- Но ты сама будешь заниматься этим, любимая.
Лаура не отнимала от нее немигающего взора своих чудесных глаз.
- Я умираю, Эмма.
- Не говори так!
- Эмма, послушай меня. Пожалуйста, выслушай! У меня осталось так мало времени, - прошептала Лаура, ее слабый голос дрожал от нестерпимого желания быть услышанной и понятой. - Обещай мне, что ты проследишь, чтобы дедушка Пэт окрестил Брайана в церкви по римско-католическому обряду и чтобы он занимался его религиозным воспитанием, пока не верится Блэки. И обещай мне заботиться о Блэки вместо меня.
Какое-то время Эмма молчала, не в силах вымолвить ни слова.
- Я обещаю, - наконец выговорила она севшим и дрожащим от волнения голосом.
Лаура устало протянула руку и коснулась лица Эммы.
- Я люблю тебя, Эмма, - слабо улыбнулась она.
- О, Лаура, я тоже люблю тебя.
Эмма была не в состоянии удержать слезы, и они потекли у нее по щекам, капая на руку Лауры.
- Не плачь, дорогая, слезами здесь не поможешь.
- О, Лаура, Лаура…
- Тише, дорогая, не кричи.
Эмма глубоко вдохнула и сделала усилие, чтобы взять себя в руки.
- Лаура, теперь ты выслушай меня. Ты должна бороться. Постарайся, дорогая. Надо повоевать за свою жизнь, - с напором проговорила Эмма. Она обхватила хрупкое тело Лауры своими сильными руками и изо всех сил прижала к себе, пытаясь передать умирающей подруге хотя бы часть своей неукротимой энергии и воли так, как когда-то, много лет назад, вот так же обнимала свою мать.
Тихий, почти неслышный стон сорвался с губ Лауры.
- Слишком поздно, - отлетающим голосом прошептала она.
Эмма опустила Лауру на подушки и выпрямилась с побелевшим лицом и трясущимися губами.
- Пожалуйста, постарайся, любимая! Ради Блэки, ради твоего ребенка, ради меня!
Сзади послышался приглушенный шум, и в палату вошел священник с черным саквояжем в руках. Он дотронулся до плеча Эммы.
- Она должна принять последнее причастие, миссис Лаудер.
Эмма встала и отошла с независимым видом, хотя колени у нее дрожали. Слезы катились по ее лицу, и она не утирала их. С потемневшим лицом она следила за священником, склонившимся над Лаурой. Она хотела, чтобы он ушел, этот предвестник смерти. Ей казалось, что если он уйдет отсюда, то Лаура останется жить, „Нет никакого Бога! Нет его, вы слышите меня!” - безмолвно кричала она, и этот крик громом отдавался в ее голове, не вырываясь наружу.
Эмме казалось, что ее сердце готово разорваться. В палате было очень тихо. Слышалось лишь слабое шуршание сутаны священника, двигавшегося около кровати, приглушенные голоса его и Лауры, когда она покаялась, и он отпустил ей грехи. „Грехи! - с горечью подумала Эмма. - Лаура никогда не грешила. Она в жизни никого не обидела, только дарила свою любовь всем, кого знала. Она безгрешна перед Богом и этим миром. Всегда была такой и останется навеки”.
Священник дал Лауре коснуться святых даров, перекрестил ее и положил облатку ей в рот. Причастие совершилось. Эмма отвернулась и посмотрела в окно. Все это было так бессмысленно, даже грешно. Операция, возможно, убила бы ребенка, но Лаура бы осталась жива. Эти католические догмы - просто варварство, безумие. Кто в таких ситуациях думает о ребенке? Главное, чтобы осталась живой Лаура, которую они все так любили.
Закончив предсмертный ритуал, священник подошел к Эмме.
- Миссис О'Нил хочет поговорить с вами, - печально сказал он. Грубо отстранив его с дороги, Эмма бросилась к кровати.
- Я здесь, дорогая, что ты хотела мне сказать?
Лаура медленно подняла веки и открыла глаза.
