Но едва ли королева слышала его слова, – она вплотную подошла к Инго и хрипло прошептала:
– Ты готов, мой милый? Очень может быть, что не умер бы король, если б той ночью не находился ты в моих покоях.
Витязь отступил назад, щеки его побледнели, но холоден был его взор, когда он ответил:
– Не думаешь ли ты, королева, что, приняв на душу тяжкое преступление, ты стала милее моему сердцу?
– Чего уставился на меня, словно истукан? – вскричала она, и схватив руку Инго, стала трясти ее. – Не последуешь за мной – и не жить нам вместе на грешной земле!
Инго гневно вырвался.
– Если тайным делом мрака ты накликала на мою голову гнев мстительных богов, то готов я поплатиться, но только не зависимым от тебя человеком, не рабом, связанным с твоей жизнью.
Королева пристально взглянула ему в лицо, медленно поднялась – и грозно сжалась ее рука.
– Брошены жребии, на которых жены судеб начертали наше будущее. Твой выбор сделан, Инго, и горе пророчит выпавшее на твою долю знамение!
Она повернулась, судорожно вздрагивало ее тело, но не было слез в глазах ее, и окаменело лицо, когда, указав на заходящее солнце, она вполголоса сказала:
– Завтра!
Королева поспешно пошла к коням, а Инго, ногой отбросив плащ Гизелы, поспешил к своему двору по дороге, которой поднялась Ирмгарда.
11. Громовой удар
Через узкую дверь, ведшую от ручья во двор укрепления, Инго поспешил к запертым воротам, которые охранялись ратниками. Бертар закричал ему с башни:
– Посмотри, король: там, в долине, едет королева со своими ратниками, приближаясь к границам страны. У кого покоен дух, тот не мчится так быстро.
– Она уехала в гневе.
Из сумрачного лица начальника Бертар понял то, чего не досказал Инго.
– Если пастух прогонит волка из ограды, то травленый не возвращается три дня, зато следующей же ночью туда попробует ворваться голодная волчица. Пастырь марвингов, когда ожидаешь ты нападения на стадо твое?
– Завтра.
Старик кивнул головой.
– Не ладно там, на севере. На башне, построенной нами на рубеже страны, стоит Радгайс. Это один из самых благоразумнейших воинов, и не думаю, что он спит: ему известно, что королева заварила турингам свежую похлебку. С его вышки не поднимается, однако, дым, а между тем день светлый, и прозрачен воздух. Опасаюсь, король, что не добровольно закрыл он глаза.
– Королева направилась лесной дорогой, чтобы миновать башню, – ответил Инго.
Но в тот момент, пока он оборачивался, на севере, на золотистом вечернем небе появился белый пар, все выше и выше поднимался столб дыма, окрашиваясь в темный цвет.
– Понимаем предостережение! – воскликнул Бертар. – Ратники королевы ускакали за рубежи. От всего сердца желаю, чтобы страж ускользнул от них.
– Посмотри на юг, Бертар, там восстает на нас старый враг. В третий раз уже кесарь требует нас, но на этот раз он потребовал от бургундов нашей смерти. Королева грозит оружием своего брата Гундамара.
Старик снова взглянул на начальника, заметив по суровым чертам его лица, что Инго помышляет о жестоком бое. Бертар покрепче стянул свой кожаный пояс и, свирепо улыбнувшись, сказал:
– Чтобы украсить двор сразу для двух королей – срок короткий, но твои ратники проворны; давно уже ждем мы такой чести, и если непрошеному гостю захотелось попировать у нас, то, пожалуй, он угодит прямо на пир к орлам и воронам. Приказывай, король, твои ратники готовы к бою.
– Зажги огни, отправь лазутчиков на южную границу и оповести в селениях оседлых землепашцев, чтобы они спрятали в лесах женщин и детей, а нам, сколько можно, прислали вооруженных людей, – распорядился Инго.
Бертар мощно грянул воинский напев вандалов:
– К оружию, сыны лебедей! Железную жаровню сюда и зажгите смолистый огонь; сегодня ночью пойдет у вас знатная пляска, словно вокруг пылающих костров!
Вскоре наверху запылал большой огонь, и вооруженные вершники спустились с горы.
Ирмгарда сидела в брачном покое, устроенном ей некогда вандалами в листве дуба. Она держала в руках предостерегающее знамение своей матери и пристально глядела в пространство. Услышав шаги мужа, она устремила на него взгляд, но тот остановился внизу с Бертаром. Наконец он поднялся в покои и, подойдя к Ирмгарде, сказал:
– Плащ королевы упал вниз, и в гневе уехала она с наших гор.
– Я лежала на скале, над источником, поверженная тоской и стыдом. И слышала я ваш разговор, и видела, как мой повелитель склонялся к королеве. Я знаю, что она требовала своих прав на его жизнь.
– Значит, ты слышала и мои возражения, – добродушно возразил Инго.
– Слов я не разобрала: расплакался мой сын, и я отнесла его на отцовское ложе, чтобы ты, Инго, привел для него мачеху.
