почувствовал, что тяжесть в груди усиливается. Новости были очень плохими. Призыв военнослужащих запаса, которых надо было оторвать от их привычных гражданских занятий, был, безусловно, дорогостоящим мероприятием. Тот факт, что три малых европейских державы даже задумались о подобном шаге в период жестокого экономического кризиса, указывал на их серьезную обеспокоенность.
Галлоуэй грустно покачал головой.
– Десятки тысяч солдат в полной боевой готовности по обе стороны границы, авиационные патрули в обстановке, приближенной к боевой, – это место становится по-настоящему взрывоопасным, конфликт может произойти в любой момент.
– Очень плохо, – президент повернулся на стуле в сторону Харриса Термана. – Какие-нибудь новые дипломатические события, о которых мне необходимо знать?
– Нет, сэр. – Голос госсекретаря звучал несколько виновато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116