– Мы его взяли к себе, ты знаешь? Он в школу ходит. Видел бы ты, как обрадовался Агим!
– Как госпожа Рефия?
– Хорошо, передает тебе привет.
– А зачем отец поехал в Дэлыньяс?
Господин Демир удивился.
– Ты ничего не знаешь?
– Нет. А что случилось?
Учитель горестно покачал головой.
– Беда никогда не ходит одна, так-то, Лёни. Твоего отца выселили из деревни.
– Кто выселил?
– Бей. Ты же знаешь, земля ему принадлежит.
– Но выгонять-то за что? Нет такого права! – закричал Лёни.
– Какое тут право, сынок, оставь, – тихо проговорил учитель. – Ты об отце не беспокойся. Он опять устроился в кирпичную мастерскую, старое ремесло вспомнил, поселился у сестры в Дэлыньясе.
У Лёни потемнело в глазах от ярости, он застонал, сжав зубы.
– Не надо, Лёни, не расстраивайся, – утешал его учитель. – Ничего, все устроится. Мы тебе белье принесли. Отец тебе денег передал. – Он достал из кармана два доллара. – Бери!
Лёни опустил голову. Ему не верилось, что эти деньги от отца. Откуда они у него?
– Нет, господин Демир, деньги я не возьму.
– Бери, не будь ребенком.
– А от мамы тебе вот это. – Шпреса подала Лёни кулек. – Там курабье. Она для тебя испекла.
Лёни был растроган.
– Может, тебе что-нибудь нужно?
– Нет, ничего.
– Не стесняйся, ведь ты нам как сын.
– Нет, господин Демир, мне ничего не нужно.
– А постель ты получил? Мы ее передали через одного знакомого.
– Да получил, господин Демир. Прямо не знаю, как я смогу отблагодарить вас за все, что вы для меня делаете.
– Не говори так, и слушать не хочу.
Охранник выкрикнул:
– Свидание окончено. Все.
Заключенные и посетители стали прощаться.
Господин Демир узнал заключенного, который прощался со старухой в черном, удивленно окликнул его:
– И ты здесь, Хаки! Когда же тебя?
– Да уж месяца три.
– Тебя судили?
– Да, три года дали. Как Скэндер? Письма получаете?
– Давно уже не было.
Лёни стоял, кусая губы. Ведь он даже и не вспомнил о своем товарище.
– Летом Скэндер на каникулы не приезжал? – спросил он Шпресу.
– Нет, Лёни. Написал, что не приедет. Если бы приехал, то пришел бы сюда.
Снова раздался голос охранника:
– Заканчивайте.
– До свидания. Пиши нам.
– До свидания, Лёни, – сказала Шпреса.
– И держись. Будь мужчиной! – тихо проговорил учитель, протягивая руку сквозь прутья решетки.
Лёни, взяв сумку с бельем и кулек от госпожи Рефии, медленно пошел к себе в камеру.
Кто-то положил руку ему на плечо.
– Кем тебе доводится господин Демир?
Лёни повернулся, это был Хаки. Он его и раньше видел, только они ни разу не разговаривали. Хаки был политическим.
– Он друг отца.
– Скэндера знаешь?
– Мы со Скэндером – друзья с детства.
– Как тебя зовут?
– Лёни.
– Лёни…
– Лёни Штэмбари.
– А я Хаки, Хаки Дани. Хамди! – позвал он. – Иди познакомься, вот друг Скэндера.
– Да ну?
– Это Лёни Штэмбари.
– Очень приятно. Хамди Зека.

XVII

Шпреса возвратилась в институт с тяжелым сердцем. Попрощавшись с отцом, она вдруг почувствовала себя такой одинокой, ей стало очень тоскливо. Посещение тюрьмы оставило в душе горький осадок. Перед глазами все стояло осунувшееся, заросшее щетиной лицо Лёни, нестриженые, падающие на лоб волосы.
