Посреди двора пылал огонь, для голодных кипели горшки, а подчаший разливал жаждущим пиво. Бертар переходил от одного к другому, как в мирное время, честно приветствовал каждого, выпытывал их мнение и вместе с тем прикидывал численность хлебопашцев и их боевые возможности.
– Чего замешкались соседи по ту сторону ручья, где крепкорукие земледельцы с Агорнвальда и Финкенвеля? – закричал он турингу Бальдгарду. – Неужели белый туман ослепил марвингов, не слышен им крик башенного стража, не видят они зарева огня?
– Медленны они на подъем, – озабоченно ответил Бальдгард. – Я видел, что они отправляли стада и телеги к лесным становищам – не оставят же они своих детей и коней. Хотя поспешность была бы им полезна, потому что в сумерках вдоль ручья проходил отряд, блестели щиты и железные шишаки. Полагаю, это буйные ратники королевы; они ищут ночлег во дворах, по ту сторону ручья.
Из долины по тропинке пронесся всадник; он влетел в ворота на задыхающемся коне и на скаку сделал знак Бертару.
– Радгайс! – закричал старик и поспешил в чертог, где Инго принимал донесения. Гонец соскочил с коня и поклонился.
– Королевские ратники перешли нашу границу – их целый рой, и с ними дружина Теодульфа. С трудом ушел я горами, запалив солому. Стоят они за лесом, в долине.
– Ты видел королеву?
– Только Теодульфа да еще Зинтрама, старую лису.
– Если Гизела посадила в седла небольшое число всадников, то многим из ее верных не увидеть семейных кубков, – презрительно сказал Бертар.
– От Майна едут с докладом о других гостях, – заметил Инго.
Примчался вандал Вальбранд.
– Ехал я, король, сосновым бором, чтобы разведать, что творится на той стороне границы, как вдруг на опушке леса послышался стук щитов. Я спрятал моего коня, а сам пешим стал пробираться через чащу. И я увидел, как длинной вереницей тянулась рать бургундов – три отряда: всадники и пехота. Возле предводителя ехал чужеземец, римлянин из числа телохранителей кесаря, известных под прозванием протекторов: я узнал это по шлему и доспехам, к тому же слышал его смех и римскую речь. Беспечно шли они по песку, без передовой охраны и разведчиков, вполне уверенные в себе. Я закаркал из чащи, как ночной ворон; напуганные, они остановились, сквозь ветви деревьев посматривая на небо. Я из-за дерева метнул копье в римлянина. Он со стоном повалился на песок, остальные громко вскрикнули – а я скрылся в зарослях. Полагаю, для них это дурное предзнаменование.
– Хвалим мы предусмотрительность королевы собравшей чуждую рать против воинов моих, – сказал Инго. – Неужели она так мало доверяет турингам, что приглашает на пир мечей своих соотечественников? Где встревожил ты витязей птичьим криком?
– На полдороге между Майном и здешними местами, – ответил Вальбранд, – я еще видел, как они расположились на ночь лагерем. Бургунды проснутся поздно, – прежде чем в долинах наступит утро, они не подымутся, будь даже дело спешным. В тумане я рассмотрел следы коней по ту сторону ручья.
Инго жестом отпустил гонца, сказав Бертару:
– Наблюдай, чтобы все спали за исключением сторожевых: завтра всем понадобятся острые глаза и отдохнувшее тело. Усиль стражу у ворот, чтобы неприятель не подкрался быстрым броском. На рассвете мы соберем хлебопашцев и посчитаем число ратующих. Для укрепления наш отряд не велик, но мы сражаемся за жизнь, а враги наши – ради скудной добычи. Но прежде чем посвятить себя яростному бою, в последний раз мирно приветствую тебя, отец мой. Если нас, скитальцев, считают достойными называться сильной ратью, то этим я обязан тебе, и радуемся мы этому.
Светало; тучи, окаймленные багровыми бликами, застилали солнце. В укреплении поднимались с земли проснувшиеся воины. Мужи готовились на служение беспощадным богам войны: умащивали себе волосы, надевали на руки и шеи золотые и бронзовые запястья и крепко перетягивались поясами, чтобы быстрее был шаг и резче движения мускулов. Одни надевали рубахи из оленьей кожи, покрытые стальной чешуей, другие сбрасывали с себя шерстяные кафтаны и расстегивали рубахи, чтобы видны были на груди доблестные раны. Мрачны были взоры воинов, неукротимо их мужество и молчаливы действия, потому что неприличны праздные речи на службе у бога войны.
Предлагая вооружавшемуся возле него Вольфу толстое золотое кольцо, Бертар сказал:
– Давно уже храню я эту драгоценность, полученную мной некогда в подарок от короля. Прими ее сегодня, как дар твоего товарища, чтобы не неотличенный потрясал ты копьем подле нас, и не сказали бы враги: «Посмотрите, оказывается этот туринг не дослужился у чужеземцев ни до какой награды».
