Помыслы её были куда сложнее и ещё куда коварнее. В глубине своей, так сказать, бездушной души она помышляла познакомиться с тем мальчиком, который не побоялся ввязаться в драку с целой бандой. Правда, тут коварная девочка Верочка стала разглядывать себя в зеркале через плечо, вспомнив, как больно и грубо ударил её мальчик, как неприлично выразился. Настоящий мужчина! Куда там до него Робику, пусть даже и с его прекрасными волосами! Обаяние настоящего мужчины не в шевелюре, а в характере!
Этот смелый мальчик не позволит помыкать собой и не сразу подчинится ей, придётся приложить немало усилий, чтобы приучить его угадывать её желания… И конечно же, она найдет возможность отомстить за тот удар по тому месту… Но затем она вызовет в мальчике высокое и прекрасное чувство к себе… А Робик пусть едет в совхоз, возить… забыла, что… Сейчас же – вперёд, действовать!
Оставим её, уважаемые читатели, и, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте обратить ваше внимание на следующий факт. Вы вполне резонно можете спросить меня: почему я много места уделяю таким ничтожным натурам, как, например, той же коварной девочке Верочке? Я в этом нисколько не повинен. Мое дело – отображать жизнь, а в жизни, к величайшему и глубочайшему сожалению, ничтожные натуры занимают достаточно много места или, по крайней мере, пытаются занять. Вреда и горя хорошим людям они приносят немало именно из-за своей ничтожности. Да и пока в них разберёшься, сколько времени, сил и нервов истратишь! Вот книги, в частности, и должны предупреждать о наличии в жизни подобных натур, чтобы, встретив их, вы были бы сразу настороже и знали, примерно хотя бы, на что они, ничтожные натуры, способны.
Мы же сейчас вернёмся в квартиру Иллариона Венедиктовича. Если вы помните, уважаемые читатели, мы покинули её в тот момент, когда Лапа страшно захотел есть, открыл холодильник, в кухню вошёл Иван Варфоломеевич, и мальчишка сказал:
– Приветствую тебя, Иван. Ты не голоден? Может, поешь со мной?
– Не имею чести знать тебя, грубиян! – сердито отозвался ошеломленный Иван Варфоломеевич. – Откуда у тебя столько синяков? Ты, верно, ещё и хулиган?
– Прости меня великодушно, Иван Варфоломеевич! – виновато и даже трусливо воскликнул мальчик. – У меня, представь себе, такая неумная манера шутить! Вообрази себе, я надеялся, что это тебя развеселит!
– И обращаться к старшим на «ты» тебе тоже представляется смешным? Иллариоша! – позвал Иван Варфоломеевич и, когда на кухне появился Роман, спросил: – Это что за невоспитанная личность?
– Соседский. Хулиган невообразимый. Даже нельзя одного оставлять дома. Вот я и согласился на свою голову ненадолго приютить его.
– А откуда он знает меня?
– Я неоднократно и с большим удовольствием видел и слушал вас по телевизору! – бойко ответил мальчик. – Вы ещё про зверюшек-игрушек рассказывали!
– Похвально, что ты смотришь серьёзные передачи и даже кое-что запоминаешь. Но от своей манеры шутить отвыкай. Илларион, он, видимо, есть захотел, а я ему помешал.
– Он прекрасно знает, что где находится, – хмуро сказал «Илларион Венедиктович». – Что-то Гордей Васильевич задерживается… Может, по старой памяти в шахматишки?
– Когда это ты играть научился? – удивился Иван Варфоломеевич. – Насколько мне известно, ты не мог ферзя от королевы отличить! Я только с Ромкой душу и отводил. Боюсь, боюсь, что у тебя что-то с памятью…
– Вот ради Ромы я и научился играть!
Раздался дверной звонок. Иван Варфоломеевич обрадовался:
– Или Рома или Гордеюшка! – Он ушёл и вернулся с коварной девочкой Верочкой.