Даже встреча с подругами не развеяла ее уныния. Она немного оживилась только с Назиме. Та бросилась ей навстречу, обняла и пристально посмотрела на нее.
– Как ты изменилась, Шпреса!
– В чем же?
– Стала совсем другая! Такая серьезная, сосредоточенная. Тебе это идет, ты похорошела!
– Если б ты знала, Назиме, как мне было грустно этим летом. Целый год мечтала: наступит лето, приедет Скэндер, побываем в деревне. И что же? Скэндер не приехал, в деревне не побывали. Помнишь, я тебе рассказывала о своей подруге в деревне, которая утопилась?
– Помню, конечно.
– Ее брат в тюрьме. Мы к нему ходили с отцом. Я чуть не расплакалась, как его увидела. Он так похудел, бедный!
– А за что его посадили?
Шпреса все подробно рассказала.
– И сколько ему сидеть?
– Восемь лет.
– Какой ужас! Ты только подумай, Шпреса, что делают с народом! Кругом несправедливость и нищета!
Назиме все больше нравилась Шпресе, нравилась откровенность, с которой та говорила обо всем, что ее волновало.
Однажды весь институт всколыхнуло «радостное известие»: решено создать батальон «Мать-королева»! Только об этом и говорили.
– Послезавтра наденем форму.
– Правда?
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказала мадемуазель Мария.
– А какая форма?
– Такая красивая!
– Ну расскажи, какая, а!
– Да вы сами увидите. Форма, как у офицеров, голубая, длинная юбка, китель с отложным воротником, впереди наискосок лента, шляпка с кисточкой.
– Какая прелесть!
– Какая, говоришь, шляпка?
– С большой кисточкой.
– Двадцать восьмого ноября мы пройдем перед его высоким величеством.
– Как здорово!
– И принцессы будут с нами. Они будут во главе колонны, верхом на конях.
– Как хорошо!
– Послезавтра начинаются репетиции.
Шпреса старалась представить себя в военной форме, и ей становилось смешно.
– Клоунада! – презрительно сказала Назиме. – Не сегодня-завтра они на нас и черные рубашки напялят!
Через несколько дней девушкам выдали мундиры, началась подготовка к параду. В первый день их шествие под звуки военного оркестра взбудоражило всю Тирану. Принцессы, сестры его высокого величества, гарцевали впереди на конях. Вместо шляп всем выдали каски. В те дни газеты прославляли на все лады «батальон амазонок», «дочерей горного орла», «дев-воительниц».
Они занимались на плацу каждый день. «Командовать» подготовкой приходило множество высших офицеров, которые собирались толпой и, казалось, совещались, перед тем как броситься очертя голову на врага или отдать приказ о начале какой-то грандиозной операции.
О занятиях никто не вспоминал. Даже преподаватели нимало не беспокоились об учебной программе. Все для парада. Лишь бы не ударить в грязь лицом на параде.
Однажды, оставшись в общежитии наедине со Шпресой, Назиме спросила:
– Ты знаешь, где сейчас Скэндер?
– Ну конечно.
– Где?
– Во Франции.
Назиме пристально посмотрела в глаза подруге.
– Ничего ты не знаешь.
– А где же он?
– Твой брат в Испании.
– В Испании? Что ему там понадобилось?
– Ты что, не знаешь, зачем в наши дни люди едут в Испанию? Он отправился туда сражаться с фашизмом.
По испуганному лицу Шпресы разлилась бледность, сердце гулко забилось.
– Не может быть, это неправда! Кто тебе сказал?
– Знаю, раз говорю. Мне товарищи сказали. Что ты на меня так смотришь? Не он один в Испании. Туда едут добровольцы со всего света. И албанцев там много. Даже женщины туда едут. Ах, если бы я могла, хоть завтра бы отправилась туда!
– Неужели поехала бы?
