https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/steklyannye/
встретив затем во дворе Фриду, он бросил на нее исполненный злобы взгляд.
Все уходит – и вместе с жарой и грозовыми тучами прошло и красное лето. Поля опустели, обитатели сел стали общительнее. Состоятельные дворы пожелали поочередно принимать гостей; пиры сменялись охотами в лесистых горах, князь и Инго редко бывали дома. Князю еще больше полюбился гость, когда он увидел, в какой чести тот у односельчан и с каким достоинством и прямодушием он держит себя. Хозяин не замечал тревоги на женской половине дома: благоразумная хозяйка скрывала то, что могло смутить мысли ее повелителя, и была довольна, что витязи по целым неделям были вдали от деревни. Но Инго стал замечать, что важен сделался вид Ирмгарды, и он досадовал, что ему редко удавалось поговорить с ней без свидетелей.
Однажды он поехал с князем к той ограде, через которую впервые вошел в эти земли. Опадал пожелтевший лист, в просеках раздавались охотничьи клики и лай собак; с ревом бегали откормленные быки, пастух приготовлялся к возвращению в деревни, и снова дворовые девушки взваливали на телеги остатки из молочных погребов. Пока Ансвальд осматривал жеребцов, Инго стоял возле Ирмгарды – указав на проходившую с кружками молока Фриду, Ирмгарда промолвила:
– Из этого источника ты впервые напился у нас, и там, где ты сейчас стоишь, я впервые увидела тебя. С той поры пожелтела отрадная зелень и улетели дикие птицы.
– А радость сошла с лица твоего, – нежно ответил Инго.
Но Ирмгарда продолжала:
– Блаженны были некогда высокородные жены, что в одежде из перьев летали, по своей воле, над грешной землей. Знаю я одну девушку, которая стоит у ручья и тоскует по высокому искусству. Она хотела бы сшить одежды для лебедя и лебедки, но тщетно желание ее, и грустно глядит она, когда оперенная стая с полей уносится вдаль.
– Доверь мне, что смущает твою душу? – тихо попросил Инго.
Ирмгарда долго молчала.
– Придет пора, когда тебе это скажут другие, но не я, – ответила она наконец. – Если ты останешься на зиму у нас, то каких бы скорбей она ни принесла с собой, я все равно буду спокойна.
Ее речь была прервана дикими возгласами и чуждым воинским кличем. Инго встрепенулся, его лицо просияло радостью, как некогда в княжеском чертоге, а между тем остальные мужчины собрались в отряд и схватились за оружие.
– Они идут с миром, – воскликнула дочь Беро, – среди них едет мой отец. – И она показала на всадников, которые с веселым криком, потрясая копьями, летели с холма. Инго поспешил к ним навстречу; всадники соскочили с коней, окружили витязя, обхватывали его руки, склонялись перед ним, обнимали колени и восторженно кричали. Инго называл каждого по имени, всех обнял и поцеловал, и слезы радости лились из его глаз. Но напрасно его взгляд скользил по лицам: не все, кого надеялся приветствовать он, стояли перед ним. Однако счастье этого мига было столь велико, что Инго и незнакомые всадники долго не замечали присутствия других. Вокруг князя собрались его ратники, привлеченные воинским кличем, у девушки и Ансвальда тоже увлажнились глаза, и с восторгом слушали они быстрые вопросы и ответы, смех и вздохи незнакомцев. Но Беро, спокойнее других воспринявший эту встречу, рассказал князю:
– Ездил я на юг, за горы, до самого Идисбаха, где обитает небольшое племя марвингов, и рядясь там о скоте, наткнулся я на эту стаю диких гусей, разыскивающих своего вожака. Я узнал, в чем дело, а как мне по сердцу пришелся их развязный вид, то и привел их сюда.
Подойдя к князю, Инго сказал:
– Прости, князь, если на радостях мы позабыли о снискании твоей благосклонности. Они такие же изгнанники, как и я; ради меня оставили они милую родину, и у них тоже нет ни родителей, ни друзей. Мы кровью побратались между собой и гордимся тем, что почитаем друг друга, делим пополам радость и невзгоды, скитаясь безродными по земле. Только на их верных сердцах утвержден королевский престол бедного Инго; где преклонят они головы свои, там покоиться и моей голове. Ты радушно принял меня, но теперь я – целый отряд, и в смятении предстаю я пред очи твои.
