– Идём. Мороженого хочется! И предстоит нам, Владимир, наиважнейший, наисерьёзнейший разговор. От него многое в твоей жизни измениться может, радикально измениться, в корне. Попытаемся мы в твоей жизни досконально разобраться. Крути не крути, как говорится, а совершал ты государственные, хотя и микроскопические, преступления. И похоже, не осознал в полной мере этого.
Понемногу Вовик приходил в себя. Никаким преступником, а тем более государственным, он себя, конечно, не считал, запугать его просто решили или посмеяться.
Нет, вы только представьте себе, уважаемые читатели, всю эту историю с самого начала и постарайтесь вникнуть в каждую деталь. Ехал, как вы помните, Вовик, по своему обыкновению, зайцем в трамвае, нарвался на контролёра, вот-вот Вовика как миленького могли в милицию забрать, и вдруг спасает его странный человек, который оказывается (подумать только!) генерал-лейтенантом, правда, уже в отставке, и предлагает поесть мороженого. Да что мороженое! Будет у них с Вовиком какой-то наиважнейший, наисерьёзнейший разговор, и от этого разговора зависит его, Вовикова, жизнь!
Но ведь никто Вовику ни за что ни капельки не поверит!
– Не поверит ведь мне никто и ни за что, – с очень глубоким сожалением признался Вовик. – Никто мне не поверит, что я с живым генералом познакомился.
– А никто и не должен знать, что мы с тобой познакомились, – совершенно строго произнес Илларион Венедиктович. – Ни один человек не должен быть осведомлен об этом, тем более ни один мальчишка не должен знать о нашей встрече.
– Как не должен? – от огорчения Вовик икнул и начал заикаться. – Поз… поз… поз… – Он с трудом, с болью проглотил слюну, и речь его выправилась. – Поз… накомиться с живым генералом и никому этим не похвастаться?! Тогда и знакомиться-то зачем?.. Зря, получается, товарищ генерал-лейтенант!
– Называй меня только по имени-отчеству, – совсем строго попросил Илларион Венедиктович. – Уверяю, со временем ты всё поймешь. А живёт человек не для того, чтобы хвастаться. – И он ускорил шаги, словно торопился.
Неизвестно отчего, Вовику вдруг стало тревожно. Он явственно ощутил неприятное беспокойство, а в голове замелькали разные торопливые мысли вроде той, что он попал в неприятную историю, которая ещё неизвестно чем кончится, что обзывание его государственным преступником не шуточка, что старичок этот странный и не генерал вовсе, что…
Что – что?!
По натуре своей Вовик был довольно бойкий, достаточно нахальный, можно сказать, смышлёный и не робкого десятка, как говорится, и растерялся он поэтому ненадолго, а вот тревога угасала как-то уж слишком медленно.
– Илларион Венедиктович, – осторожно выговаривая каждый слог, позвал он. – А куда мы так быстро торопимся?
– Есть мороженое, – последовал невозмутимый ответ, – если ты не передумал, конечно. – И даже это прозвучало вполне по-генеральски, то есть в высшей степени серьёзно.
– Я-то, конечно, не возражаю. Но ведь несколько раз уже поесть мороженое-то можно было. Вот, пожалуйста, опять киоск.
Илларион Венедиктович остановился и самым строгим тоном произнес:
– Прошу следовать за мной. – А через несколько шагов он добавил, мельком, но пронзительно оглянувшись на Вовика: – Всё узнаешь на месте. Учись беспрекословно подчиняться хотя бы генерал-лейтенанту в отставке, когда он пригласил тебя поесть мороженого.
Тут Вовику стало опять немного не по себе. «Точно, точно! – стремительно пронеслось у него в голове. – Никакой это не генерал, никакого мороженого мне не видать, а… А кто же он такой, и куда же мы почти бежим? А вдруг он действительно решил, что я государственный преступник, и ведет меня в милицию?»
– Илларион Венедиктович! – решительно позвал Вовик, и когда тот резко остановился и так же резко обернулся к нему, спросил: – Кто же вы всё-таки и куда вы меня ведете?
– Я генерал-лейтенант в отставке, как я уже неоднократно докладывал тебе, – выпрямившись, расправив плечи, с очень глубоким достоинством ответил Илларион Венедиктович. Он скорбно помолчал, с сожалением глядя на Вовика. – Надо уважать старших. Относиться к ним с доверием. Мы слов на ветер не бросаем! Да-да!.. ещё раз повторяю: мы идём с тобой есть мороженое и разговаривать о смысле твоей жизни. И никто не должен знать об этом. Тем более, никто не должен знать о том, о чём мы с тобой договоримся.
Нет, нет, лучше всего, проще всего было бы сейчас улизнуть. Слишком уж всё это и необычно и подозрительно.
И – не верится…
не верится…
НЕ ВЕРИТСЯ!
Надо, надо бы убежать и жить своей привычной жизнью, и… Что-то властно удерживало Вовика, и он спешил за странным старичком, в поведении и рассуждениях которого он почти ничегошеньки не понимал, который по-прежнему даже и не оглядывался на него, словно был беспредельно уверен, что Вовик будет следовать за ним не только весь день, но и всю жизнь.
