Сейчас должен выступать Уинстон Черчилль.
- Ну, конечно же, мне самой хотелось бы его послушать.
Она поднялась с места, включила радиоприемник и настроила его на волну Би-Би-Си. Через мгновение в комнату ворвался знакомый, хорошо поставленный голос: „Добрый вечер. У микрофона - премьер-министр”. Трое старых друзей, многое пережившие вместе за тридцать лет, внимательно слушали, откинувшись в своих креслах. Страх за своих собственных детей и за сыновей Англии сплотил их еще теснее, чем прежде. Когда премьер-министр закончил свою речь, Эмма произнесла дрогнувшим голосом:
- Как умеет этот человек вдохновлять всех нас! Какое счастье, что Бог послал нам Черчилля в это время.
Ее глаза блестели от возбуждения.
Дюнкеркская эпопея приковала к себе внимание Англии и ее союзников. Из пасти дьявола сумели вырваться все малые суда, шлюпки и катера, вывозя на себе живых и раненых. Эвакуация заняла одиннадцать дней, и, до того как немцы оккупировали приморские города Франции, удалось эвакуировать 340 тысяч солдат и офицеров. Только 40 тысяч солдат, преимущественно французов, пришлось оставить на берегу. Эмма и Дэвид были счастливы: среди тех, кто ступил на родную землю в Рамсгейте 1-2 июня, были Ронни и Марк, а 3-го июня в Диле сошел на берег Кит с баржи, перевезшей его через трудно проходимый Канал, буквально кишащий судами и обломками потопленных кораблей. Позднее Кит, приехав на побывку домой, рассказал Эмме:
- Я до сих пор не могу без зубовного скрежета вспоминать эту переправу, мамочка. Кажется, что мой ангел хранил меня.
Он крепко обнял ее, и, припав к его груди, Эмма замерла, вспоминая его отца, погибшего смертью храбрых во Франции в 1916 году, и, по-видимому, жертва эта была напрасной.
4 июня Уинстон Черчилль выступил в Палате Общин с речью, посвященной Дюнкерку, в которой среди прочего сказал: „Мы будем сражаться на наших берегах и в портах, мы будем биться на наших полях и холмах, мы будем драться на улицах наших городов, но мы никогда не сдадимся”. Шесть дней спустя французское правительство и высшее командование французской армии бежали из Парижа, к которому приблизилась немецкая армия, а еще через 4 дня немцы без единого выстрела заняли столицу Франции. Франция капитулировала, и Британия осталась в одиночестве.
Это лето было худшим временем на памяти Эммы. В июне разгорелась знаменитая Битва за Британию. Гитлер отдал приказ сосредоточить все силы для уничтожения Королевских ВВС, в первую очередь - авиационных заводов и баз истребителей вокруг Лондона. День за днем, ночь за ночью армады „дорнье” и „хейнкелей” перелетали через Канал, чтобы бомбить Британию, в сопровождении „мессершмиттов”, вступавших в ожесточенные воздушные бои с истребителями „харрикейн” и „спитфайер” Королевских ВВС.
Разбуженная ревом сирен воздушной тревоги Эмма стояла у окна своей темной спальни, глядя в ночное небо, ярко расцвеченное прожекторами. Прислушиваясь к непрерывному гудению моторов бомбардировщиков и истребителей, она с замиранием сердца думала о Робине, Тони, Брайане и сотнях других молодых пилотов, рисковавших сейчас своими жизнями. Несколько ночей с нею уже была Элизабет, оставившая свою маленькую квартирку, которую она снимала во время учебы в Академии сценического искусства, и вновь поселившаяся с нею. „Ты не спишь, мамочка?" - неизменно шепотом спрашивала она, проскальзывая в одной ночной рубашке в спальню Эммы. „Нет, дорогая”, - отвечала Эмма, и они стояли, обнявшись, рядом, слушая гул пролетающих самолетов.
Однажды ночью Элизабет крепко сжала руку матери и неожиданно резким голосом вскрикнула:
- Почему, мамочка? Зачем? Почему должна была начаться эта ужасная война? С какой целью? Их всех перебьют: Тони, Робина, Брайана и всех остальных наших парней!
Эмма не знала, что ответить дочери. У нее и для самой не было ответа на эти вопросы. Элизабет разрыдалась, судорожно всхлипывая. Эмма обняла дочь за плечи и отвела в постель.
- Их не убьют, любимая, - утешала она дочь. - С ними все будет хорошо, обещаю тебе это. Мы должны крепиться. Ложись в мою постель и поспи эту ночь со мной. Нам надо поддерживать друг друга.
- Да, мамочка, я думаю остаться здесь, - сказала Элизабет, забираясь под одеяло. Эмма крепко обняла и прижала к себе дочь так, как она делала это в ее детстве, когда та боялась темноты.
- Не плачь и постарайся успокоиться, Элизабет.
- Если Тони убьют, я не перенесу этого, - сказала сквозь слезы Элизабет. - Я так сильно его люблю. А если Робин…
- Тише, дорогая, постарайся уснуть. Тебе надо отдохнуть.
- Да, я попробую. Спасибо, мамочка, спокойной ночи.