– Ты зачем сюда?! Чего тебе здесь надо?! – прямо-таки набросился на неё соседский мальчишка. – Ну-ка марш отсюда!
– Слушай, ты! Не знаю, как звать тебя, сорванец! – возмущенно прикрикнул на него Иван Варфоломеевич. – Или опять шутишь? Или иначе не умеешь разговаривать с женщинами?
– Добрый день, – с виноватейшей улыбочкой сказала коварная девочка Верочка. – Прошу извинить и его и меня, Илларион Венедиктович. Меня – за приход без предупреждения и приглашения, а его… Поверьте, он замечательный человек, но я перед ним страшно виновата… Он и не сдержался, неожиданно увидев меня. Грубость его чисто внешняя. Позвольте мне на несколько минут забрать его у вас? У меня к нему дело чрезвычайной важности.
– Ну, если ненадолго… – неуверенно произнес «Илларион Венедиктович». – Но…
– Буквально на несколько минут! – И коварная девочка Верочка за руку увела, почти утащила за собой растерявшегося Лапу.
– Бывают же ещё такие воспитанные девочки! – удивился, даже умилился Иван Варфоломеевич. – А мальчишка…
– Он мне бесконечно дорог, – проникновенно и печально сказал «Илларион Венедиктович». – Как родной…
– Ну… А с виду он…
– Вид у него совершенно обманчив.
– А у меня, знаешь ли, неприятности… – не сдержавшись, Иван Варфоломеевич тяжко вздохнул. – Сын ко мне вернулся, за него волнуюсь… Да и за тебя… Сегодня же сяду за анализы. В принципе, я не должен отходить от тебя…
– За меня волноваться не надо. Вот за Лапу…
– Какую лапу?
– Мальчишка-то в синяках.
– Лапа, Лапа… – Иван Варфоломеевич задумался, припоминая. – Подожди, подожди… Это же твоё детское прозвище!
– Совпадение, совпадение, – растерянно пробормотал «Илларион Венедиктович». – А может, я так стал его называть. Не помню.
– Не помнишь? Не нравится мне это, – озабоченно признался Иван Варфоломеевич.
– Да ведь мелочь же это! Чего ей придавать значение?
– Тут любая мелочь грозит… Вот явится Гордеюшка, решим, что с тобой делать. А как тебе мой Серёженька? Ну, самое общее впечатление?
– Нормальное, – теперь уже тяжко вздохнул «Илларион Венедиктович». – Вполне, вполне нормальное…
– А чего пыхтишь?
– Да настроение…
– Сам виноват! – довольно резко произнес Иван Варфоломеевич. – Конечно, теперь тебе не сладко придётся. Будут тебя наблюдать, изучать… Вот. и вернулся в детство! Да и мне ты задачу задал. Ведь пока абсолютно неизвестно, ЧТО с тобой получилось и ещё получится! Может быть, свершилось величайшее научное открытие, может быть, ты превратишься… понятия не имею, что с тобой может стрястись!.. Мыши и морские свинки – это одно, а человек… Представляешь, какую ты взвалил на меня ответственность?
– Зато я теперь понимаю, – мрачно проговорил «Илларион Венедиктович», – что вернуться в детство невозможно, да и не надо. Если превратишься в ребёнка, а умом и душой останешься взрослым…
– Точнее, стариком, в твоем случае.
– Да-да… Ты ведь только наблюдать детство будешь, хотя, так сказать, и вблизи. А подлинных детских впечатлений и переживаний не испытаешь. Если же вернут тебе и детский ум, ты станешь ребёнком, а не в детство вернёшься.
– Поумнел, поумнел, Иллариоша! – искренне, хотя и с оттенком иронии, восхитился Иван Варфоломеевич. – Я некоторым образом теоретически принимал твою озабоченность судьбами дурных детей, твоё желание как-то практически участвовать в их перевоспитании…
– Противоестественная затея, – жёстко произнес «Илларион Венедиктович». – Детство прекрасно тем, что неповторимо… Его можно сохранить в памяти, в сердце…
– А старость? – Иван Варфоломеевич даже вскочил от волнения. – Как это ни странно звучит, но ведь и старость неповторима! Её тоже надо достойно и интересно прожить.
