И как по сигналу они поднимутся, чтобы выразить свое возмущение, чтобы потребовать…
Так оно и будет. Посмотрите только, как взволнован Джафер-бей! Даже голос дрожит. Бедный, он почти рыдает!
– Тихо!
– Слушайте!
Непременно послушаем!
Прошу вас, не обращайте внимания на кое-какие нескладности в речах «отцов». Им тогда было не до стилистики, а нам не подобает поправлять их.
Джафер-бей, оглядев сквозь слезы зал, воскликнул:
– Албанский народ знает меня!
Зал ответил понимающим бормотаньем:
– Ну о чем разговор, Джафер-бей? Конечно, знает!
– Знает, знает!
Оратор не унимался:
– Я говорю от души!
В зале снова ропот:
– И это ни к чему, Джафер-бей. Перестань ты, мы и так тебе верим!
Не обращая внимания на возражения, Джафер-бей продолжал:
– Вот уже более четверти века наша Албания независима. И за эти годы мы показали всему цивилизованному миру, что находимся в сердце Европы и не способны управлять собой. Наше беспомощное управление убедило мир в том, что мы идем к опасности, а именно опасности расчленения Албании. Наша единственная надежда – это гениальный и любимый дуче, который ради нас пошел на моральные и материальные жертвы. Он спас Албанию, и потому я всем сердцем приветствую приход в Албанию славной итальянской армии.
– Слово мужа!
– Так говорят патриоты!
– Мы верим тебе!
– Он и вправду говорит от души!
– Поскольку Албания – суверенное государство, нам необходимо избрать короля, а потому давайте предложим корону Скандербега его императорскому величеству Виктору-Эммануилу Третьему!
Его превосходительство настолько был растроган, что еле договорил. Достав платок, он прочувствованно высморкался.
Это послужило сигналом для всех остальных отцов: в зале вспыхнули рукоплескания и овации.
– Да здравствует его величество!
– Да здравствует Виктор-Эммануил Третий, король Албании!
– Evviva!
На сей раз выкрики депутатов были поддержаны снаружи солдатами и карабинерами, охранявшими парламент. Они сначала не могли понять, в чем дело, но, услыхав «Evviva!», дружно подхватили:
– Viva! Viva!
В парламенте тем временем начались дебаты.
Слово имеет Абдуррахман-бей:
– Почтенные господа! За период, равный четверти века, наши правители показали, что не только не способны, но и… э… довели положение до такой точки, что у всего цивилизованного мира сложилось впечатление, будто наша страна не может самоуправляться. Наши правители сумели лишь ввергнуть страну в хаос, обрекли народ на великие бедствия, оставив его даже без соли, хлеба и керосина. Те, кто уехали и бросили свою страну, думали не о прогрессе нации, а только о себе, как бы набить карманы общественными деньгами. Славная итальянская армия, пришедшая к нам, – армия, пролившая кровь за Албанию, поэтому я согласен, чтобы венец Скандербега передать его величеству королю Италии.
Аплодисменты.
Слово имеет Фейзи-бей Ализоти, стародавний министр финансов албанского правительства, бывший ближайший соратник Ахмета Зогу, награжденный медалью «Моим Товарищам».
– Господа депутаты! Некоторые эвенементы и события последнего времени вызвали наше совещание в данный исторический момент. Почему вызвали? Потому что в течение некоторого времени в нашей стране правила олигархия, имевшая самую тираническую форму. Эти олигархи, вместо того чтобы служить нации, на них словно нашло помрачение, и они ни о чем другом не думали, кроме своей выгоды, вот почему Албания оказалась в ужасной нищете, в катастрофе, ее концом стала утеря государственности. Помощь, которую неоднократно оказывал дуче, была съедена. Помощь проели, а страна шла к катастрофе. Кто же мог спасти Албанию? Нужна была могучая сила, личность. Кто же стал этой личностью? Дуче фашизма! Как они поступали? Переговоры, которые затянулись и ни разу не приняли ясной формы, превратились в мершандаж. От французского «marchandage» – торговля.

