Но мои воины требуют, чтобы я не отвергал твое предложение. Условие: одна игральная кость и кинуть надо один раз.
– Если я проиграю, то ты получишь за меня выкуп, – сказал Инграм.
– При оценке мы почтим тебя как воина, – подтвердил Ратиц. – Поклянемся!
Они взяли мечи и произнесли клятву.
– Если у тебя есть человек, – продолжил Ратиц, – игральной кости которого ты доверяешь, то произнеси его имя.
– Мой хозяин Мирос, – сказал Инграм.
Мирос отошел в угол хижины, вынул кости из ящика и положил их на стол. Потом бойцы отошли в сторону и прошептали каждый свою молитву.
– Первым пусть кинет потребовавший игры, – сказал Мирос и вложив кость в чашу, дал ее Инграму.
Бледно было лицо туринга, так же как и лицо Ратица. В хижине воцарилось безмолвие. Инграм тряхнул чашей и выбросил игральную кость.
– Пять! – вскричал Мирос.
– Удачно, – сказал Ратиц и кинул.
– Шесть! – вскричал Мирос.
Крики торжества раздались в хижине. Все отошли от Инграма. Несколько мгновений стоял он, наклонив голову. Затем отстегнул свой меч и бросил его на землю.
– Ты мой! – сказал Ратиц, положив ему на плечо руку. – Принесите ивовых прутьев и свяжите ему руки.
…Перед хижиной, где находилась Вальбурга, стоял монах. Его истощенное тело дрожало под лучами теплого утреннего солнца, но мыслями он постоянно стремился к христианской девушке. Ему первый раз в жизни приходилось ухаживать за женщиной и он чувствовал блаженную радость, то улыбаясь себе, то печально и сокрушенно посматривая на небо.
Готфрид услышал невдалеке звон железа и поспешные шаги. Перед ним появился вооруженный Ратиц, а среди его воинов – безоружный, с поникшей головой и связанными за спиной руками Инграм. Ратиц указал на солнце.
– Далек твой путь, юный посланец, а вид твой неприятен моему народу. Кончена игра, начатая в моем доме. Боги даровали мне славу и победу. Но если ты похвалишь меня перед твоим епископом, то готов я исполнить предложенное тобой вчера. Дай чашу и возьми пленницу.
– Хочешь ли выслушать ответ епископа на твой вопрос?
– Говори.
– Ты желаешь отправить послов на запад, ко двору короля Карла и требуешь, чтобы епископ доставил им провожатых и пристойный прием у повелителя франков. Если я правильно выразил твою мысль, то подтверди это.
– Уже много месяцев я не думал о посольстве. Мои воины не опасаются могущества франков. Где их рать? Мы не видим ее.
– Если ты изменил свои намерения, то говорить нам не о чем.
Готфрид отошел в сторону, но Ратиц продолжил:
– На тонких же весах взвешиваешь ты слова человека, чужеземец. Быть может нам угодно отправить послов, а быть может – нет.
Готфрид молчал.
– Не поручится ли человек, которого называют Винфридом, что при дворе повелителя франков ласково встретят моих воинов и удовлетворят их требования?
– Нет, – твердо оказал Готфрид. – Требования твои неизвестны повелителю моему. Все зависит лишь от государя Карла. Епископ может лишь содействовать, что твоих послов выслушают.
– Ты мало сведущ в обычаях порубежников, – сказал Ратиц.
– Возможно, – произнес монах. – Я не могу уйти без девушки и моего товарища, которого вижу связанным.
– Теперь это мой раб. Безумец проиграл мне себя в кости.
Послышался легкий вздох Инграма. Ратиц закричал связанному:
– Говори, раб, чтобы пославший тебя не отрекся от нашего договора!
Инграм повернулся и утвердительно наклонил голову.
– Мне поручено заботиться о нем и о женщине, – сказал Готфрид. – Могу ли я явиться к епископу без них?
– Разве не отпустил я без выкупа одного из служителей твоего епископа? – с гневом сказал Ратиц. – Да и ты сам? Разве не невредимым стоишь передо мной? Не знаешь, глупец, что стоит мне поднять руку, и воины мои ножами снимут с тебя кожу?
– Участь моя не в твоей руке, а в деснице моего Господа, – смело ответил Готфрид. – Но добровольно я не покину этих мест без моих друзей.
Ратиц разразился проклятьями и топнул ногой.
– Так я прикажу моим воинам привести тебя к пограничной ограде и перекинуть через нее.
– Освободи их, а меня удержи рабом или жертвой, как хочешь.
– Такая мена была бы безумием! Молодая женщина и воин – за тебя, не то мужчину, не то женщину.
Готфрид побледнел, но привыкнув смиряться, ответил:
– Если ты презираешь посла, то ради себя выслушай его вести. Победоносный повелитель франков выступил со своим войском против врагов своих и стоит он станом невдалеке от Берры, вызвав в землю турингов для охраны границ нового графа. Если ты действительно желаешь мира и согласия, то поспеши отправить послов в его стан.