Эмма лежала в темноте, ожидая, когда напряженное тело ее дочери расслабится и та заснет. Но расслабления все не наступало, и Эмма поняла, что Элизабет так же, как ее саму, ждет еще одна бессонная ночь, полная тревоги за жизнь мужа и брата-близнеца.
Эмма завела привычку ежедневно ходить пешком в свой универмаг в Найтсбридже, и все это лето она ходила туда под аккомпанемент грохота зениток, завываний сирен, шум падающих камней и звон разбивающегося стекла. У нее буквально сердце обливалось кровью, когда она видела разрушенные прекрасные особняки или лежащую в руинах старую церковь, превращенные в груду камней на мостовой дома, в которых любили бывать они с Полом. Но, несмотря на разрушения в Лондоне и угрюмое настроение и суровые лица встреченных на улице прохожих, Эмма ни на секунду не усомнилась в стойкости и несокрушимости духа своих соотечественников. Это мог быть пожарник, заливающий из брандспойта дымящиеся развалины, или рабочий, расчищающий проезжую часть от камней, или водитель такси, не упускающий случая отпустить ироническое замечание в их адрес. Слыша их, Эмма всегда вспоминала слова Черчилля: „Мы никогда не покоримся”, и это придавало ей новые силы. Ее походка снова становилась пружинистой, спина распрямлялась, голова гордо вскидывалась вверх, и порой казалось, что ее собственные несчастья становятся гораздо легче переносимыми.
Лето подошло к концу. В сентябре массированным воздушным налетом была разрушена значительная часть Ист-Эндских доков. Ежедневные налеты немцев продолжались, и летчики Королевских ВВС были совершенно измотаны непрекращающимися боями. Их обычные двух - трехдневные отпуска были отменены, и Эмма неделями не видела Робина. Королевские ВВС представляли последнюю надежду Британии, и парни в голубой летной форме одерживали на своих „спитфайерах" и „харрикейнах" верх над почти втрое превосходившими их в численности силами люфтваффе. К октябрю план фюрера уничтожить Королевские ВВС и, тем самым, сломить дух англичан перед полномасштабным вторжением своей армии на Британские острова рухнул. Фактически Гитлер потерпел свое первое серьезное поражение. Но ночные налеты немецкой авиации, сравнивающие с землей крупные города, продолжались. Мрачные военные годы текли бесконечной чередой, годы купонов, продовольственных карточек и очередей, годы лишений и потерь, годы скорби по погибшим или пропавшим без вести старым друзьям или их сыновьям и дочерям.
И все-таки жизнь продолжалась. В 1942 году жена Кита Джун родила дочь. Эмма любила Джун и радовалась рождению второй по счету внучки. Она поехала в Лидс, чтобы присутствовать при крещении девочки, получившей имя Сара. В том же году Дэзи закончила школу и возвратилась домой на Белгрейв-сквер, чтобы жить там вместе с матерью и Элизабет. Теперь дом уже не казался таким унылым, как прежде, и бывали моменты, когда в нем царили смех и веселье, особенно, когда Робин приезжал из Биггин-Хилла, где находилась его часть. Он непременно привозил с собой одного-двух приятелей по эскадрилье Королевских ВВС, каждый раз заявляя Эмме:
- Парни хотели бы остановиться у нас, ма. Ты не против? Ведь все гостиницы забиты до отказа.
Эмма, конечно, ничего не имела против. Она охотно открывала двери своего дома и свое сердце навстречу бесстрашным молодым пилотам.
На Рождество Робину посчастливилось в самый последний момент получить трехдневный отпуск, и он появился дома без предупреждения прямо в сочельник, как обычно, ведя за собой в кильватере трех своих приятелей. Эмма обмерла в ту минуту, когда Дэвид Эмори впервые появился на пороге ее гостиной. Он был высоким и темноволосым, с яркими голубыми глазами и ослепительной улыбкой.
В его облике и обаятельных манерах было нечто живо напомнившее ей Пола Макгилла. Дэвид не был столь неотразимо красив, как Пол в молодости. Он был мельче Пола и не обладал его дерзостью, но Дэвид заставил Эмму вспомнить Пола таким, каким тот был во времена первой мировой войны. Дэвид недавно прибыл в Биггин-Хилл, ему было двадцать четыре года, и он уже стал героем войны. Своей неотразимой искренностью он сразу очаровал Эмму. Это Рождество стало особенно веселым. Дом огласили раскаты смеха, дружеские, но колкие остроты, которыми обменивались молодые летчики с дочерями Эммы, непрерывно играл граммофон, и раздавался звон бокалов. Эмма, принявшая молодых под свое крыло, поддерживала общее веселье и наслаждалась им не меньше молодых людей. Но выполняя обязанности радушной хозяйки дома или просто тихо сидя в уголке, занимаясь вязанием солдатского шлема, она постоянно следила за Дэвидом Эмори. Она мягко улыбалась, но настороженным взглядом наблюдала за тем, как ее любимица Дэзи неумолимо подпадает под очарование блистательного молодого летчика. Дэвид в не меньшей степени был очарован Дэзи и постоянно находился около нее. Эмма, затаив дыхание, видела зарождающуюся любовь между молодыми людьми и ничего не могла поделать. Впрочем, она была не уверена в том, что действительно хочет вмешиваться. После Рождественских праздников Дэвид Эмори стал постоянным гостем на Белгрейв-сквер, приезжал туда либо вместе с Робином, либо самостоятельно, и через несколько месяцев Эмма всем сердцем полюбила его. Он происходил из старинного глостерширского рода, был хорошо воспитанным и образованным. До начала войны Дэвид изучал право. Эмма быстро разглядела и оценила цельность его натуры, и ей не оставалось ничего иного, как признать Дэвида во всех отношениях подходящей партией для Дэзи. Для нее не стало сюрпризом, когда Дэвид в мае 1943 года, сразу после того, как Дэзи исполнилось восемнадцать лет, попросил ее руки у Эммы.