Ты мне, я тебе. Поэтому дуче фашизма был вынужден направить сюда славную, легендарную армию фашистской Италии. Это не армия, совершившая нападение, как утверждают некоторые. Эта армия вовсе не совершала нападения, она пришла к нам как союзница, как сестра. Посему я рад, что албанский трон, на котором восседал сатрап, который бежал и нас бросил…
Выкрики:
– Чтоб ему никогда не вернуться!
– Да падут наши беды на его голову!
– Чтоб ему удачи не было!
– Чтоб ему пусто было!
– Опозорил нас!
Голос депутата из зала:
– Не вижу необходимости в дальнейших дебатах, давайте побыстрее проголосуем да передадим венед Скандербега Виктору-Эммануилу.
Аплодисменты.
Выкрики:
– Правильно!
– Давайте передадим!
– Голосуем!
Слово берет депутат Хюсни Тоска:
– Да здравствует Виктор Мановел!
Ходжо-бей:
– Я счастлив, господин председатель, что на трон Скандербега взойдет его величество Виктор-Эммануил Третий.
Бенджо-бей:
– Армию дуче мы все, за некоторым исключением, приняли как друга. Произошло несколько совсем незначительных стычек, так что о сопротивлении нельзя и говорить, мы встретили ее с цветами, с радостью и с распростертыми объятьями.
Болван-бей:
– Наше единственное желание – чтобы были гарантированы все наши обычаи и наше существование как нации. Все это упомянуто в протоколе – стало быть, гарантировано.
Дуб-бей:
– Во многих городах Италии есть улицы, носящие имя Скандербега, так дадим же его корону королю Италии!
Глуп-бей:
– Мне очень жаль, что я не оратор и не умею выразить свои чувства при осуществлении мечты увидеть Албанию соединенной с фашистской Италией.
Депутат из зала:
– О аллах! Его сиятельство Якомони дожидается нашего решения, а мы тут развели канитель. Давайте поскорее проголосуем да и отдадим корону кому следует.
Аплодисменты.
Слово имеет Гафур-бей:
– Албания связала себя неразрывными узами с фашистской Италией. Албания в сердце у великого дуче фашизма. Так воскликнем же: «Да здравствует дуче фашизма!»
– Да здравствует!
Собрание единогласно постановило передать венец Скандербега Виктору-Эммануилу Третьему, назначило многочисленную делегацию для поездки в Рим и избрало нового премьер-министра. Им стал Шевтет-бей Верляци, несостоявшийся тесть Ахмета Зогу, крупнейший феодал Албании. Он взял слово последний.
– Король Зогу был тщеславен и правил страной, словно феодальный властитель, отныне же у нас будет царить истинная свобода…
Перед зданием парламента Вехби Лика наткнулся на патера Филиппа. Тот сиял торжествующей улыбкой.
– Мои поздравления, падре. Воистину историческое событие.
– О да, это великий день, Вехби-эфенди. Теперь Албания пойдет вперед.
– Наконец-то и на нашей улице праздник, падре…
– Я не знал, Вехби-эфенди, что и вы…
– Да, падре, я тоже ждал этого дня, но при тираническом правлении сатрапа я не мог этого показать. Сколько раз хотел я открыть вам душу, падре! Однако я что-то не вижу патера Георгия.
– Он не приехал.
– Скажите, падре, доволен ли наш национальный поэт?
– Чрезвычайно.
– Он тоже об этом мечтал, не так ли?
– Да, господин Вехби, об этом мечтало все католическое духовенство.
– А вот и Нуредин-бей. Я вас приветствую, Нуредин-бей! Как вам заседание?
– Величественное зрелище! Историческое заседание!
– О, и вы тоже в черной рубашке!
– Как видите, падре. Я эту рубашку приготовил еще много лет назад.
На следующий день делегация, выбранная на заседании парламента, поджидала в аэропорту посадки самолета. «Отцы нации», собравшись кучками, переговаривались.
