– Когда?
– Когда возникнет революционная ситуация.
– Чепуха, – прервал Рауф. – Не знаю, что ты донимаешь под революционной ситуацией, но нас уже так приперло, что дальше некуда. Хуже не бывает. Народ с голоду мрет, а у него на шее Ахмет Зогу, беи, торговцы, жандармы, попы, ходжи, ростовщики – никаких сил больше нет. Ты никогда не играл в кучу малу по-дибрански? Взберутся к тебе на спину несколько человек, не выдержишь, упадешь, и все остальные падают с тобой вместе.
– Ты говоришь, если итальянцы придут сюда, то уничтожат нас как нацию, не будет больше Албании. Но ведь мы и так уже исчезаем как нация! Что делает Зогу со своей кликой? Он как торговец на ярмарке: некогда построить лавку или балаган, спешит нажиться, набить карманы, а то вот-вот стемнеет, ярмарка кончится и надо будет отправляться восвояси. Так они действуют, потому и довели народ до точки. Вот мы любим хвастаться, что албанец – человек слова, храбрый, щедрый, гостеприимный, но посмотри, что делает с албанцем нужда! Храбрый албанец трепещет перед жандармом и чиновником, перед судьей и адвокатами. Щедрому албанцу нечего предложить гостю, ведь он сам живет на вареной кукурузе. Албанец, человек чести, превратился в притворщика, лгуна, подхалима, yalan sahit, Лжесвидетель (турецк.).

шпионит за своими близкими, только бы выжить. Клика Зогу превратила страну в рай для доносчиков и проходимцев. Честность никого не прокормит. Чем изощренней ложь, тем выше ценят лгуна. Ложь и правда сплелись в такой клубок, что только мечом и можно разрубить. А ты нам говоришь, не рыпайтесь, потому что у Ахмета Зогу за спиной Италия! Нет, тысячу раз нет! Без свержения Ахмета Зогу и его клики, что так по-хозяйски расположились на нашей пропитанной кровью земле, Албанию не спасти!
– Ну зачем так, дружочек? Не надо горячиться! Я же не говорил, что ничего не надо делать.
– Действия, которые ты предлагаешь, напоминают мне сказку об осле, как он волка повстречал, – насмешливо проговорил Рауф. – «О господи, сделай так, чтобы это был сон!»
– Что же, по-вашему, мы не должны считаться с тем, что правительство заключило договоры с Италией, по которым она имеет право вмешиваться в наши внутренние дела?
– Нет. Мы так не говорим, наоборот. Фашистская Италия – наш главный враг, клика Зогу – ее орудие. Поэтому мы должны бороться за изменение нынешнего положения, опираясь на ненависть нашего народа к итальянскому фашизму.
– Его все ненавидят, – подтвердил Рауф, – все как один!
– А поэтому, если мы сумеем объединить все наши силы, клика Зогу не продержится и суток.
– Как же мы их объединим? – спросил Рауф.
– Вот об этом и надо думать!..
На западе солнце уже погружалось в море, как большая красная софра. Облака причудливой формы окрасились багрецом.
– Как красиво!
– Что?
– Закат солнца.
Рауф со Скэндером понимающе переглянулись, будто говоря: «Мы ему о том, что наболело, а он нам о закате!»
– Как подумаешь, что мир так велик, так прекрасен, а жизнь так коротка! – продолжал Йовани.
– Ты послезавтра едешь в Италию, опять сможешь наслаждаться этим большим миром, – сказал Скэндер.
– Да. Хоть на какое-то время вырвусь из этой мрачной тюрьмы.
– А я даже не представляю, какая там жизнь за морем, – сказал Рауф.
– Счастливец!
– Почему это?
– Довольствуешься малым. Чем меньше человек знает, тем он счастливее.
– Что за дикость, – сердито сказал Скэндер. – Ахмет Зогу позакрывал школы и плачется, что у нас излишек интеллигенции, а восемьдесят процентов населения неграмотно.