– Ирмгарда! – вскричал опешивший супруг. – О чем ты говоришь?
– Не думаешь ли ты, что я стану лежать на твоей дороге камнем, преграждающем твоей ноге путь к геройским подвигам и к царскому венцу? Я слышала – мои соотечественники говорят, будто сочеталась я с тобой не в законном браке, и позорен был привет королевы. Отправь домой свою наложницу, и королева по-прежнему будет к тебе благосклонна.
– Ты оскорблена, и язвительны речи твои, – быстро ответил Инго. – Но полагаю, не должна ты рвать наших отношений потому только, что королева злобно помышляет об этом. Она хочет разлучить тебя с мужем, но не для того, чтобы, как тебе кажется, приготовить ему королевское ложе. О другом ложе помышляют многие для чужеземца Инго, и там, в долине, приносят уже камни, чтобы скрыть его в мрачной обители.
Ирмгарда вскочила, словно от жала змеи, но Инго привлек ее к себе и нежно проговорил:
– Горек был мой путь по грешной земле; еще отроком я должен был, подобно хищному зверю, рыскать в долинах и искать добычу для поддержания жизни, а охотники между тем шли за мной по пятам. Нередко противен был мне день, когда за чужим столом алкал я обгрызенные кости и ловил на себе холодный взгляд хозяина. Но, надеюсь, не бесславно пробивался я в боевом строю через неприятельские рати и честно достиг того, что со временем даст мне радостное место в чертогах витязей. Последний прыжок в толпу неприятеля казался мне высшим блаженством, и в звуках боевой песни слышалось мне, что бессмертные зовут потомка в дружину свою. Но с той поры, как увидел я тебя, как сделалась ты мне дороже жизни, стал находить я другую отраду на свете: было мне приятно сидеть над долинами, улыбаться при виде козлов и баранов, бодающих друг друга в нашем дворе, или глядеть на ратных товарищей, приносивших в плетушках соты диких пчел. Но боги, одарившие нас таким счастьем, определяли также, что непрочно будет оно и исполнено страданий для тебя, моей возлюбленной. Я вынужден был добиться тебя отважным похищением. Сделавшись моей женой, ты стала беднее, чем была дома. Кроме моих суровых товарищей да поселенцев, давших мне присягу в верности потому только, что не было им счастья на родине, никто не приветствовал тебя. Я часто замечал, что от изгнанника таила ты свои слезы и вздохи по родине. Но сегодня, когда упал плащ королевы, верховные боги вразумили меня. Очень может быть, что им угодно призвать меня к себе, поэтому я стараюсь, чтобы славным было мое отбытие и гибельным для врагов моих.
– Уезжай из этой ограды и устрой себе новое жилище на чужбине! – воскликнула Ирмгарда.
– Только дикий зверь покидает свое логово, когда несется на него свора псов, но не начальник народа!
– Целый год ты счастливо прожил в безвестности, выносил сына на щите, жена обнимала твою шею. Подумай об этом, Инго, прежде чем сделаешь выбор.
И она с тоской взглянула в его глаза.
Инго еще раз подошел к маленькому окну и во все стороны осмотрел мглистую окрестность. Небо алело, подобно жаркому золоту; в долинах над ручьем поднимался туман. Взглянув на высокие холмы, темные леса и плодоносные поля, Инго повернулся к жене.
– Когда певец пел в чертоге, и ты в присутствии всех почтила чужеземца, тогда я был тебе мил, потому что шел я впереди витязей по стезе смерти. Что изменило помыслы твои, жена вандала?
– Боязнь лишиться тебя, – тихо ответила Ирмгарда и скрыла свое лицо на его груди.
Инго крепко обнял ее.
– Высоко держал я голову изгнанником, пользовался счастьем дня, считал жизнь ничем в сравнении со славной смертью, гордясь тем, что был я верен каждому, кому вверял себя, и грозен врагам моим. Кто желает усмирить гордость мою, того я убью или тот убьет меня. Но горделивее, чем когда-либо, готовлюсь я теперь к бою: могуч напор врагов, и ты, возлюбленная, увидишь, что недаром певец прославлял витязя. Приготовься, княгиня, к торжественному дню твоего супруга! Вскоре услышишь ты вокруг брачного покоя пение лебедей твоих, а над облаками увидишь воздушный мост, по которому витязи умчатся ввысь.
Мрачнее становились тени ночи, пылал сторожевой огонь, отбрасывая багровый свет и облака дыма на двор, где ратники готовились к отпору. Они очищали двор от телег, несли метательные копья и камни. Им помогали служанки: они черпали воду из ручья и наполняли ею бочки и кадки у чертога. Гонцы-селяне бегали с поручениями, приезжали и уезжали вершники, и приказания начальника доносились из-за вала, окружающего укрепление.