– Да вы только посмотрите, Фейзи-бей, просто поразительно!
– Да, историческое событие!
– Да какое событие, Фейзи-бей! Я совсем не о том! Вы помните, ведь именно нас выбрали когда-то преподнести корону Ахмету Зогу? Или я ошибаюсь?
Фейзи-бей Ализоти удивленно оглядел членов делегации.
– Странно! Как это вы подметили!
– А некоторые ходили когда-то и к князю Виду. Например, Шевтет-бей, Джафер-бей, Гафур-бей, ваша милость, я…
– Действительно, странное совпадение.
– Как вы думаете, повезет нам на этот раз?
– Бог троицу любит.
– Аминь!
Ах, венец Скандербега! Будь ты даже спортивным кубком, вряд ли ты переходил бы с такой легкостью из рук в руки!

XIV

Шпреса услыхала, как кто-то постучался во входную дверь, но открывать не пошла. Вдела нитку в иголку, нажала ногой на педаль швейной машины и склонилась, следя за швом. Потом прислушалась. Из прихожей доносились радостные удивленные восклицания. Мать, Агим, Вандё – все что-то громко говорили. Шпреса услыхала взволнованный голос отца:
– Где ты пропадал, сынок?
Шпреса бросила работу, подбежала к двери, рывком распахнула ее и замерла на пороге.
Вначале она не узнала рослого парня в новом плаще. Она, скорее, догадалась, кто это, увидев, как отец обнимает его, а мать, повиснув у него на шее, никак не хочет отпускать. Почему-то вдруг забилось сердце. Их глаза встретились, и Шпреса, не выдержав, кинулась к Лёни. Мягкие волосы защекотали ему щеку, его словно ударило током, когда он прикоснулся рукой к ее плечу.
– Пришел, сынок, слава богу! – приговаривала госпожа Рефия.
– Агим, запри дверь! – приказал учитель.
Лёни, подхватив на руки Вандё, вошел в гостиную. Госпожа Рефия присела рядом и снова обняла его.
– Знал бы ты, как мы тут беспокоились. Услыхали, что открыли тюрьму, а тебя все нет и нет, столько дней, – пожаловалась она.
– Я уж хотел было ехать в Тирану, да ведь не знаю, где тебя искать там. Где пропадал так долго?
– В Тиране, господин Демир. Меня товарищи задержали.
Госпожа Рефия ласково погладила его по волосам.
– Как ты изменился! Я тебя сначала и не узнала, думаю, что это за тип кидается ко мне обниматься. Да сними ты плащ.
Шпреса взяла плащ. Непривычно было видеть Лёни в новом, хорошо сшитом костюме.
– Как живете, господин Демир?
– Хорошо, мы-то все хорошо, – ответила за мужа госпожа Рефия.
Лёни вспомнил Скэндера, захотелось что-то такое сказать, но он не находил слов. Глаза его погрустнели.
Шпреса села напротив, Агим прижался было к плечу Лёни, но тот, взяв мальчика за руку, вытащил его на середину комнаты.
– Как ты вырос, Агим! Скоро будешь совсем взрослым. Ну-ка скажи, ссоритесь с Вандё?
– Чего нам ссориться? Мы с ним друзья.
– Братья вы с ним, – поправила госпожа Рефия.
– Братья.
– А ты, Вандё, как учишься?
– Хорошо, скоро перейду в третий класс. – Он прижался к брату. – Я так соскучился! Ты мне даже приснился…
– И мне тоже, дядя Лёни, – сказал Агим.
– Ну а теперь идите-ка, ребята. Успеете еще наговориться.
– Да пусть посидят, – вступилась госпожа Рефия.
– Принесли бы нам бутылочку, а? Не грех выпить сегодня по рюмочке, правда, Лёни?
Шпреса вскочила, чтобы принести бутылку, но мать ее остановила.
– Ты бы пошла, Шпреса, да закончила работу.