- Но она слишком молода, Дэвид, дорогой, - воскликнула Эмма, надеясь уговорить их немного подождать. Но вместо того, неожиданно для себя самой она спросила:
- Когда вы собираетесь пожениться?
Дэзи, взволнованно ожидавшая у камина, подскочила к матери и так неистово сжала ее в объятиях, что Эмма невольно поморщилась от боли.
- В следующий уик-энд, мамочка, если ты не возражаешь.
Свадьба Дэзи была такой же скромной, как и у Элизабет, поскольку шла война, и Эмма питала глубокую неприязнь к тому, чтобы выставлять напоказ свое богатство в такое тревожное для страны время. Дэзи была одета в голубое шелковое платье с подобранной ему в тон шляпкой и букетиком летних цветов в руках. Уинстон сопровождал ее в церковь в качестве посаженого отца, Робин был шафером, а Элизабет - посаженой матерью. На венчание приехали из Глостершира родители и младшая сестра Дэвида. После венчания состоялся скромный домашний прием. Молодые провели единственную брачную ночь в отеле „Ритц”, после чего Дэвид вернулся в свою часть в Биггин-Хилл, а Дэзи - обратно, в дом своей матери.
Едва Эмма успела перевести дух, как в январе 1944 года Робин женился на Валери Ладден, подруге Элизабет по службе в Красном Кресте, а несколькими неделями позже Элизабет родила сына, которого назвали Александром. Элизабет, хотевшая быть ближе к Тони, нашла маленький коттедж рядом с аэродромом и переехала в него, когда ее сыну исполнился месяц.
- Трудно поверить, что все мои дети теперь уже женаты или замужем, - сказала Эмма Уинстону, когда однажды они завтракали вместе. - Или в то, что у меня уже трое внуков. Я кажусь себе древней старухой.
- Чепуха, - заявил в ответ Уинстон, - ты самая чертовски хорошо выглядящая бабушка из всех, что мне приходилось встречать. И ты вовсе не кажешься старой, Эмма, твоя красота не подвластна времени.
Он любовно посмотрел, улыбаясь, на сестру.
- Кроме того, Фрэнк мне рассказывал, что один американский майор, встретивший тебя в его доме, прямо-таки увлекся тобой. Не успеешь оглянуться, как у тебя заведутся ухажеры.
- Не валяй дурака, Уинстон, - сердито огрызнулась Эмма, но улыбнулась при том.
- Я вовсе не валяю дурака, - ответил Уинстон. - В конце концов, в следующем месяце тебе исполняется только пятьдесят пять, а выглядишь ты намного моложе.
Он сделал паузу и внимательно посмотрел на Эмму.
- И потом, Пол умер уже почти пять лет назад.
Эмма промолчала, и Уинстон сменил тему разговора.
Они с Фрэнком постоянно говорили между собой о возможности появления нового мужчины в жизни Эммы и постоянно пытались знакомить ее с подходящими кандидатами из числа своих друзей. Эмма была любезна с ними, но не проявляла к ним интереса. Никто не мог заменить для нее Пола, да она и не желала этого.
1945 год начался для Эммы счастливо: в январе Дэзи родила своего первого ребенка. Это была девочка.
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросила Эмма, входя к Дэзи в отдельную палату в лондонской клинике.
- Небольшая слабость, - смеясь, ответила Дэзи. Она обняла Эмму. - Мне ужасно повезло: роды были очень легкими.
- Да, я знаю, мне об этом сказал доктор.
Эмма убрала прядь волос с лица Дэзи и поцеловала ее.
- Я только что говорила по телефону с Дэвидом в Биггин-Хилл. Он весь трепещет от волнения. Сейчас празднует это событие с ребятами из эскадрильи и разыгрывает из себя гордого отца. Он обещал позвонить тебе чуть позже. И еще хорошая новость. Ему удалось получить отпуск на сутки, и завтра он будет в городе.
- О, как это чудесно, мамочка. Я жду - не дождусь встречи с ним.
Дэзи наморщила носик.
- Я не могу понять, на кого похожа моя дочь. Она такая красная и сморщенная, бедняжка. Но у нее черные волосы, и мне кажется, что когда они отрастут, у нее будет такой же вдовий мысок на лбу, как у тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72