– Ахмет Зогу тут ни при чем.
– Они как раз и говорят: чем народ неграмотнее, тем счастливее.
– Сами-то они уж больно грамотные. Не видишь разве, как они управляют? На каждом шагу ошибки.
– Ошибка ошибке рознь. Они прекрасно знают, где им надо ошибиться, а где нет.
– Что-то я не понимаю.
– Пошли, – недовольным тоном сказал Рауф. Ему не по душе был весь этот разговор. Не впервые они спорили, но сегодня Скэндер был особенно запальчив, и дело могло дойти до ссоры.
– Пошли.
Когда они вошли в город, уже стемнело, кое-где зажглись тусклые огни.
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, Йовани!
Рауф взял Скэндера за локоть.
– Ну что ты кипятишься?
– Просто удивительно, Рауф, откуда у него такие взгляды? Поговорить он мастер, ничего не скажешь. Все тебе растолкует: и первобытный коммунизм, и стоимость, и прибавочную стоимость, а как дойдет до дела, так ничего, кроме рассуждений, от него не дождешься.
– Он такой образованный – целыми днями сидит над книгами. Да и чего от него ждать? Он ведь из богатых, сын Танаса Лимы, самого крупного торговца в городе.
– Погуляем немного?
– Как хочешь.

VI

Как обычно, Скэндер застал своих домашних на веранде. Отец сидел за столом, перед ним – рюмка раки и блюдце с маслинами, мать шила, Шпреса склонилась над книгой, Агим чинил воздушного змея.
– Добрый вечер!
– Добрый вечер!
– Пришло письмо от тети, – сообщил Агим.
– Да? Ну и что она пишет?
– Господину Зетиру не удалось выхлопотать тебе стипендию, – ответила мать.
Скэндер опустился на стул.
– Я так и знал, что не дадут мне стипендию, – хмуро произнес он. – Агим, принеси попить.
– Господин Зетир устроил тебя на курсы.
– Какие курсы?
– Открываются курсы офицеров жандармерии.
– Вот как! – Он взял у Агима стакан. – Значит, господин Зетир советует идти в офицеры.
– Что ты на это скажешь? – спросила мать.
Все смотрели на Скэндера выжидающе, особенно отец.
– Не пойду! – решительно ответил он.
Отец поднял рюмку, отпил глоток и повернулся к Шпресе:
– Принеси рюмочку и Скэндеру!
– Но почему же, сынок? Чем плохо быть офицером? – уговаривала мать. – Поедешь в Италию, получишь мундир. И жалованье хорошее. Тетя пишет, что ты не пожалеешь.
– Нет, мама, я не пойду. Не хочу быть жандармом.
– Ладно, жена, оставь, – сказал учитель.
– О господи, оба вы одинаковые, что один, что другой. Твой отец говорит: «Не хочу, чтобы мой сын был жандармом», а кем же ты будешь? Стипендию не дают, офицером быть не хочешь. Что будем делать?
– Подумаем, – коротко ответил учитель.
За ужином все молчали. Слышался лишь стук ложек и вилок. Неожиданно Агим произнес:
– А как пошел бы Скэндеру мундир! Отрастил бы себе длинные усы, как у жандарма Камбери!
Все рассмеялись.
– Да замолчи ты! – сквозь смех сказала Шпреса. Сравнение с жандармом Камбери, известным грубияном и хамом, еще больше убедило ее в правоте брата.
После ужина учитель позвал Скэндера:
– Пойдем поговорим. Шпреса, принеси нам кофе в гостиную.
Демир сел за свой стол, где обычно проверял школьные тетради. Скэндер остался стоять.
– Давай спокойно все обсудим, – сказал учитель. – Это письмо и меня расстроило. Вот уж не ожидал, что господин Зетир может додуматься до такого. Ждали одного, а вышло другое. Не думаю, чтобы он сам до этого дошел: они хотят меня сломить, сделать соучастником своих подлостей и преступлений. Но ничего у них не выйдет! Я только одного боялся, Скэндер, что ты согласишься.