Вольф надел кольцо, с благодарностью взглянул на старика и ответил:
– Когда будешь устраивать бой, то вспомни, чтоб не остался я среди женщин, и не гневайся, если скажу тебе: кто враг господину, враг и его дружине, но гораздо охотнее я поднял бы руку на бургундов, не принадлежащих к моему племени.
Старик мрачно улыбнулся.
– Напрасно лаешь, молодой пес, еще не почуял ты запах крови, но как только наступит день и тяжелее скучатся облака, ты сразу перестанешь обращать внимание на подобные сомнения.
Перед покоем короля воздвигли жертвенный камень, вокруг которого собрались ратники. Инго вышел из хором со своими воинами: на нем была сизая стальная кольчуга и шлем, увенчанный головой вепря с серебряными зубами – багровым блеском сверкали глаза чудовища. Ратники подвели молодого коня, и Бертар вонзил в него жертвенный нож. Король пропел песню крови; каждый из ратников погрузил руку в кровь коня, и все поклялись друг другу в верности, а королю в повиновении.
С вершины дерева раздался отчетливый женский голос:
– Берегись, король, сверкают щиты и острия копий!
Рог сторожа на башне зазвучал предупредительным сигналом, и к королю подскакал гонец:
– Вдоль ручья идет отряд королевских ратников и с ними сама королева!
Во дворе укрепления раздался бранный клич; схватив щиты и копья и собравшись кругом, воины пропели боевую песню, прислонив рты ко впадинам щитов. По долам разнесся суровый напев – вначале медленно и торжественно, но усиливаясь, подобно шквальному ветру, зазвучал он наконец резко, как вой девы ветра. Когда он смолк, внизу раздались пронзительные крики. По приказу Бертара воины стали спускаться с горы и рассредоточиваться по валу.
– Несогласно звучала боевая песня, – тихо сказал Бертар Инго, – розно у наших ратников и хлебопашцев; поэтому доверяй сегодня лишь родному напеву.
Инго еще раз взобрался со стариком на вершину дерева.
– Действительно, королева привела только веселых вассалов из своего замка да дружину Зинтрама, пригласив бургундов для того только, чтобы они живее покончили дело. И охотно пожаловали они, потому что их десяток приходится на одного нашего. Посмотри, витязь, они уже окружили щитами наш ров. К валу! Приличие требует, чтобы я приветствовал Гизелу – я буду против того места, где начальствует королева, а ты веди людей южнее, на чуждую рать.
Быстрым шагом витязи поспешили к засеке. Раздался крик, полетели копья, и осаждающие небольшим отрядом ринулись вперед, неся камни и хворост к внешнему укреплению для засыпки рвов.
Везде, где на северной стороне схватка становилась жарче, раздавался могучий воинский клич Инго, а с южной стороны отвечал ему зычный голос Бертара, и куда бы ни бросал король копье, там тотчас же возникал Теодульф, требуя мести. Не раз дрожало его копье близ головы Инго, вонзаясь в брусья ограды, и щит вандала трещал под оружием королевским. Но не удался неприятелю натиск – и осаждающие отошли, разбились на небольшие отряды и стали носить из селений и лесов доски и бревна и усердно работать топорами и молотками.
– Могучим размахом вздымались руки твоих товарищей! – одобрительно воскликнул Бертар, обращаясь к сыну Беро. – Но неужели ратники королевы превратились в плотников? Презренен воин, который скрывается за дощатым щитом.
А к Инго он обратился с улыбкой:
– Мало выказали пыла бургунды в натиске, и очень скудны жертвы, принесенные нами богу войны, так что приходится обратиться к нему: «Милостиво довольствуйся и малым», подобно тому, как сказала однажды кукушка медведю, предлагая ему на обед пару дохлых мух.
Под горячим полуденным солнцем клубились сизые грозовые тучи; вдруг рога осаждающих издали призывный сигнал к новому бою, и с обеих сторон снова поднялся воинственный крик. Сильнее теперь был натиск и грознее опасность, потому что осаждающие не напрасно работали топорами. Со всех сторон они лезли за дощатыми щитами. Снова забрасывали хворостом ров и тащили пни и брусья, чтобы перекинуть мост через углубление; бургунды соорудили также стропила, на которых были подвешены бревна, осадные тараны – с грохотом ударялись об ограду раскачанные сваи, и длинные крючья сбрасывали в ров дощатую ограду. Вокруг мощных орудий разгорелся лютый бой. Если отступал один отряд осаждающих, его место тут же занимал другой, потому что за воинами стояла сама королева, беспрестанно побуждая их к приступу и словом, и воздетой рукой. Наконец врагам удалось кое-где разрушить ограждение и подняться по рву. И закипел тогда горячий бой на открытых местах, но защитники сплотились телами и щитами, загораживая проломы. Однако подобно волнам, хлынувшим через прорванную плотину, превосходящие числом враги ринулись вперед, и небольшой отряд осажденных был оттеснен к возвышению. Инго с немногими товарищами, бившимися бок о бок с ним, стоял у ворот укрепления, щитом и копьем прикрывая отступление своих воинов. Он последним вошел в ворота, и за ним тут же взмыл вверх подъемный мост.