– Всех их приветствую! – горячо воскликнул князь. – Дом мой обширен, кладовые полны. Приветствую вас, благородные гости!
– Однако ж я советую, – осторожно сказал Беро, – чтобы ты, начальник страны, распределил чужеземцев по деревням. Все соседи охотно примут гостей, каждый будет иметь свою часть и никому не будет это в тягость, потому что ведут они на арканах добытых коней, а с ними их кровных жеребцов. Посмотри-ка на этого серого, князь! Не одному соседу приятно было бы выторговать себе коня, а зимой слушать у очага рассказы о воинских походах на чужбину.
Ансвальд улыбнулся, но решительно возразил:
– Разумно мыслишь ты, Беро, но за моим домом остается большее право, и на этот раз, сосед, он не поступится правом своим. За несколько дней вы, гости, вместе с моими челядинцами срубите себе спальный покой и безопасно выдержите там зимние бури.
– Что ж, намерение благое, – сказал Беро. – Приведи-ка, Фрида, моего бурого.
И подойдя к одному старому воину вандалов, он протянул ему руку и произнес:
– Не забывайте наших слов. Вы теперь на княжеской земле, но если пожелаешь кровли хлебопашца, то желанными гостями будете вы в «Свободной топи».
Он сказал еще несколько слов своей дочери, затем вскочил на коня и, поклонившись, рысью спустился в долину.
Инго подвел своих товарищей к князю и назвал каждого по имени. Впереди всех стоял старый, но крепкий воин; словно из меди были отлиты его мускулы, мужественны черты лица и смел взгляд; низко опускалась его длинная седая борода, словом – витязь, и видно было, что привычен он к боям и не боится опасности.
– Это Бертар, муж благородный. Когда я был отроком, он вывел меня под щитом из своего пылающего дома, последнего убежища моего на границе страны; бургунды, находившиеся тогда в союзе с моим дядей, подожгли дом. С той поры он был моим наставником во всяком ратном деле; подобно родному отцу, лелеял он мою юность, и если не недостоин я предков моих, то этим обязан ему.
И когда Ансвальд подал витязю руку, тот сказал:
– Я помню день, когда мой отец принимал твоего отца в своем дворе. Стоял осенний день, как нынче, и хороша была охота в горах, которые мы называли Исполинскими. Я убил тогда первого вепря, и витязь Ирмфрид в шутку пригласил меня поохотиться на лесистых нагорьях турингов. Долго пришлось мне ехать, уже белый иней пал на голову мою, прежде чем я проник за твою ограду. Но теперь я здесь, князь, и готов, если позволишь, следовать за тобой по звериной тропе.
Слова эти обрадовали князя, и в свою очередь он объяснил чужеземцам достоинства каждого из своих застольников, посоветовав обеим сторонам быть добрыми товарищами. Затем он с Ирмгардой уехал вперед, чтобы Инго мог открыто побеседовать с вновь обретенными друзьями. Оставшись одни, вандалы еще раз испустили приветственный крик и снова, пока Бертар вел отряд ко двору, в разные стороны летели вопросы и ответы. Нелегко было сохранить стройность рядов, потому что все норовили ехать поближе к своему повелителю, и возгласы их эхом отражались в горах.
Дорогой Инго сказал Бертару:
– Дивно мне, что держу я твою руку. Но еще раз поведай мне все: как вы спаслись и отыскали меня.