Смущенный Ратиц гневно заговорил со стариком. Потом он отошел в сторонку и стал тихо совещаться со своими воинами, а Готфрид приблизился к Инграму и сказал:
– Что сердишься, несчастный человек? Не отворачивайся от меня, потому что правдивы мои помыслы.
Инграм угрюмо взглянул на него.
– Ты принес мне несчастье, возбудив мой гнев. Не хочу я твоей помощи и бесполезно все, что пытаешься ты сделать для меня. Выкупи женщину и скажи ей, что охотнее я бы сам освободил бы ее. Постарайся лучше прислать ко мне Вольфрама, чтобы до отъезда я мог поговорить с ним. Скажи моим друзьям на родине, что ивовые узы не так связывают меня, как кажется. Прежде чем приставлять меня к рабской работе, я наложу себе на голову и грудь кровавое знамение. Отойди прочь и ступай своей дорогой, а свою я отыщу сам.
Монах отошел в сторону и слезы хлынули из его глаз.
– Прости его Господи! – промолвил он.
Совещание сорбов кончилось, и Ратиц сурово сказал Готфриду:
– Чтобы твой повелитель видел, как доблестны помыслы моих воинов, возьми с собой женщину с раскроенной щекой. Иди также с пленниками. А чашу епископа оставь здесь. Ни слова больше! Дорого обошелся мне твой приезд. Уезжай и скажи твоему епископу, что когда мои послы прибудут к нему, то я жду от него равного расположения.
Он повернулся, сделав знак своим провожатым. Старик и Мирос остались, а прочие обступили Инграма, который, не оглядываясь повернулся спиной к хижине. И долго еще монах смотрел вслед Инграму, пока высокая фигура последнего не скрылась в доме, среди сорбских воинов.
4. Возвращение на родину
По тропинке, ведущей к лесистым горам, двигалась безоружная толпа. Впереди шел статный отрок, неся деревянный крест, сложенный из двух кусков дерева, за ним Готфрид вел толпу детей.
Золотистые волосы малюток развевались на ветру. Над ними носились жаворонки, летали пчелы и мотыльки. За детьми шли женщины-христианки, с полузакрытыми лицами, опущенными головами, некоторые из них несли на плечах младенцев. Среди них, плотно закрыв лицо, ехала Вальбурга на коне монаха. Готфрид пел латинский псалом, и его слова далеко разносились по пустынной местности. За христианами плелась корова, сострадательно подаренная путникам Миросом. За ней шли язычники со своими детьми. Самым последним ехал Вольфрам, оставивший стан Ратица позже всех. Осматривая шествие, он проехал вдоль его к самому началу.
– Хвалю искусство, с каким собрал ты этих босоногих людей, – сказал он монаху. – Оно еще понадобится тебе. Ехать по нагорным пустыням не менее трех дней. И неизвестно, какой прием встретите вы у первых поселений соотечественников.
– Я полагаюсь на твою помощь, – ответил Готфрид.
Вольфрам сильно откашлялся.
– Кое-кто остался позади, а своя рубашка ближе в телу.
– Ты хочешь возвратиться к сорбам? – встревожено спросил Готфрид.
Вольфрам ничего не ответил. Но некоторое время спустя сказал:
– Инграм всегда был горяч и не рассудителен. Но нет человека, который одолел бы его за кружкой. Он простодушно дался в руки плуту. В чаше Ратица есть какая-то тайна. Сами сорбы со смехом рассказывали об этом у очага. Когда плут нажмет чашу пальцем, то мед утекает в сделанное углубление; когда же наливающий снова нажмет, то мед возвращается. Таким образом один выпил только половину, а другой все. Исполнены коварства эти грязные карлики, и только так они победили Инграма… Проиграл за чашею, проиграл в игре, связан ивовыми прутьями. Поэтому-то я и хочу отправиться обратно. Если он сыграл, то и я сыграю. Освобожу его или последую за ним.
Готфрид обменялся с ним взглядами.
– Разреши мое сомнение: если бы тебе удалось освободить несчастливца, то уверен ли ты, что он согласиться бежать? Он добровольно лишил себя свободы.
– Мой повелитель честен, как немногие в стране, – ответил Вольфрам. – Но если ему представится случай бежать, то медлить он не станет. Разве ты не знаешь, что они решили склонить его над жертвенным камнем при первом торжественном пиршестве? Гнусные псы! Слыханное ли дело, чтобы добровольно отдавший себя в рабство пал под ножом жреца?
– Это мерзость! – вскричал ужаснувшийся Готфрид.
– Ты отзываешься о них справедливо, – похвалил Вольфрам. – Мой господин не военнопленный и не подлежит жертвенному ножу.
Готфрид безмолвно ломал себе руки, а Вольфрам продолжал:
– Не беспокойся. Инграм сделает тщетными их надежды. Он получит свой нож и употребит его в дело против кого угодно. Одним словом, я покину вас. Как мне кажется, лазутчики сорбов не идут вслед за нами.
– Если можешь, то скажи мне еще одно, Вольфрам. Каким образом ты, одинокий, проберешься за окоп?