– Да. Ведь в Испании решается судьба нашей страны. Если в Испании победят фашисты, жди их со дня на день и у нас. Вот почему лучшие парни Албании едут, чтобы остановить фашизм. Понимаешь, Шпреса? Ты должна гордиться своим братом. Я не знакома со Скэндером, но горжусь им, горжусь, что и в Албании есть благородные люди, которые борются за свободу народа. Им гордятся все товарищи, а когда-нибудь будет гордиться и весь народ.
Но Шпреса ничего не слышала. В голове стучала только одна мысль: в Испании идет война. Ей стало тревожно за брата. Она вдруг представила его убитым.
– Держись, Шпреса. О чем задумалась? Выше голову! Ты же сестра Скэндера Петани, тебе не к лицу раскисать! О чем ты думаешь?
– Я думаю о маме и об отце. Они знают?
– Наверное, знают.
– Откуда?
– Он или сам им написал, или товарищи сообщили.
– А мне почему никто ничего не сказал?
– Не хотели тебя расстраивать. А потом, ведь это опасно. Чем меньше людей знает, тем лучше. Ты тоже ни с кем об этом не говори.
Шпреса не сомкнула глаз всю ночь. Теперь она припоминала, что отец с матерью часто тайком говорили о чем-то. Получив газету, они внимательно прочитывали зарубежные новости. Даже мать, которая прежде никогда не интересовалась такими вещами, вдруг стала усердной читательницей. Надевала очки и склонялась над газетой. Не было вечера, чтобы отец не послушал какую-нибудь иностранную радиостанцию. Ей припомнилось, как однажды вечером, прочтя газету, родители расстроились. Ей было любопытно узнать, что же их так расстроило, и она тоже прочла газету, но не нашла ничего примечательного. Вечером, прослушав новости, отец вдруг крикнул: «Это была ложь! Бесстыдная ложь!» Мать, словно освободившись от какой-то давившей на нее тяжести, произнесла: «Кары на них нету! При помощи своих газет победить хотят!» Да, наверняка они знают, размышляла Шпреса. Но почему мне не сказали?
В воскресенье их повели строем в кино. Шпреса в тот день не пошла к тетке: Тефта вышла замуж и уехала за границу. Теперь Шпреса редко к ним ходила, лишь когда тетя приходила за ней в общежитие, а та, оставшись без дочери, заходила не очень часто.
Показывали итальянский фильм, из тех, что забываются, стоит выйти из кинотеатра. Но на Шпресу произвел глубокое впечатление киножурнал. Это был пропагандистский документальный фильм фирмы «Луче». Начинался он с показа «фашистского рая» и кончался иностранной кинохроникой. Сначала хорошенькие девушки в нарядных костюмах собирали виноград и персики и складывали в изящные корзины. Потом на экране появилась знакомая физиономия дуче. В горняцкой робе, в железной каске с фонарем на лбу он трудился в забое и переговаривался с шахтерами. (В последний раз она видела дуче в форме пилота. Он вел самолет. А в предпоследний – дуче-рыбак тащил сеть. «Великий дуче фашизма» часто менял костюмы, в соответствии с ролями, которые играл.) Под конец показали кадры испанской войны: самолеты с ликторским пучком на фюзеляже бомбили большой испанский город. Съемка велась с воздуха. Было видно, как цепочкой падают бомбы, как внизу, на земле, вспыхивает дымное пламя, рвущееся в самое небо, словно стараясь поглотить его. Итальянские солдаты штурмуют город, рушатся многоэтажные дома, трупы убитых «врагов» на улицах, мужчины, женщины и дети в слезах покидают город…
Шпресе показалось вдруг, что среди убитых ее брат. Она вздрогнула и в ужасе закрыла глаза. После журнала зажегся свет, но она успокоилась только во время фильма.
Ночью она спала плохо и к утру вдруг пробудилась от собственного крика, в холодном поту.
– Что с тобой, Шпреса? – спросила Назиме, которая спала теперь на соседней кровати.
– Плохой сон видела.
– Поэтому кричала?
– Я видела Скэндера во сне. Я боюсь, Назиме, уж не случилось ли что-нибудь с ним.