– Господин отправился дорогой рыб, – улыбнулся Бертар, – а прислуга последовала за ним. Отступая, мы обменялись не одним ударом меча с преследователями, пока я не высмотрел на берегу местечка, пригодного для прыжка в воду, и подобно лягушкам, попрыгали твои юноши в Рейн, но не все, однако ж: ты не забыл, витязь, тех, кого теперь недостает. И бились мы под щитами, под свистом неприятельских стрел, но добрый бог послал нам помощь. Ивовый ствол, отторженный волнами от берега, огромной колодой, с корнями и ветвями медленно плыл по течению; он укрыл утопленных, и мы направили его прочь от римского берега. Поднявшись на берег соотечественников, мы укрылись в густом лесу, а по ночам стали добывать вести о тебе в долинах, желая сослужить нашему повелителю последнюю службу и обойти вокруг его могильного холма. Напрасны были, однако, розыски и расспросы: никто из беглецов не видел лица твоего. Печальные, пробрались мы тогда Шварцвальдом до владений бургундов, преследуемые отрядами римской рати. Когда же бургундские сторожевые привели нас пред лик их короля Гундамара, то весть о твоем прыжке дошла уже до него, и думал он, что ты вознесся в чертоги богов. Хотя и недруг твой, но услышав от меня твое имя, он вздохнул, вспомнил про твою доблесть и уже не посмел выдать нас связанными римлянам. Он предложил нам отправиться с его воинами в поход, предпринимаемый им против пограничных племен на Дунае. Мы согласились, ибо сильно нуждались в конях и одежде – мы были голы, словно галки в пору линьки. Мы отправились в поход, и нам посчастливилось; твои молодые воины добыли себе коней и богатыми возвратились назад, с полными карманами. В предпоследнюю луну стояли мы однажды на берегу Дуная; бургунды складывали добычу и, как охотно они это делают, болтали с римскими торговцами и скоморохами, поспешившими к ним ради корысти и даров. Но твои ратники были пасмурны и только глядели, как сухие листья мчит осенний ветер. Но вот подошел ко мне один странник и, поприветствовав, начал:
– Если угодно, витязь, то загадаю я тебе загадку, найдешь ли только ответ: «Кто кинул гусляра в челнок, кто нырнул под копьями, подобно дивному лебедю?» И ужаснувшись, я ответил: «Король Инго кинул Фолькмара в челнок и король Инго исчез в потоке, подобно дивному лебедю». Тогда чужеземец сказал: «Ты тот, кого я ищу; ради тебя прошел я дальний путь посланцем моего товарища. Но теперь я отыскал тебя, а потому послушай и вторую притчу, которую шлет тебе Фолькмар: «В чертогах Ирмфрида сидит страж лебедей, у очага турингов ждет он улетевших».
Мы обрадовались больше, чем могу выразить, потому что поняли значение имени Ирмфрид. Король Гундамар хотел удержать нас, но я попросил у него соизволения возвратиться домой, не сказав ему, однако, что родина твоих юношей там, где тело их повелителя бросает тень свою.
– Бедные юноши, – мрачно сказал Инго, – умалилась тень, и не покрывает она следов ног ваших!
– Взойдет для тебя новое солнце, – утешал его старик, – и отбросит тень твою по обширной стране. Но теперь следует подыскать для твоих утомленных воинов убежище против зимних непогод. А как разбухнут древесные почки, мы отправимся с тобой в новые ратные походы, но скажи мне, король, могут ли укрыть нас зимой кровли, которые я теперь вижу?
– Если бы на это было милостивое соизволение богов! – важно ответил Инго. – Более чем думал, нашел я здесь счастья, но менее безопасности, чем надеялся.
Ворота господского дома были широко распахнуты, а хозяин принял гостей и провел их в покой, где им устроили приветственный стол, и вместе с княжескими ратниками вандалы разместились по скамьям.
На следующее утро уже слышался прилежный стук молотков: из кучи балок и стропил, высоко нагроможденных на дворе, подле дома Инго срубили спальный покой для его соотечественников, а заодно и загон для коней. За несколько дней возвели постройку, потому что велико было число помогающих рук. Пришедшие соседи приветствовали чужеземцев, оглядывали крепкие арканы свободных коней, покупали, выменивали, а за добытых на войне коней расплачивались обещанием зимой кормить оставшихся у вандалов животных. Вокруг тихого господского дома царило теперь веселое оживление и суматоха; рослые вандалы бродили в своих воинских доспехах между домов, возлегали подле княжеских ратников на ступеньках чертога, весело хохотали или охотно пускались в рассказы, по обычаю их племени; ходили с дворовыми в лес и желанными гостями посещали окрестные деревни.