Осаждающие испустили победный клик и устремились к последнему окопу на вершине горы. Но непродолжительно было их торжество: с крутого возвышения чаще полетели копья, и запрыгали камни, пролагая кровавый путь через тела осаждающих. Но уменьшилась и цепь защитников – скорбен был их ратный пыл, потому что сражались они за последний рубеж, укрывавший их от погибели. Все были при ратном деле; даже женщины, подобрав платья, проворно подавали мужчинам камни. Невмоготу пришлось врагам, и побежали они вниз широкими прыжками, причем не у одного из них нога оказалась раздробленной обломком скалы.
Тогда разгневанная королева, подъехав к свои ратникам, желчно сказала:
– Если намереваетесь вы, прыгающие витязи, пить мед королевы, то поднимитесь к ивам и опрокиньте каменное корыто, из которого они черпают себе воду. Быть может, губами придется им подбирать текущие капли влаги.
Теодульф, приказав воинам провести общую атаку со всех сторон, побежал туда. Снова зазвучали рога и раздались пронзительные крики, снова полетели с вершины горы копья и камни. Но пока осаждающие метали стрелы, Гадубальд с четырьмя товарищами поднялся руслом ручья к ивам; согнувшись под щитами, ратники несли крепкие рычаги, и под защитой скалы добрались до деревьев. От Бертара не ускользнула грозящая опасность, и взяв с собой нескольких ратников, он поспешил через калитку вниз.
– Мы нападем снизу, а вы пускайте стрелы со л скалы, чтоб ни один не ускользнул!
Но когда старик прибежал к деревьям, огромный каменный водоем уже треснул, сдвинутый со своего места.
– На беду себе пришел ты, винный мех, к источнику! – взбесился Бертар и, прежде чем Гадубальд успел защититься, мощным ударом палицей раздробил ему голову.
И другие королевские воины тоже пали под ударами вандалов, лишь один попытался бежать, но и он рухнул на землю, пораженный в спину смертоносной стрелой. С вершины горы его гибель приветствовалось громкими криками.
– Водоем разрушен, – тихо сказал вернувшийся Бертар, – бешено стремится вниз вода, и трудно будет теперь моим товарищам добыть ее и себе, и своему скоту.
– Королеве памятен источник, – сурово улыбнулся Инго. – Но если они опрокинули камень, то мы должны снова поставить его на место. Приготовь жерди, подбери воинов и окружи щитами руки умельцев.
Вдруг над ним в башню со свистом ударила стрела, вокруг нее запылало маленькое пламя.
– Королева напоминает нам о разоренном источнике, – сказал Бертар.
Вокруг горы расположились стрелки, пуская воспламененные стрелы в деревянное укрепление и ловко уворачиваясь от брошенных камней. То там, то здесь огонь лизал брусья и столбы; осажденные жердями сбивали стрелы и сбрасывали пламя, но все чаще вспыхивал огонь – раздавались жуткие крики, вопили дети, кони взвивались на дыбы, когда на них падали горящие стрелы – они рвали недоуздки и бешено носились среди людей. Становилось все труднее, и иные из защитников уже лишились и надежды, и мужества.
К рати королевы во всю прыть мчался всадник с небольшим числом сопровождающих. Он и его спутники были встречены громкими криками дружины Теодульфа. Князь Ансвальд сошел с коня.
– Ложным известием я приглашен к твоему двору, королева, а между тем ты мстишь здесь по моему делу.
– Непрошеный и нежеланный приходишь ты, – ответила королева. – Не помышляй, однако ж, стать между мной и местью моей, потому что непрошеного посредника поражают стрелы с обеих сторон. И никому из смертных не изменить судьбу их, если сами они не смогут этого.
– Если королева хочет властвовать над народом турингов, то она почтит обычай страны. Я вижу там женщин и детей от нашей крови; гнусно бросать копья и горящие стрелы в беззащитных из своего же племени, и всякий свободный туринг, желающий победы в честном бою, поможет мне предотвратить такой позор. Да уклонится королева от того, что сделает всех нас безбожниками в памяти людей.
– Разумно говорит князь! – вскричал какой-то престарелый воин, и туринги загремели копьями.
– Благо князю Ансвальду!
Королева мрачно взглянула на отряд, но промолчала.
– Выслушай меня, повелительница! – вскричал Ансвальд, устрашенный ее суровым лицом. – Моя дочь, которую я обещал некогда Теодульфу, стоит теперь среди пылающих стрел, а с ней и другие женщины из лесов. Мне одному принадлежит право наказывать дочь мою, и никто, даже ты, не может лишить меня этого права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42