– Как ты мог подумать, отец!
– Ты молод, думал я, прельстишься карьерой, мундиром, Италией, мало ли?
– Ни за что!
– Я очень рад, что ты против, но надо подумать, что нам теперь делать.
Скэндер нахмурился.
– Надежды на стипендию больше нет, – продолжал отец. – На курсы ты не идешь. Но без работы тоже нельзя. Может, похлопотать насчет места в каком-нибудь учреждении? Пойдешь в чиновники?
– И служить не хочу, – сказал Скэндер. – Чиновник то же самое, что жандарм.
– Знаю, Скэндер. Чтобы сделать служебную карьеру, надо уметь пресмыкаться перед начальством и притеснять народ, надо подличать, лавировать, брать взятки. Ты на это не способен, я знаю, в меня пошел.
В его голосе послышалась гордость за сына, и Скэндер смущенно опустил голову. Сам он всегда гордился отцом, его мужественным характером, всей его жизнью.
– А может, ты пойдешь учительствовать, в деревню, например? – спросил отец, скручивая цигарку. – Учитель – неплохая профессия, Скэндер.
– Это благородная профессия, отец.
– Учитель служит не правительству, а родине. Он воспитывает новое поколение. Так ведь?
– Конечно, так, отец. Но…
Вошла Шпреса с чашечками кофе, и он умолк.
– Ты что-то хотел сказать, Скэндер? – спросил отец, когда она вышла.
– Пожалуй, я пошел бы учителем, все равно куда. Если же не удастся устроиться, тогда…
– Тогда что?
– Тогда придется искать другую работу.
– Какую?
– Да любую.
– Трудно, сынок, трудно. Ведь у нас теперь безработных больше, чем работающих. В нашем городке и то безработных около трехсот человек.
– Может, в другом месте что-нибудь найду.
– Везде одно и то же, и потом, Скэндер, разве ты зря учился? Получил среднее образование, чтобы быть чернорабочим?
Скэндер молчал.
До этого разговора он ни разу не задумался, что надо поискать работу. Все его помыслы были связаны со стипендией, которую он получит. Отказ застал его врасплох, он досадовал на себя, что не предусмотрел такого поворота дела.
Демир закурил и отхлебнул кофе.
– Да ты не расстраивайся, Скэндер, – сказал он, угадав мысли сына. – Пей кофе. Отец все за тебя обдумал. Ты будешь учиться на наши собственные деньги. Чего ты так удивился?
– Нет, отец, я так не могу.
– Почему?
– Мы и так еле сводим концы с концами. Не хочу я, чтобы вы жили стесненно из-за меня.
– Без лишений и страданий ничего не добьешься. Человек даже на свет появляется в муках и страданиях. Не думай об этом. Перебьемся как-нибудь. Кое-что мы скопили. Продадим дом и оливковую рощицу в деревне. Лишь бы ты смог продолжать образование.
Скэндер в растерянности зашагал по комнате, потом сел. Машинально достал сигарету, но, вдруг вспомнив, где находится, нерешительно взглянул на отца.
– Ну и что ты надумал? – спросил отец, поднося ему зажигалку.
– Хорошо, отец, но…
– Никаких по, Скэндер. Давай лучше обсудим, куда ты поедешь, что будешь изучать и как нам поскорее получить паспорт. А для этого, хочешь не хочешь, придется нам еще раз постучаться к господину Зетиру. Я сегодня же ему напишу…
На другой день Скэндер встал поздно, потому что заснул только под утро. Шпреса принесла ему кофе и растворила окно.
– Ну и накурил же ты! Почему окно не открыл?
– Хорошо, что ты мне напомнила. Пошли Агима, пусть купит сигарет.
– Его дома нет.
– А где он?
– Не знаю. Куда-то ушел с приятелями. Что же вы с отцом решили? – спросила она, присаживаясь на краешек его кровати.
– Поеду учиться на деньги семьи.
– Как хорошо!