Но через несколько недель хозяева двора стали замечать, что трудно соблюсти мир между их ратниками и гостями, потому что молодые были вспыльчивы и скоры на гнев, а старики ревниво оберегали честь своих господ. И вот вандал Радгайс и Агино, буйный парень из дворовых, повздорили из-за того, что вандал подарил пряжку одной деревенской улыбнувшейся ему девушке. Агино рассердился и язвительно сказал: «Мы полагали, что скудна казна господина твоего, но теперь видим, что в кошельках у вас водится добро». Вандал не остался в долгу: «Кто в боях подвергает опасности свою жизнь, тому попадает серебро в карманы; но кто, подобно тебе, молотит на гумне, у того на руках вырастают мозоли и больше ничего».
Слова эти были услышаны дворовыми, и когда на следующий день Бертар пришел с воинами в амбар за овсом для коней, то Гильдебранд; бывший ключником по хозяйству, отказал в выдаче намолоченного овса, заявив:
– Если вы насмехаетесь над мозолистыми руками наших парней, то можете сами вымолачивать снопы собственными ногами или ногами ваших коней, как вам угодно; но мои товарищи не хотят работать на вас, потому что грубы речи ваши. Берите овес в снопах, а не в мешках.
Но Бертар ласково ответил:
– Не хорошо со стороны моих товарищей презирать обычаи хозяев. Но ты человек опытный и знаешь, что различны обычаи на земле. В ином месте застольники господские сваливают снопы, косят и раскидывают сено, выезжают на поля с бороной, но позорно для них держать цеп или ручку плуга. Поэтому будь снисходителен к моему товарищу, если ему, человеку чужому, странен кажется ваш обычай.
Однако Гильдебранд грубо возразил:
– Кто ест наш хлеб, тот должен подчиняться нашим обычаям; бери снопы, потому что с этого дня только их и станешь получать.
И вандалы, взвалив на себя снопы, отправились в конюшни, после чего Бертар грозно приказал:
– Валите снопы и режьте, доколе не измочалится железо!
Со времени неразумных речей Радгайса между ратниками возникала не одна ссора, но обе стороны старались скрывать это от господ. В воинских забавах они сначала стояли в одних рядах, стараясь, по совету князей, подражать друг другу в ратной сноровке, но теперь они выезжали на ристание порознь, так что однажды, перед началом состязания вершников на палках и щитах, Ансвальд сказал Теодульфу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Все уходит – и вместе с жарой и грозовыми тучами прошло и красное лето. Поля опустели, обитатели сел стали общительнее. Состоятельные дворы пожелали поочередно принимать гостей; пиры сменялись охотами в лесистых горах, князь и Инго редко бывали дома. Князю еще больше полюбился гость, когда он увидел, в какой чести тот у односельчан и с каким достоинством и прямодушием он держит себя. Хозяин не замечал тревоги на женской половине дома: благоразумная хозяйка скрывала то, что могло смутить мысли ее повелителя, и была довольна, что витязи по целым неделям были вдали от деревни. Но Инго стал замечать, что важен сделался вид Ирмгарды, и он досадовал, что ему редко удавалось поговорить с ней без свидетелей.
Однажды он поехал с князем к той ограде, через которую впервые вошел в эти земли. Опадал пожелтевший лист, в просеках раздавались охотничьи клики и лай собак; с ревом бегали откормленные быки, пастух приготовлялся к возвращению в деревни, и снова дворовые девушки взваливали на телеги остатки из молочных погребов. Пока Ансвальд осматривал жеребцов, Инго стоял возле Ирмгарды – указав на проходившую с кружками молока Фриду, Ирмгарда промолвила:
– Из этого источника ты впервые напился у нас, и там, где ты сейчас стоишь, я впервые увидела тебя. С той поры пожелтела отрадная зелень и улетели дикие птицы.
– А радость сошла с лица твоего, – нежно ответил Инго.
Но Ирмгарда продолжала:
– Блаженны были некогда высокородные жены, что в одежде из перьев летали, по своей воле, над грешной землей. Знаю я одну девушку, которая стоит у ручья и тоскует по высокому искусству. Она хотела бы сшить одежды для лебедя и лебедки, но тщетно желание ее, и грустно глядит она, когда оперенная стая с полей уносится вдаль.
– Доверь мне, что смущает твою душу? – тихо попросил Инго.
Ирмгарда долго молчала.