- Прости, что мне приходится столь о многом просить тебя. Еще одна, последняя просьба. Поддержи дядюшку Пэта. Он стал таким старым, и ему понадобится опора в твоем лице.
- О, Лаура, не покидай меня!
Лаура улыбнулась. Ее прекрасное лицо стало торжественным, а глаза, такие огромные, что, казалось, занимали половину ее лица, были спокойными и умиротворенными.
- Я не признаю слово „смерть”, Эмма. Пока живы Блэки и ты, пока вы сохраните память обо мне в своих сердцах, я буду жить. И еще у Блэки останется от меня Брайан.
Эмма не знала, что ответить. Она зажала рот ладонями, плечи ее вздрагивали.
- Передай Блэки, что я люблю его, - сказала Лаура.
- Да, дорогая.
Эмма закусила губу, пытаясь унять душившие ее слезы.
- О, Лаура, что я буду делать без тебя? - прошептала она, ошеломленная и убитая горем.
- С тобой все будет отлично, Эмма. Я очень верю в тебя. Ты такая замечательная, такая отважная. И помни: Бог никогда не взваливает на человека такой груз, который он не сможет вынести.
- О, Лаура, я не могу…
- Не забудь про мои рождественские подарки детям. Собака для Кита в конуре и жасминные духи для Эдвины. Они лежат упакованными в моей спальне, ты найдешь их. Там еще есть кое-что для тебя, дорогая моя Эмма…
Лаура закрыла глаза, и тень смерти пала на ее, только что лучившееся улыбкой лицо.
- Я не забуду, дорогая.
Эмма почувствовала, как рука Лауры безжизненно обвисла в ее руке.
- Лаура! Лаура! - закричала она, прижимая к губам ее холодеющую руку. Доктору Стокли пришлось с силой разжать пальцы Эммы, так крепко она сжимала руку Лауры. Священник вывел ее из палаты, бормоча слова утешения. Эмма зажала руками уши, оглохшая и онемевшая от своего ужасного горя. Через несколько минут к ним подошел врач.
- Я думаю, что мы сможем выписать ребенка через несколько дней, миссис Лаудер. Мы дадим вам знать, когда вы сможете прийти и забрать его. Такова была воля миссис О'Нил.
Эмма с трудом разобрала его слова.
- Я понимаю, - машинально ответила она. - У вас есть мой адрес и номер телефона.
Она резко повернулась и, не попрощавшись, дошла прочь. Двигаясь как во сне, Эмма распахнула дверь госпиталя Святой Марии, прошла по дорожке к чугунным воротам и вышла на улицу. Она повернулась и двинулась через Хилл-Топ, упорно карабкаясь вверх и глядя перед собой невидящими глазами. Стоял холодный декабрьский день. Сумрачное пустое небо набухало снегом, колючий ветер, гулявший по холмам, высушивал текущие по ее щекам слезы.
Эмма глубоко в душе спрятала свою боль, оставив людям напоказ только свое непроницаемое лицо. Шли недели и месяцы, и она привыкала жить с разбитым сердцем в гнетущем одиночестве.
Ребенок Лауры, Брайан, жил с нею и ее детьми. Блэки, приезжавший в краткий отпуск на похороны жены, согласился с тем, что это самый разумный выход и что его сын будет жить у нее в более подходящей обстановке, нежели с няней в доме дядюшки Пэта. Безутешный, придавленный своим горем Блэки почти тотчас же уехал обратно на фронт, и Эмма вновь осталась одна.
На первых порах она с плохо скрываемым предубеждением относилась к Брайану, видя в нем причину смерти Лауры. Но однажды ей вдруг стало ясно, что она жестоко несправедлива к ребенку и таким отношением к нему она предает доверие Лауры и свою беззаветную любовь к ней. Ведь это был ее сын, ее дитя, ради которого Лаура пожертвовала жизнью. Эмма терзалась угрызениями совести, стыдилась самой себя, и, наконец, наступил такой день, когда она впустила ребенка в свое истерзанное сердце как своего собственного. Брайан унаследовал от отца смуглую кожу и иссиня-черные волосы, но глаза у него были материнские, такие же большие и прозрачные, похожие на глаза олененка. Он был спокойным ребенком с таким же хорошим характером, как у Лауры. Когда Эмма видела у него на лице улыбку, так похожую на улыбку Лауры, она брала его на руки и крепко прижимала к груди, переполненная любовью и желанием лелеять его всю жизнь.