Тогда Вовик – и это было вполне разумное решение – постановил для себя так: будь что будет. В конце концов, если хочешь жить интересно, умей рисковать, И хотя тревога в сердце не проходила, Вовик следовал за Илларионом Венедиктовичем, успокаивая себя ещё и тем соображением, что если сбежишь, не узнав ничего определённого о странном старичке, то потом будешь всю жизнь жалеть об этом.
Наконец, они оказались на набережной, подошли к павильончику с полосатой полотняной крышей, под которой стояли столики и стулики, заняли место в самом дальнем, пустынном углу.

– Вот здесь нам никто не помешает, – устало, удовлетворенно и радостно проговорил Илларион Венедиктович, купил несколько вафельных стаканчиков, эскимо и брикетов.
И вот это изобилие вкусноты опять заставило Вовика усомниться, что перед ним генерал-лейтенант в отставке: где, когда и кто видел, чтобы генералы любили мороженое?!
– Начали! – весело предложил Илларион Венедиктович. – Оценим качество и количество!
Уж как Вовик любил и умел есть мороженое, но до странного старичка ему было, скажем прямо, далековато. Тот ел так быстро и так ловко, что опередил удивленного Вовика намного.
К примеру, Вовик еле-еле успел расправиться с одним эскимо, одним стаканчиком и одним брикетом, а у Иллариона Венедиктовича мороженого – как не бывало. Он отдышался и сказал:
– Потом ты подробно и искренне расскажешь мне, как ты докатился до такого позора, что стал кататься зайцем, то есть практически превратился действительно в микроскопического государственного преступника. Это же называется моральным падением, Владимир!.. И мне оч-чень интересно услышать о твоей, судя по всему, неинтересной жизни. Будь любезен доложить мне, как ты существуешь, чем занимаешься в свободное от учебы время, чем, так сказать, дышишь.
– Дышу я воздухом. – Вовик, разделавшись с мороженым и почти совсем осмелев, усмехнулся своей шутке. – Живу вполне нормально. Чем занимаюсь? Чем хочу, тем и занимаюсь. К чему стремлюсь?.. Да самый я обыкновенный… А вот вы – настоящий генерал или нет? Не сердитесь на меня, но не верится и не верится…
– Я самый обыкновенный генерал, – тяжко вздохнув, чуть сердито сказал Илларион Венедиктович. – Генерал, генерал, – с грустью повторил он, – правда, в отставке. Отслужил. – Он ещё три раза вздохнул: один раз тяжко и два раза очень тяжко. – А что, по-твоему, значит жить нормально?
– Ну… – Вовик беспечно пожал плечами. – Как все живут.
– Все живут по-разному. Учишься как?
– Тоже нормально. Пятерочки бывают, четверочки.
– А троечки? Двоечки? Единички?
– Двоечки-то редко. Очень-очень редко. Вот троечки… встречаются. А почему вас это интересует? Зачем вам это?
– Если ты окажешься хорошим человеком, я буду с тобой дружить… Чего ты глаза вытаращил?
– Так ведь… Как это – дружить? Вы же генерал, а я… я-то ведь всего-навсего…
– А вдруг ты – будущий генерал?
– Ну… – Вовик до того растерялся, что сунул в рот бумажку от брикета, пожевал и выплюнул в урну. – Дедушка, а вы меня не разыгрываете?
– Не зови меня дедушкой, – строго напомнил Илларион Венедиктович. – Зови меня по имени-отчеству. И с какой это стати я буду тебя разыгрывать? Нет, Владимир, намерения мои самые серьёзные. Итак, ты докатился до немыслимого позора – позволил себе ездить зайцем.
– Так ведь не я один! – обиженно воскликнул Вовик. – Дяденьки даже и тётеньки некоторые… тоже! Я видел, своими собственными глазами видел!
– Я не про некоторых дяденек и тетенек спрашиваю, а про тебя, Владимир. И учти: я разговариваю с тобой абсолютно серьёзно. От этого нашего разговора многое зависит в твоей жизни, многое, может быть, вся твоя жизнь да и моя тоже… Да не таращь ты глаза, а слушай внимательно. Итак, ты сознаешь или нет всю глубину своего морального падения?
Пожав плечами, Вовик довольно беззаботно признался:
– А я и не знаю, куда это я падал. Если вы о том, что я зайцем… сознаю, конечно. – И тут его беззаботность почти мигом испарилась под пронзительным, строгим, даже очень суровым взглядом Иллариона Венедиктовича. – Да я ведь и не знал, что это преступление, да ещё и государственное… Понятия не имел… Кататься я люблю! – в отчаянии воскликнул он. – И мороженое люблю!
– Не знал, понятия не имел… – почти передразнил Илларион Венедиктович. – А надо знать, что именно совершаешь. Надо понятие иметь, чем именно занимаешься. Жаль, оч-чень жаль, если ты окажешься, то есть уже являешься, плохим человеком.