– Ничего хорошего, Шпреса.
– Почему?
– Ты представляешь себе, что значит для отца посылать мне каждый месяц по четыре-пять наполеонов? Золотая монета в довоенной Албании.

Это все, что имеет наша семья. Чтобы содержать меня, вам придется экономить на всем.
– Ну что ты расстраиваешься, Скэндер? Еще год-другой, я кончу институт, стану учительницей. Буду тебе посылать все свое жалованье.
– Знаешь, Шпреса, – сказал он, протягивая ей пустую чашку, – я постараюсь найти какую-нибудь работу, может, хоть часть денег сам заработаю.
– Не беспокойся об этом. Главное – учись. А мы как-нибудь проживем.
Он погладил ее по руке.
– Знаю, что проживете, но… Вот что, принеси-ка мне теплой воды, я побреюсь.
– Сейчас.
Он встал, оделся и достал из тумбочки бритвенный прибор.
Шпреса принесла в тазике теплую воду.
– Вот и сигареты нашла. – Она положила на стол пачку «Диаманта».
– Где ты их раздобыла?
– У мамы в шкафу.
– Спасибо, сестричка!
Она присела на стул и некоторое время молча смотрела, как он бреется.
– Скажи, Скэндер, почему ты отказался пойти на офицерские курсы?
– Тебе мама велела меня спросить?
– Нет, я сама хочу знать.
Он внимательно поглядел на нее и отчетливо произнес:
– Потому что не хочу быть орудием в руках Ахмета Зогу и его прихвостней.
Она оглянулась вокруг.
– Что, испугалась?
– Нет.
– Так-то, сестричка, не хочу быть орудием его высокого величества, этого предателя, который давным-давно продал Албанию фашистской Италии. Ну и обрадовал же меня господин Зетир! Это мне стать жандармом, пугалом для народа!
Она вскочила со стула, выпрямилась и глядела на него удивленно и растерянно.
– Тебе, видно, еще никто такого не говорил, а, сестричка? Да, да. Вы, девушки из института «Мать-королева», – любимицы режима. Вы находитесь под покровительством этих распутниц, сестер Ахмета Зогу! А ты читала, что пишут газеты? «Счастливы родители, чьи дочери пользуются высокой привилегией общения с сестрами августейшего суверена!» Вот уж действительно есть чему радоваться! Ведь вы же прелестные девы, цветы королевства, будущие матери нации. Вот такими сказками вас потчуют, а в других школах молодежь мыслит, спорит, живет полной жизнью.
– Потише, – сказала она, – не кричи так.
– Как подумаешь, до чего докатилась наша страна, до какой беспросветной жизни дошел наш народ, хочется выкричать все, что накопилось на душе.
Он умылся и стал вытираться.
– Я удивляюсь вам, Шпреса, – продолжал он, бросив полотенце на кровать и усаживаясь напротив нее. – Неужели вы не видите, прелестные девы, цветы королевства, кто правит нашей страной? Вы этим не интересуетесь?
– Нет.
– А ведь нашей страной, сестричка, правят люди, которым до Албании никакого дела нет и никогда не было. Это те самые люди, которые преследовали, бросали в тюрьмы и пытали наших патриотов. Знаешь ли ты, что министр Фейзи-бей Ализоти, приближенный Зогу, был турецким префектом в Корче и собственноручно избивал патриотов, которые боролись за свободу Албании? Разве отец тебе не рассказывал? Ведь и его тогда били эти подлецы. А про Мехмет-бея Коницу не слыхала? Когда он был турецким консулом на Кофру, шпионил за Фемистокли Гэрмени. Видный деятель национально-освободительного движения Албании в начале XX в.

А Кочо Котта в своих заявлениях и статьях, которые он публиковал в греческих газетах, требовал присоединить Корчу и Гирокастру к Греции? Об этом ты тоже не слыхала? А уж об остальных и говорить нечего. Одни шпионы и предатели! И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу быть жандармским офицером!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43