– Ты веришь снам?
– Сама не знаю. Но все равно боюсь.
– Не сходи с ума. Спи.

XVIII

Великий праздник приближался. Через три-четыре дня «амазонки» батальона «Мать-королева» промаршируют перед его высоким величеством. Последние три месяца прошли в тренировках, теперь девушки четко вышагивали под музыку.
Утро было дождливое, на прогулку не пошли. Было приказано почистить и отгладить мундиры, чтобы все было готово к «великому дню».
Шпреса гладила юбку, когда ее позвали:
– Шпреса Петани!
– Я здесь!
– Тебя к директору!
– Меня?
– Да.
– Зачем?
– Не знаю.
У нее забилось сердце.
Она робко постучала.
– Входи!
Директора не было. На его месте сидел профессор-наставник господин Луидь. Справа у окна спиной к Шпресе стоял прилично одетый мужчина, он рассматривал книги в застекленном шкафу.
Шпреса несмело остановилась у двери.
– У вас, барышня, сколько братьев? – спросил Луидь.
– Два брата.
– И где они?
– Один еще маленький, а другой уехал учиться во Францию.
– На кого же он учится?
– На инженера.
– Он получает стипендию?
– Нет, он учится на собственные средства.
– Так ваш отец настолько богат, что в состояния учить сына во Франции! – с иронией сказал мужчина у окна, резко повернувшись. Шпреса узнала Сотира Мартини, министра двора, и покраснела.
– Это очень нелегко, господин.
– А вы уверены, что ваш брат учится во Франции?
– Конечно, – ответила она, предчувствуя недоброе и бледнея. «Они все узнали, – подумала она, – наверняка мне откажут в стипендии. Ну и пусть!»
– Мадемуазель! Ваш брат не во Франции. Он уехал оттуда в Испанию, – зло проговорил Сотир Мартини.
– Нет, господин. Мой брат во Франции. Зачем ему ехать в Испанию?
– Он поехал туда воевать против националистов.
– Это невозможно, господин.
Министр засмеялся.
– У меня точные данные, барышня. Ваш брат уехал в Испанию и там погиб. Можете его оплакивать, вы никогда его больше не увидите.
У Шпресы из груди вырвался вопль:
– Нет! Это неправда!
– Он воевал против националистов, ведь он был коммунист, противник нашего строя. Да, барышня, можете оплакивать своего брата. Так будет со всеми коммунистами, со всеми нашими врагами.
Шпреса закрыла лицо руками.
Господину Мартини, казалось, доставляло удовольствие смотреть, как вздрагивают от рыданий плечи девушки.
Профессор Луидь укоризненно посмотрел на министра двора. Было видно, что он не одобряет его, но не осмеливается возразить. Он был педагогом и собирался сообщить барышне о смерти брата по-другому, поделикатнее, как этого требовали педагогические правила.
– Прошу вас, не надо больше, – сказал он скорее просительно, чем с укором. – Посмотрите, как она потрясена.
– Ну и что! Вам, господин Луидь, надо разобраться в этом деле, и чем скорее, тем лучше. Ведь это же скандал! Чтобы сестра коммуниста училась в благородном заведении, в пяти шагах от дворца его высокого величества! Позор! Вы за все ответите! Мы не желаем, чтобы институт, носящий имя матери-королевы, превратился в осиное гнездо коммунистов, понятно? Так что уж, пожалуйста, разберитесь! Ответственность ложится на вас!
С этими словами его милость схватил шляпу и направился к выходу мимо Шпресы, как-то загадочно взглянув на нее. Господин Луидь подошел к Шпресе и положил руку ей на плечо.
– Успокойтесь, барышня, сядьте.
Она села, стараясь взять себя в руки. Ей вдруг вспомнились слова Назиме: «Ты должна гордиться им». Она выпрямилась, вытерла глаза платочком и вскинула голову, словно доказывала таким образом, что действительно гордится братом, несмотря на невыносимую боль в груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43