Ирмгарда с Фридой спустились с вышки. Подавлены были сомнения княгини, и шла она по двору, как бы несомая богиней силы. Довольный Бертар улыбнулся, когда она приблизилась к нему. Быстро поднявшись с земли, где он работал молотком над большой пращей, старик приветствовал Ирмгарду, как приветствует воин своего начальника:
– Отрадно видеть мне королеву в таком наряде; приятны мне ее светлое лицо и золотые украшения на груди. Хвалю я пир, на который невеста является в богатом наряде. Охотнее бьемся мы, ратники, при виде госпожи, которая, подобно деве битв, склоняется над воином. Выслушай, однако ж, доброжелательные слова старца. В мирное время ты была доброй госпожой для буйных ратников; обо всех ты заботилась, но и со всеми была горда, как подобает доброй хозяйке, чтобы не касались ее ни дерзкий взгляд, ни непристойная шутка захмелевшего от меда. Но если угодно тебе, будь теперь ласкова с воинами, приветливо поговори с каждым и щедро раздай запасы, хранимые тобой в погребах и кладовых. Я не опасаюсь, что не хватит пищи и напитков во время битвы, но иной и разит сильнее и сильнее мечет оружием, если почтен он медом и доброй закуской. До сих пор мы подстерегали только бургундских хищников, но на этот раз быть работе, о которой станут говорить новые рода.
Старик почтительно взял протянутую ему Ирмгардой руку.
– Все случилось, как я всегда того желал: небольшое поле и горячий бой, и я бок о бок с моим повелителем, – продолжал он. – Одно только смущает меня: невелик отряд, который последует за ним на поле битвы, а богу войны приятнее считать на своей ниве тьмы воинов, нежели одиночные стебли. Поди-ка сюда, Вольф! – закричал он молодому турингу. – Ты мастер обращаться с женщинами, а они расхваливают тебя как танцора. Будь же старшиной над женщинами. Предводи ими, когда они станут скатывать камни со скалы или заливать горящую на кровле стрелу. Вытащи из ямы бычьи и оленьи шкуры и расстели их влажными на кровле дома, потому что после древесной листвы нет лучшей защиты против подметного огня.
– Я надеялся быть поближе к предводителю, – ответил обиженный Вольф.
– Никто и не запрещает тебе в нужную пору сделать приличный прыжок, – утешил его старик, – но доблестнее, чем полагаешь, обязанность твоя.
– Ты думаешь, что кое-кому из нас жарко придется сегодня?
– Кое-кому из них – так следует говорить, – ответил Бертар. – Постарайся только, пригожий ты парень, понравиться высоким женам судеб.
– Не о себе думал я, – заметил Вольф, через плечо взглянув на дом.
– Не оглядывайся назад – таков закон войны. Все, что позади тебя, пусть само заботится о себе, а ты посматривай на тех, кто перед тобой.
Вольф приготовился было поднять на веревках связку влажных шкур, как вдруг к нему подошла Фрида и насмешливо проговорила:
– К славному же делу приставили тебя: незавидно пахнут ковры, которые ты расстилаешь над нами. Если ты будешь оруженосцем, защищающим нас, женщин, то враги наверняка остановятся шагах в десяти от нас и с отвращением отвернут в сторону свои носы.
– Будь я начальником, – сказал раздосадованный Вольф, – я бы поставил тебя над воротами, перед всей ратью, чтоб злобными речами язвила ты сердца врагов. Помоги-ка мне приставить лестницы в зале к слуховому окну и подержи веревку, чтобы наверху я развязал кожи.
Фрида охотно ему помогла. Вольф разостлал все шкуры, спустился вниз, и увидев, что кроме них в покое никого нет, проворно поцеловал Фриду. Но она не противилась, а быстро вынув ленту, сказала:
– Дай руку, Вольф, чтобы я связала себя с тобой. Если доживем до завтрашнего вечера, то я буду твоей женой. Я часто бывала с тобой неласкова, но сегодня скажу: на свете нет мне милее тебя.
Она перевязала ему руку, а Вольф воскликнул:
– Мне остается прославлять королеву, лишившую шипов мою розу!
Фрида горячо поцеловала Вольфа, вырвалась от него и убежала к служанкам.
Снова под серпом луны проносились облака, создавая страшные образы – тела людей и ноги коней – то озаряемые золотистым светом, то темные, как уголь. Над Идисбахом вился и клубился туман, подымаясь к обводному валу и укреплению. У его ворот раздавались крики животных и голоса людей; жители сел гнали из долин коней, быков и овец. Мужчины шли, держа щиты и копья, которыми они подгоняли стада, плелись женщины и дети, навьюченные домашним скарбом. Тяжел был их путь в гору: иной оборачивался назад, с грустью подумывая, вернется ли живым в недавно отстроенный им дом или все вспыхнет пламенем. У ворот нижнего вала толпились беженцы, и вандалу, охранявшему вход, приходилось кричать, чтобы в темноте хлебопашцы не уклонились от дороги, ведущей к воротам. Двор укрепления на вершине горы заполнялся людьми и стадами. Ревели быки, неистово бегали кони, а женщины с узлами жались к деревянной ограде. Бертар посоветовал мужчинам поставить животных в несколько рядов, а овец обнести плетнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42