– Да я устала, мама, руки уже не работают.
– За ней ведь завтра придут с самого утра.
– Получат попозже, – вмешался Демир. – Оставь ты Шпресу, она сегодня достаточно поработала. Принеси лучше сыру и оливок. И салат бы сделала.
Когда стол был накрыт, Демир поднял рюмку.
– За твое здоровье, Лёни! За благополучное возвращение!
– Спасибо!
– Принеси рюмку и для Шпресы!
– Не надо, отец, я не буду.
– Одну рюмочку. Чокнешься с Лёни.
– За тебя, Лёни!
Они расспрашивали его обо всем: как жил в тюрьме, как вырвался, где был последнее время. Лёни отвечал подробно, время пролетело совсем незаметно.
Демир вдруг опомнился.
– А не пора ли нам ужинать?
– О господи, я совсем и позабыла! – воскликнула госпожа Рефия. – А что будем есть на ужин?
Все рассмеялись.
– Да сделай что-нибудь, неважно. Тут все свои.
Лёни вдруг стало как-то не по себе. Ему вспомнилось опять, что нет с ними человека, столь любимого всеми. Стало грустно.
Учитель, угадав его мысли, тронул за плечо.
– Не надо, сынок.
– Мои товарищи в тюрьме, когда узнали про Скэндера, горевали очень, – сказал Лёни. – Даже Хаки – всегда так владеет собой, а тут ходил как в воду опущенный, ни слова не говорил.
Лёни тяжело вздохнул. Шпреса глядела на него сквозь слезы, госпожа Рефия вытирала глаза концом своего фартука.
– Ах, Скэндер, мой сыночек, если бы и ты был сейчас тут со своей матерью…
– Перестань, жена! О будущем надо думать. Что ты теперь собираешься делать, Лёни?
– Не знаю, господин Демир. Товарищи предлагают остаться в Тиране. И работу уже нашли.
– Значит, уйдешь из деревни.
– А что мне там делать? Халупы нашей давно нет. Поеду повидаюсь с отцом, пережду там несколько дней. Боюсь, не стали бы меня разыскивать.
– Не думаю. К чему им снова всех собирать? Придется им так или иначе объявлять амнистию.
– И товарищи в Тиране тоже так говорят. Но пока нет амнистии, лучше не мозолить им глаза.
– Пожалуй.
– Оставайся тут, – предложила госпожа Рефия.
– Спасибо, госпожа Рефия, не буду вас беспокоить. В деревне меня не найдут.
– Насчет деревни ты прав, – сказал господин Демир. – Но чтобы я больше не слышал о беспокойстве. Ты наш, ты у нас вместо… ты для нас как сын.
У него не хватило духу произнести имя погибшего сына.
– Когда отправляешься?
– Сегодня вечером.
– Нет, хоть сегодня побудь у нас, – запротестовала госпожа Рефия.
– Надо идти, – возразил Лёни.
– Налей рюмку Лёни, – сказал господин Демир.
Шпреса взяла бутылку, но Лёни придержал ее руку. Они взглянули друг на друга, и она словно только сейчас заметила, какие у него глубокие черные глаза.
– Не наливай, не надо больше.
– Только одну.
– А я так и решила в тот день, когда итальянцы пришли, – рассказывала госпожа Рефия. – Ну, теперь-то, думаю, выпустят Лёни.
– Так ведь итальянцы, госпожа Рефия, всю Албанию посадили за решетку, – сказал Лёни. – Кажется, будто тюремную решетку нарастили вширь и ввысь и все мы оказались за ней.
– Это так, – проговорил учитель.
– Ничего, и они сломают себе шею, – сказала госпожа Рефия.
– Будем сидеть сложа руки, так ничего с ними не случится, – отозвалась Шпреса.
– А мы не собираемся сидеть сложа руки, – возразил Лёни. – Против фашизма поднимутся даже те, кому и в голову не приходило выступать против Зогу. Теперь и до них дойдет, почему с фашистами надо бороться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43