Тут раздался дверной звонок, и он поспешил в прихожую, и вернулся с Гордеем Васильевичем. Тот сразу чуть ли не закричал:
– Дураки! Честное слово, старые дураки! Прости, Роман, что я втянул тебя в эту склеротическую, маразматическую историю!
– Какой… Роман?! – поразился Иван Варфоломеевич. – Он куда-то ушёл… Что с тобой, Гордеюшка?
– Ма-а-ара-а-азм! Старческий, клинический, идиотический, умственно подагрический маразм! Иди, приведи себя в нормальный вид, – сказал Гордей Васильевич Роману, и тот вышел.
– Объясни мне, пожалуйста…
– Дай отдышаться… Подвёл я тебя, Иван… Поступил с тобой как последний негодяй, хотя мечтал только о том, чтобы помочь тебе. Не торопи меня; пожалуйста. У меня в голове, в душе – хаос! Ты меня презирать будешь и прав будешь!
– Пока, Гордеюшка, я слышу только сумбурный набор слов!
– Я позволил себе ввести тебя, ученого, в грандиознейшее заблуждение! Сейчас перед тобой был загримированный под Иллариона Роман!
– А… а… а для чего? А где сам Илларион?
– Он превратился в десятилетнего мальчика и сейчас сидит в ванной.
– Нет его там, – сказал вернувшийся Роман. – Его увела какая-то девочка. Уверяла, что ненадолго, а вот…
– Кошмар… – Иван Варфоломеевич не мог больше говорить, отпил воды из поданного Романом стакана. – Это же… чего же вы… Разыгрались! – презрительно продолжал он. – А вдруг сейчас с ним что-нибудь… Немедленно разыщите его! Иначе… иначе… Детей собираетесь перевоспитывать, а сами…
Гордей Васильевич попросил Романа посмотреть, нет ли Лапы где-нибудь поблизости, позвонил в лабораторию, велел немедленно привезти робота Дорогушу, заговорил и торопливо, и сбивчиво:
– Понимаешь, Иванушка, ты прав и… меня тоже пойми… Нет у меня сейчас возможности всё тебе объяснить… А ты имеешь право… если хочешь, даже обязан… презирать меня, проклинать, но… тут дела ещё серьёзнее, чем ты предполагаешь…
– Прости меня, Гордеюшка, – остановил его Иван Варфоломеевич. – Ни проклинать, ни презирать тебя я не собираюсь. Знаю: ты действовал из лучших побуждений. Но какое нагромождение нелепостей! Извини, глупостей, граничащих… Как ты посмел скрыть от меня Лапу?! Это ведь не твоё и даже не мое личное дело!
– Но ты – мое личное дело!
– Неправда!
– Разберемся… когда-нибудь… – почти неслышно сказал Гордей Васильевич, – Я хотел уберечь тебя… Я и до сих пор верю своему сердцу… Сейчас разыщем Лапу и…
– И ответь мне! – приказал Иван Варфоломеевич. – Ответь мне честно! Мой Серёженька имеет отношение к твоим действиям?
– Да. И больше меня об этом не спрашивай.
– Спа… си… бо. Но если ты болеешь за меня, то почему наносишь мне самый… убийственный удар?
– Ты мне отвечаешь тем же… – Гордей Васильевич был не в силах продолжать, Иван же Варфоломеевич деловито спросил:
– А зачем тебе Дорогуша?
Не поднимая головы, но заставив себя поднять бессильно опавшие руки и положить их на колени, Гордей Васильевич глухо объяснил:
– Он быстро найдет Лапу. И практически всё ещё можно исправить.