Порой Эмма забывала, что Лауры больше нет, и когда у нее возникала потребность поделиться с кем-то самым заветным, ее рука машинально тянулась к телефону и бессильно падала на полпути. Потом она подолгу сидела молча с мокрыми от слез глазами, погрузившись в воспоминания о прошедших десяти годах, прожитых бок о бок с ее подругой. Но с нею были дети, помогавшие ей справиться с болью и печалью. Эмма посвящала им все свободное время, понимая, что сейчас, после смерти Джо, переживая самые ответственные для их формирования годы, дети нуждались в ней больше прежнего, и она щедро отдавала им себя. Приезжал на побывку Уинстон, Фрэнк регулярно навещал ее, и Эмма находила покой и утешение в своей семье.

V
ЧАСТЬ
ВЕРШИНА
1918-1950
Всегда теснятся тучи вокруг вершин,
И ветры хлещут крутизну нагую.
Кто над людьми возвысится один,
Тому идти сквозь ненависть людскую.
Джордж Гордон Байрон. Паломничество Чайлд-Гарольда
Глава 43
- Почему ты сердишься, Фрэнк? - спросила Эмма, глядя на брата поверх накрытого для обеда столика в ресторане отеля „Ритц".
Фрэнк очнулся от оцепенения и схватил Эмму за руку.
- Я вовсе не сержусь, любимая, просто я беспокоюсь за тебя, вот и все.
- Но я чувствую себя намного лучше, Фрэнк. Честное слово, я совершенно оправилась после пневмонии, - с оживленной улыбкой на лице уверяла его Эмма.
- Я знаю. И выглядишь ты превосходно, Эмма. Но меня тревожишь ты сама, а точнее, то, как ты живешь, - осторожно произнес он.
- Как я живу? О чем ты говоришь? Ты находишь в моей жизни что-то неправильное? - воскликнула Эмма.
Фрэнк осуждающе покачал головой.
- „Неправильное” в твоей жизни, ты спрашиваешь? Ах, Эмма, почему бы тебе просто не остановиться на минутку и не задуматься? Крутишься как белка в колесе, любимая, вкалываешь теперь даже больше, чем когда-то в Фарли-Холл…
- Это просто смешно! - перебила его Эмма. Ее лицо сразу стало серьезным.
- Слава Богу, ты, конечно, больше не драишь полы, - быстро проговорил Фрэнк, - но ты по-прежнему работаешь как каторжная, хотя и живешь теперь в роскоши. Ты приковала себя к своему бизнесу и никогда не будешь свободной, - вздохнул Фрэнк.
- А мне и не нужна свобода, - сказала Эмма, неожиданно рассмеявшись. - Тебе никогда не приходило в голову, что я могу получать удовольствие от своей работы?
- Работа! Это единственное, чем ты занята! Как раз об этом я тебе и твержу. А как насчет того, чтобы иметь немного радостей в жизни, сейчас, пока ты еще молодая? - Он бросил на нее осторожный взгляд и нерешительно добавил: - Через несколько месяцев тебе исполнится двадцать девять. Мне кажется, что тебе следует подумать о том, чтобы снова выйти замуж.
Эмма затряслась от смеха.
- Снова замуж! Фрэнк, ты совершенно рехнулся. За кого, спрашивается, я пойду? Вокруг совсем не осталось мужчин. Они все на войне, которая, как тебе известно, все еще продолжается.
- Да, но есть надежда, что она кончится в этом году. После того как Америка выступила, ситуация начала меняться и союзники добились больших успехов. Я уверен, что перемирие будет объявлено примерно месяцев через девять, и мужчины начнут возвращаться по домам.