– Ты слишком много расспрашиваешь, – промолвил Вольфрам. – Да, я без помощников. Но на том месте, где стан Ратица, когда-то существовала моя деревня. Хищник умертвил многих поселенцев, но некоторые из них до сих пор живут там, в рабстве. Я свел знакомство с некоторыми. Я опасаюсь не сорбов, а их лохматых собак. Но у меня есть чем унять их лай. А Ратиц и его воины на возвышении?
– Ратиц собирается в поход. Он намерен напасть на некоторые отдаленные франкские поселки.
– И вместе с тем он желает мира с повелителем франков! – вскричал возмущенный Готфрид.
– Быть может Ратиц полагает, что показав свою силу, условия мира будут для него более предпочтительны?
– Послушай, а что будет с нами, если ты освободишь Инграма? Ведь путь наш долог, и нас легко догонят сорбские воины.
– Христианские жрецы обладают многими тайнами, – задумчиво сказал Вольфрам. – Возможно, ты лишишь силы сорбских коней, или возбудишь призрак, который собьет их с дороги. Прощай! Если нам суждено свидеться, то только в земле турингов.
Вольфрам еще раз взглянул на странствующую толпу. Он слез с лошади, отдав повод Готфриду. Потом подождал девушку-язычницу Гертруду, подробно объяснив ей, как продвигаться дальше и где переходить реку в брод. Затем широким шагом пошел обратно.
…В большом собрании сорбов жрец объявил Инграму его участь. Воины посматривали на Инграма, гадая, как воспримет он эту зловещую весть. Но Инграм не смутился, лишь гневно закричал Ратицу:
– Не честно и лукаво решение твое! Не воином, но подобно старой бабе мстишь ты безоружному человеку!
– Брань узника – что жужжание комара, – отозвался Ратиц. – Взнуздайте мне вороного, а жертвенную скотину отведите на конюшню.
Мирос и некоторые из воинов повели пленника в пустой блокгауз во дворе.
– Если обещаешь, Инграм, не бежать из помещения, то оставлю твои ноги свободными.
Инграм ответил:
– От слуги Ратица я не приму даже радушного одолжения.
– Так свяжите ему ноги.
В одно мгновение Инграма скрутили, повалили на землю и привязали к тяжелому деревянному чурбану. Сорб вышел из помещения, а один молодой воин остался на страже. Инграм лежал на полу и мысли его медленно и вяло текли в голове. Один только раз приподнялся он, заслышав топот копыт. Сквозь маленькое отверстие в деревянной стене проникал луч солнца. Равнодушно смотрел на него Инграм. Время для него еле тянулось.
Настал вечер, сторож принес хлеба и воды. Инграм выпил немного из кружки, но от хлеба отказался. Золотое солнце померкло в мягком багрянце. Мрак наполнил помещение. Человек, лежащий у двери, положил себе под голову вязанку сена и уснул. Инграм тоже склонил утомленную голову на чурбан. Глаза его смежились.
Вдруг снаружи послышался легкий шорох. Что-то зашелестело у нижней балки. Инграм приподнялся, зрение и слух обострились, из уст его вырвался легкий свист. В ответ кто-то тоже ответил Инграму. Он заметил как что-то продвинулось в люк, приподнимаясь и опускаясь, точно веревка, и слегка звеня о стены. Инграм догадался, что это нож. Он подумал, что может быть удастся достать нож ногами, если удастся сдвинуть тяжелый чурбан с места. Это ему удалось. Он ущемил нож ногами и с трудом поднес рукоятку ко рту. Схватив нож зубами, он мало-помалу перерезал веревку, привязывающую его к чурбану. Воткнул нож в землю и стал тереть связанные сзади руки. Наконец, он полностью освободился. Потом Инграм услышал знакомый голос: «Теперь ко мне…» Сторож пошевелился, но Инграм с быстротой молнии сбросил с себя куртку, бросился на сорба, завязав ему голову своей одеждой, а веревкой скрутив руки и ноги «Ты обязан жизнью кружке воды», прошептал ему Инграм. Затем он бросился в открытую дверь. На дворе все было тихо. Он оббежал вокруг дома и дружеская рука помогла ему перепрыгнуть через плетень. Двое мужчин понеслись с горы и помчались деревенскими улицами. Бешено лаяли собаки. Вдруг стало светло, как днем. На противоположном конце стана вспыхнул огонь. Один из стражей, ходивший дозором вдоль плетня, кликнул их. Вольфрам осветил ему на славянском языке, сказав что-то о пожаре. Через околицу они спустились в ров, а затем выбрались в поле. За спиной раздавались крики и вопли. На поле перед беглецами высилось грушевое дерево, а под его листвой какой-то всадник держал коней.
Все трое вскочили на коней и помчались во мраке, а за ними к небу поднималось пламя и раздавался набат проснувшейся деревни.
Инграм протянул с коня руку своему слуге:
– Как имя третьему? – спросил он.
– Годес, конюх Мироса. Он поклялся мне в верности. Господин побил его плетью, вот Годес и затеплил ему свечку. Пламя может спасти нас. Оно поднимается по укреплениям Ратица и отвлечет сорбов от погони.
Они неслись вниз по холму. Вдруг в стороне раздался окрик и топот конских копыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42