– Придет пора, когда тебе это скажут другие, но не я, – ответила она наконец. – Если ты останешься на зиму у нас, то каких бы скорбей она ни принесла с собой, я все равно буду спокойна.
Ее речь была прервана дикими возгласами и чуждым воинским кличем. Инго встрепенулся, его лицо просияло радостью, как некогда в княжеском чертоге, а между тем остальные мужчины собрались в отряд и схватились за оружие.
– Они идут с миром, – воскликнула дочь Беро, – среди них едет мой отец. – И она показала на всадников, которые с веселым криком, потрясая копьями, летели с холма. Инго поспешил к ним навстречу; всадники соскочили с коней, окружили витязя, обхватывали его руки, склонялись перед ним, обнимали колени и восторженно кричали. Инго называл каждого по имени, всех обнял и поцеловал, и слезы радости лились из его глаз. Но напрасно его взгляд скользил по лицам: не все, кого надеялся приветствовать он, стояли перед ним. Однако счастье этого мига было столь велико, что Инго и незнакомые всадники долго не замечали присутствия других. Вокруг князя собрались его ратники, привлеченные воинским кличем, у девушки и Ансвальда тоже увлажнились глаза, и с восторгом слушали они быстрые вопросы и ответы, смех и вздохи незнакомцев. Но Беро, спокойнее других воспринявший эту встречу, рассказал князю:
– Ездил я на юг, за горы, до самого Идисбаха, где обитает небольшое племя марвингов, и рядясь там о скоте, наткнулся я на эту стаю диких гусей, разыскивающих своего вожака. Я узнал, в чем дело, а как мне по сердцу пришелся их развязный вид, то и привел их сюда.
Подойдя к князю, Инго сказал:
– Прости, князь, если на радостях мы позабыли о снискании твоей благосклонности. Они такие же изгнанники, как и я; ради меня оставили они милую родину, и у них тоже нет ни родителей, ни друзей. Мы кровью побратались между собой и гордимся тем, что почитаем друг друга, делим пополам радость и невзгоды, скитаясь безродными по земле. Только на их верных сердцах утвержден королевский престол бедного Инго; где преклонят они головы свои, там покоиться и моей голове. Ты радушно принял меня, но теперь я – целый отряд, и в смятении предстаю я пред очи твои.
– Всех их приветствую! – горячо воскликнул князь. – Дом мой обширен, кладовые полны. Приветствую вас, благородные гости!
– Однако ж я советую, – осторожно сказал Беро, – чтобы ты, начальник страны, распределил чужеземцев по деревням. Все соседи охотно примут гостей, каждый будет иметь свою часть и никому не будет это в тягость, потому что ведут они на арканах добытых коней, а с ними их кровных жеребцов. Посмотри-ка на этого серого, князь! Не одному соседу приятно было бы выторговать себе коня, а зимой слушать у очага рассказы о воинских походах на чужбину.
Ансвальд улыбнулся, но решительно возразил:
– Разумно мыслишь ты, Беро, но за моим домом остается большее право, и на этот раз, сосед, он не поступится правом своим. За несколько дней вы, гости, вместе с моими челядинцами срубите себе спальный покой и безопасно выдержите там зимние бури.
– Что ж, намерение благое, – сказал Беро. – Приведи-ка, Фрида, моего бурого.
И подойдя к одному старому воину вандалов, он протянул ему руку и произнес:
– Не забывайте наших слов. Вы теперь на княжеской земле, но если пожелаешь кровли хлебопашца, то желанными гостями будете вы в «Свободной топи».
Он сказал еще несколько слов своей дочери, затем вскочил на коня и, поклонившись, рысью спустился в долину.
Инго подвел своих товарищей к князю и назвал каждого по имени. Впереди всех стоял старый, но крепкий воин; словно из меди были отлиты его мускулы, мужественны черты лица и смел взгляд; низко опускалась его длинная седая борода, словом – витязь, и видно было, что привычен он к боям и не боится опасности.
– Это Бертар, муж благородный. Когда я был отроком, он вывел меня под щитом из своего пылающего дома, последнего убежища моего на границе страны; бургунды, находившиеся тогда в союзе с моим дядей, подожгли дом. С той поры он был моим наставником во всяком ратном деле; подобно родному отцу, лелеял он мою юность, и если не недостоин я предков моих, то этим обязан ему.