- Но сейчас еще только январь, - проговорила Эмма, глядя на него широко открытыми глазами и задыхаясь от смеха. - Молодые мужчины пока еще практически отсутствуют. Ты слегка поспешил с этим разговором, дорогой мой.
- А что ты скажешь, например, о Блэки О'Ниле? - спросил Фрэнк, внимательно следя за реакцией сестры. - Он всегда обожал тебя. Теперь вы оба свободны. Более того, весь прошлый год ты ухаживала за его Брайаном, как за собственным сыном. - Заметив, что Эмма не возмутилась, Фрэнк усмехнулся и закончил: - И потом, вы же не чужие друг другу!
- Ох, Фрэнк, не будь таким глупым! - категорически заявила Эмма, отмахиваясь от него. - Блэки для меня как брат. Кроме того, я вовсе не уверена в том, что хочу снова выходить замуж. Помимо всего прочего, я не думаю, что мне понравится, если какой-то мужчина станет вмешиваться в мой бизнес.
- Этот проклятый бизнес! Порой я просто не понимаю тебя, Эмма. - Он задумчиво взглянул на сестру.
- Конечно, сейчас ты ощущаешь себя в полной безопасности. Ты - богатая женщина сама по себе, да и Джо тебя хорошо обеспечил. Сколько же денег тебе надо, наша Эм?
Легкая улыбка тронула губы Эммы, когда она услышала свое уменьшительное имя, живо напомнившее ей детство. Она невольно пожала плечами.
- Дело не в деньгах. Я действительно обожаю бизнес сам по себе, Фрэнк. Честное слово, я получаю от занятия им массу удовольствия. Кроме того, у меня есть дети, о чьем будущем мне надо думать. Я могу распоряжаться своей жизнью безо всякой посторонней помощи и без советов, пусть даже даваемых из самых лучших побуждений.
Фрэнк поднял руки вверх, как бы уступая.
- Я просто подумал, что тебе надо немного облегчить себе жизнь и хоть когда-нибудь расслабиться.
Эмма подалась к нему вперед.
- Послушай, Фрэнк, пожалуйста, прекрати волноваться за меня, а то я действительно сильно рассержусь и ближайшим поездом уеду в Лидс, если…
Она не закончила фразу и потупилась.
- Что случилось?
- Ничего. Слушай, вон там двое мужчин за тем столиком напротив. Они постоянно пялят на нас глаза. Я хотела спросить: ты их знаешь? Нет, не смотри туда сейчас, они заметят.
- Я обратил на них внимание сразу, как они появились здесь. Метрдотель всю дорогу им кланялся и всячески расшаркивался перед ними. Но я с ними не знаком. Правда, тот, что помоложе, красивый майор-австралиец, судя по нашивкам на его мундире - он из четвертой бригады Австралийского корпуса.
- Ах, так он из колонии! Тогда нечего удивляться их наглости.
Забавляясь гневным блеском в глазах сестры, Фрэнк спросил:
- И что бы это все значило?
- Он просто невыносим, с той самой минуты, как появился здесь. Всякий раз, как я поднимаю голову, я натыкаюсь на его глаза, уставившиеся на меня. Да еще, к тому же, он меня пугает словно, - сердито сказала Эмма.
- Слушай, Эмма, а чего ты собственно от него ждала? Мне кажется, что ты сама не отдаешь себе отчета в том, насколько ты красива, дорогая.
Фрэнк обвел глазами ее темно-зеленое бархатное платье, кремовый жемчуг на шее и в ушах, гладко зачесанные назад и собранные на затылке пышные волосы.
- Ты выглядишь, как восемнадцатилетняя девушка, Эмма. И я рад, что ты не мажешь лицо всей той гадостью, которой так злоупотребляют другие женщины. - Он улыбнулся. - Да, без всякого сомнения, ты самая красивая в этом зале.
- Тут не слишком большой выбор для сравнения, - скромно заметила Эмма, но потом, улыбнувшись, необычно застенчивым тоном она спросила: - А я действительно красивая, Фрэнк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72