– Нормальный я человек, – неуверенно выговорил Вовик, опять тщетно пытаясь догадаться, к чему весь этот разговор и надо ли его продолжать… Только вот зачем генерал-лейтенанту, хотя и в отставке, на какого-то школьника время тратить? И самое подозрительное: генерал, а мороженое любит, как мальчишка. – Человек я нормальный, – ещё неувереннее повторил Вовик. – Ладно, зайцем ездить не буду. А дальше что? Ничего я не понимаю! – вырвалось у него почти с болью. – Государственный преступник, моральное падение, позор!.. Мороженое вот… – обреченно закончил он.
И вместо того, чтобы ответить Вовику, Илларион Венедиктович долго молчал и, будто не слыша его вопросов, заговорил о другом:
– Понимаешь, Владимир, никак не могу привыкнуть к штатской жизни. Никак! Представляешь, всю жизнь отдать армии и – оказаться штатским… Места себе не находил! – Он до того разволновался, что сначала махнул правой рукой, затем левой, а потом ещё – обеими руками, снова накупил мороженого, быстро со своей долей разделался и продолжал чуть спокойнее: – Но жизнь привела меня к одному важному решению. Появилась у меня одна невероятнейшая идея… (Обращаю ваше внимание, уважаемые читатели, что Вовик пропустил эти слова мимо ушей! Во-первых, потому что увлекся мороженым, а во-вторых, снова убедился, что никогда ему своего странного собеседника не понять!) – Илларион Венедиктович продолжал: – Но идея идеей, а на душе-то скверно. До того скверно… – он горестно замолчал.
– Не понимаю я вас, – признался Вовик, – вам же есть чем гордиться.
– Есть! Чем! Гордиться! – насмешливо, почти с возмущением воскликнул Илларион Венедиктович. – Так вот сидеть дома и гордиться с утра до вечера? Затем телевизор посмотреть, поспать, позавтракать и снова гордиться? Ну, предположим, сижу я и горжусь своим боевым прошлым, а ты в это время совершаешь микроскопические государственные преступления, или бездельничаешь, или троечки получаешь… Чем же мне гордиться прикажешь?
– Да при чём здесь я-то?!?!?! – поразился Вовик, даже подпрыгнув на стулике. – Я-то здесь при чем?!?!?!
– А понятно ли тебе, за что я воевал? – грозно спросил генерал-лейтенант в отставке Самойлов. – За что я воевал, ты хоть имеешь представление?
Вовик перестал есть мороженое, подумал немного и ответил:
– За Родину вы воевали. За народ. Против фашизма. За нашу счастливую мирную жизнь. Вообще, за мир во всём мире.
– Совершенно справедливо, – одобрил Илларион Венедиктович, но было заметно, что ответ удовлетворил его далеко не полностью. – А что такое народ, по-твоему?
– Ну… – Вовик попыхтел немного от умственного напряжения, и красные щёки его стали ещё краснее. – Народ – это всё люди.
– В том числе и ты, Владимир.
– Я?!?!?! – Вовик опять подпрыгнул на стуле, только на этот раз гораздо выше, чем в первый. – Как это – и в том числе?
– А вот так. Ты, Владимир Краснощёков, частица народа, нашего великого советского народа. Маленькая, крошечная, но – запомни и прими к сведению! – частица народа. И теперь вникни в следующее, – не говорил, а словно диктовал Илларион Венедиктович, – если одна частица народа зайцем ездит, другая – бездельничает, третья – вообще дурака валяет… Что тогда получается? Получается, товарищ Краснощёков, каждая из этих частиц, в том числе и ты, не понимает, что мы за неё кровь проливали. Я и вся наша доблестная армия сражалась за то, чтобы ты вырос замечательным человеком. Ты и все мальчишки и девчонки, все, все, до единого и единой!
Смущенно и недоверчиво улыбнувшись, Вовик сказал:
– Но ведь не всё же могут быть замечательными. Скорбно покачав головой, Илларион Венедиктович с большим сожалением произнес:
– Многого, многого ты ещё, Владимир, не понимаешь. Потому что всё больше о пустяках думаешь. Вот ты правильно сказал, что мы воевали против фашизма. Но задумывался ли ты над тем, что фашисты не оставили стремления во что бы то ни стало покорить наш народ, в том числе и тебя, конечно?
– Но они же меня не знают! – Вовик в третий раз подпрыгнул на стулике, но ещё гораздо выше, чем в два предыдущих. – Фашисты ведь против всех, а я… Больно-то я им нужен! – Вовик попытался хмыкнуть, но хмык получился неуверенным. – Но в общем-то… – И он мог только пыхтеть от умственного напряжения.
– Итак, подведём итог нашего не оч-чень-то результативного разговора, – сумрачно проворчал Илларион Венедиктович. – Взгляды на жизнь у тебя, Владимир, и на международную обстановку достаточно расплывчатые. Вернее, никаких взглядов у тебя практически нет. Живешь как придётся. Делаешь всё что взбредет в голову. А я ведь намеревался заняться тобой, постараться объяснить тебе смысл жизни, хотя бы для начала смысл детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39