И когда Ансвальд подал витязю руку, тот сказал:
– Я помню день, когда мой отец принимал твоего отца в своем дворе. Стоял осенний день, как нынче, и хороша была охота в горах, которые мы называли Исполинскими. Я убил тогда первого вепря, и витязь Ирмфрид в шутку пригласил меня поохотиться на лесистых нагорьях турингов. Долго пришлось мне ехать, уже белый иней пал на голову мою, прежде чем я проник за твою ограду. Но теперь я здесь, князь, и готов, если позволишь, следовать за тобой по звериной тропе.
Слова эти обрадовали князя, и в свою очередь он объяснил чужеземцам достоинства каждого из своих застольников, посоветовав обеим сторонам быть добрыми товарищами. Затем он с Ирмгардой уехал вперед, чтобы Инго мог открыто побеседовать с вновь обретенными друзьями. Оставшись одни, вандалы еще раз испустили приветственный крик и снова, пока Бертар вел отряд ко двору, в разные стороны летели вопросы и ответы. Нелегко было сохранить стройность рядов, потому что все норовили ехать поближе к своему повелителю, и возгласы их эхом отражались в горах.
Дорогой Инго сказал Бертару:
– Дивно мне, что держу я твою руку. Но еще раз поведай мне все: как вы спаслись и отыскали меня.
– Господин отправился дорогой рыб, – улыбнулся Бертар, – а прислуга последовала за ним. Отступая, мы обменялись не одним ударом меча с преследователями, пока я не высмотрел на берегу местечка, пригодного для прыжка в воду, и подобно лягушкам, попрыгали твои юноши в Рейн, но не все, однако ж: ты не забыл, витязь, тех, кого теперь недостает. И бились мы под щитами, под свистом неприятельских стрел, но добрый бог послал нам помощь. Ивовый ствол, отторженный волнами от берега, огромной колодой, с корнями и ветвями медленно плыл по течению; он укрыл утопленных, и мы направили его прочь от римского берега. Поднявшись на берег соотечественников, мы укрылись в густом лесу, а по ночам стали добывать вести о тебе в долинах, желая сослужить нашему повелителю последнюю службу и обойти вокруг его могильного холма. Напрасны были, однако, розыски и расспросы: никто из беглецов не видел лица твоего. Печальные, пробрались мы тогда Шварцвальдом до владений бургундов, преследуемые отрядами римской рати. Когда же бургундские сторожевые привели нас пред лик их короля Гундамара, то весть о твоем прыжке дошла уже до него, и думал он, что ты вознесся в чертоги богов. Хотя и недруг твой, но услышав от меня твое имя, он вздохнул, вспомнил про твою доблесть и уже не посмел выдать нас связанными римлянам. Он предложил нам отправиться с его воинами в поход, предпринимаемый им против пограничных племен на Дунае. Мы согласились, ибо сильно нуждались в конях и одежде – мы были голы, словно галки в пору линьки. Мы отправились в поход, и нам посчастливилось; твои молодые воины добыли себе коней и богатыми возвратились назад, с полными карманами. В предпоследнюю луну стояли мы однажды на берегу Дуная; бургунды складывали добычу и, как охотно они это делают, болтали с римскими торговцами и скоморохами, поспешившими к ним ради корысти и даров. Но твои ратники были пасмурны и только глядели, как сухие листья мчит осенний ветер. Но вот подошел ко мне один странник и, поприветствовав, начал:
– Если угодно, витязь, то загадаю я тебе загадку, найдешь ли только ответ: «Кто кинул гусляра в челнок, кто нырнул под копьями, подобно дивному лебедю?» И ужаснувшись, я ответил: «Король Инго кинул Фолькмара в челнок и король Инго исчез в потоке, подобно дивному лебедю». Тогда чужеземец сказал: «Ты тот, кого я ищу; ради тебя прошел я дальний путь посланцем моего товарища. Но теперь я отыскал тебя, а потому послушай и вторую притчу, которую шлет тебе Фолькмар: «В чертогах Ирмфрида сидит страж лебедей, у очага турингов ждет он улетевших».