Вернулся Роман и обеспокоенно сообщил:
– Одна девочка видела, как Лапа и девочка, которая недавно сюда приходила, сели в такси на ближайшей стоянке. Что бы это могло означать? Как можно объяснить поведение моего отца?
– Это уже не твой отец, – жёстко ответил Иван Варфоломеевич, – вполне возможно, что он действует уже как десятилетний мальчишка.
– Рома, – позвал Гордей Васильевич по-прежнему глухим, заметно прерывистым голосом, – у Дорогуши великолепная зрительная память. И есть в нём великолепное устройство, которое помогает ему довольно быстро находить предметы и людей. Прошу тебя, нарисуй на своем лице синяки.
– Это значительно проще, чем выдавать себя за своего отца, – насмешливо сказал Роман и вышел.
Шофер привёл Дорогушу. Гордей Васильевич нажал в нём несколько кнопок, что-то подкрутил, а когда вернулся Роман, приказал, четко произнося каждое слово:
– Запомни это лицо. Найди мальчика с таким лицом.
– Вас понял, – ответил Дорогуша. – Приступаю к поискам.
– Поедешь в машине. Будешь указывать шоферу направление.
– Вас понял.
Когда шофер ушёл с ним, Роман спросил:
– И вы надеетесь, что робот…
– Уверен, – твёрдо ответил Гордей Васильевич. – Это у него здорово получается.
– Всегда ты был чудаком, Гордеюшка, – невесело, но уже мягко проговорил Иван Варфоломеевич. – Роман, неси шахматы. Хоть немного отвлечемся. А ты, Гордеюшка, прости меня за несдержанность.
– Что ты, Иванушка… Я перед тобой виноват…
Сейчас я попытаюсь, уважаемые читатели, объяснить вам поведение Гордея Васильевича, в котором кое-кому из вас может показаться многое непонятным. Но это лишь на первый взгляд. Помнится, я уже сообщал, и не однажды, что Гордей Васильевич почему-то сразу был абсолютно убежден, что Сергей Иванович – никакой не сын его старого друга, а самый, так сказать, обыкновенный агент иностранной разведки. Его к нам забросили с целью немедленно выкрасть секрет изобретения Ивана Варфоломеевича. А тут ещё неожиданно обнаружилось, что границы применения эликсира грандиозус наоборотус невероятно расширились. А подлинное лицо Сергея Ивановича будет, вполне возможно, выяснено уже завтра (и в этом известное значение будет иметь детское фото Серёженьки подлинного). И Гордей Васильевич старался хотя бы до завтра оттянуть время. Ему думалось, хотя он больше доверял сердцу, чем разуму, что сумеет как-то смягчить удар, который готовит судьба его дорогому другу. И ещё он боялся, очень тревожился, что сегодня же, пользуясь доверчивостью своего так называемого отца, Серёженька попытается завладеть секретом его выдающегося изобретения.
И тут вдруг ученого словно озарило: он понял, что не такой уж простак Иван Варфоломеевич, и тем более у него хватит мужества достойно встретить удар судьбы.

А Дорогуша сейчас ехал в машине на поиски Лапы. В металлической голове робота попискивало, жужжало, гудело.
Он изредка обращался к шоферу:
– Попрошу налево… попрошу прямо… Попрошу ещё раз налево…
Трудность поиска заключалась в том, что Дорогуша, вернее, его великолепный электронный мозг, замечательные электронные глаза должны были обнаружить, причем на расстоянии до пяти километров, лицо Лапы, чего пока не удавалось. Пока оно улавливалось либо в профиль, либо чаще Лапа оказывался к Дорогуше затылком.
Но вот в металлической голове робота запопискивало, зажужжало, загудело значительно громче. Чаще звучал и его голос:
– Попрошу быстрее… попрошу направо… ещё раз попрошу направо… быстрее…
Дело в том, что Лапа с коварной девочкой Верочкой катались в такси. А случилось всё это так.
Эликсир грандиозус наоборотус продолжал действовать на организм Лапы, понемногу возвращая ему мальчишеские качества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39