Мы обрадовались больше, чем могу выразить, потому что поняли значение имени Ирмфрид. Король Гундамар хотел удержать нас, но я попросил у него соизволения возвратиться домой, не сказав ему, однако, что родина твоих юношей там, где тело их повелителя бросает тень свою.
– Бедные юноши, – мрачно сказал Инго, – умалилась тень, и не покрывает она следов ног ваших!
– Взойдет для тебя новое солнце, – утешал его старик, – и отбросит тень твою по обширной стране. Но теперь следует подыскать для твоих утомленных воинов убежище против зимних непогод. А как разбухнут древесные почки, мы отправимся с тобой в новые ратные походы, но скажи мне, король, могут ли укрыть нас зимой кровли, которые я теперь вижу?
– Если бы на это было милостивое соизволение богов! – важно ответил Инго. – Более чем думал, нашел я здесь счастья, но менее безопасности, чем надеялся.
Ворота господского дома были широко распахнуты, а хозяин принял гостей и провел их в покой, где им устроили приветственный стол, и вместе с княжескими ратниками вандалы разместились по скамьям.
На следующее утро уже слышался прилежный стук молотков: из кучи балок и стропил, высоко нагроможденных на дворе, подле дома Инго срубили спальный покой для его соотечественников, а заодно и загон для коней. За несколько дней возвели постройку, потому что велико было число помогающих рук. Пришедшие соседи приветствовали чужеземцев, оглядывали крепкие арканы свободных коней, покупали, выменивали, а за добытых на войне коней расплачивались обещанием зимой кормить оставшихся у вандалов животных. Вокруг тихого господского дома царило теперь веселое оживление и суматоха; рослые вандалы бродили в своих воинских доспехах между домов, возлегали подле княжеских ратников на ступеньках чертога, весело хохотали или охотно пускались в рассказы, по обычаю их племени; ходили с дворовыми в лес и желанными гостями посещали окрестные деревни.
Но через несколько недель хозяева двора стали замечать, что трудно соблюсти мир между их ратниками и гостями, потому что молодые были вспыльчивы и скоры на гнев, а старики ревниво оберегали честь своих господ. И вот вандал Радгайс и Агино, буйный парень из дворовых, повздорили из-за того, что вандал подарил пряжку одной деревенской улыбнувшейся ему девушке. Агино рассердился и язвительно сказал: «Мы полагали, что скудна казна господина твоего, но теперь видим, что в кошельках у вас водится добро». Вандал не остался в долгу: «Кто в боях подвергает опасности свою жизнь, тому попадает серебро в карманы; но кто, подобно тебе, молотит на гумне, у того на руках вырастают мозоли и больше ничего».
Слова эти были услышаны дворовыми, и когда на следующий день Бертар пришел с воинами в амбар за овсом для коней, то Гильдебранд; бывший ключником по хозяйству, отказал в выдаче намолоченного овса, заявив:
– Если вы насмехаетесь над мозолистыми руками наших парней, то можете сами вымолачивать снопы собственными ногами или ногами ваших коней, как вам угодно; но мои товарищи не хотят работать на вас, потому что грубы речи ваши. Берите овес в снопах, а не в мешках.
Но Бертар ласково ответил:
– Не хорошо со стороны моих товарищей презирать обычаи хозяев. Но ты человек опытный и знаешь, что различны обычаи на земле. В ином месте застольники господские сваливают снопы, косят и раскидывают сено, выезжают на поля с бороной, но позорно для них держать цеп или ручку плуга. Поэтому будь снисходителен к моему товарищу, если ему, человеку чужому, странен кажется ваш обычай.
Однако Гильдебранд грубо возразил:
– Кто ест наш хлеб, тот должен подчиняться нашим обычаям; бери снопы, потому что с этого дня только их и станешь получать.
И вандалы, взвалив на себя снопы, отправились в конюшни, после чего Бертар грозно приказал:
– Валите снопы и режьте, доколе не измочалится железо!
Со времени неразумных речей Радгайса между ратниками возникала не одна ссора, но обе стороны старались скрывать это от господ. В воинских забавах они сначала стояли в одних рядах, стараясь, по совету князей, подражать друг другу в ратной сноровке, но теперь они выезжали на ристание порознь, так что однажды, перед началом состязания вершников на палках и щитах, Ансвальд сказал Теодульфу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42