– Он подрядил вас напасть в лесу на княжну? – спросил чиновник.
– Знамо, он, кому другому; рядил, мол, за сто рублей, а не заплатил и пяти десятков, сквалыга, – не переставал ругаться рыжий Петруха.
– Ну, не ругайся, разбойник, здесь присутствие, – крикнул на него чиновник.
Петруха смолк и насупился.
Чиновник опять стал писать какую-то бумагу; писал он долго, потом обмакнул большое гусиное перо в чернильницу, дал подписаться Цыганову; тот машинально подписался; его опять увели на гауптвахту.
Измученный и нравственно, и физически, Николай Цыганов хотел немного хоть успокоиться; он лёг на скамью и старался заснуть; но сон-благодетель его бежал. Молодой человек был в страшном отчаянии: он не столько боялся суда, сколько предстоящего ему позора, срама, – боялся он и за себя, и за свою бедную мать.
«Как убийцу, как грабителя, повезут меня на площадь на позорной колеснице. Да нет, нет, старый князь не допустит до этого, ведь я его сын; и князь Сергей вступится за меня. Пусть лишат дворянства, пусть снимут крест, данный мне за храбрость. Пусть всего лишают и сошлют в Сибирь, только бы не везли меня на позорной колеснице. Я не переживу такого позора. Лучше смерть», – так думал Николай Цыганов. Наконец он заснул. Скрип двери и громкий говор заставил его проснуться, и когда он открыл глаза, то увидал, что перед ним стоят его мать и князь Владимир Иванович; молодой человек не верил своим глазам. Он думал, что видит сон.
– Николюшка, голубчик! – обрадовалась Марья.
– Матушка, неужели это ты?
– Я, родной, я…
– Как же ты очутилась здесь?
– Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… – Марья кинулась обнимать своего сына.
Старый князь молча смотрел на эту сцену.
– И вы, князь, вы тоже приехали?
– Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя.
– Спасибо, ваше сиятельство!
– Ты знаешь, Николай, кто я тебе? – тихо спросил у Цыганова князь.
– Знаю, ваше сиятельство, – так же тихо ответил молодой человек.
– Зови меня отцом.
– Как! Мне звать вас отцом? – обрадовался Николай.
– Ты мой сын.
– Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! – Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать.
Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал.
Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение.
Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав.
Князь обещал не забывать ни Марью, ни её сына и при удобном случае их навещать в Москве; но ни Цыганов, ни его мать не должны ходить в княжеский дом, чтобы не было пересудов.
– Я не отказываюсь – ты мой сын, и говорю это при постороннем человеке, – сказал князь, показывая на Петра Петровича, – но ты, Николай, не должен этого разглашать.
– Зачем? Я и так безмерно счастлив. Вы называете меня сыном, – с чувством проговорил Цыганов, целуя у князя руку.
– Да, да, ты мой сын.
– Господи, какая неожиданная радость. Какая радость, теперь для меня настанет новая жизнь… Князь, ваше сиятельство, вы подарили меня таким счастием…
– Зачем, Николай, называешь меня князем, зови отцом.
– Вы дозволяете?
– О, понятно.
– Батюшка милый, дорогой батюшка…
Полковник Зарницкий был тронут до слёз, будучи свидетелем этой трогательной сцены.
В тот же день Цыганов с матерью радушно простились с князем и с Зарницким и поехали по дороге к мельнице Федота, а старый князь, в сопровождении Петра Петровича, направился в свою усадьбу Каменки.
Недружелюбно встретил старик мельник Николая и его мать.
– Что надо? Зачем приехал? – сурово спросил он у молодого человека.
– Мириться с тобою, дед, приехал.
– Плохой у нас будет мир.
– Что так! Плохой мир, а всё лучше доброй ссоры. Где дочь-то, что её не видно? – спросил Цыганов у мельника.
– А тебе зачем?
– Если спрашиваю, стало быть, надо!
– В лесу… Чай, скоро придёт.
– Подождём…
Старик Федот пристально посматривал на Марью; он не узнал её и, обращаясь к Николаю, спросил:
– А это кто с тобою?
– Мать.
– Как мать… Разве отыскалась твоя мать?
– Отыскалась, дед, отыскалась.
– Чудо… Право, чудо! – удивлялся старик. – А как звать-то тебя? – спросил он у Марьи.
– Марьей, – тихо ответила та; ненавистен был ей этот старик. Вспомнила она давно прошедшее, вспомнила про свои свидания с князем на мельнице. Николай рассказал матери про свою любовную связь с дочерью мельника, не умолчал и о положении бедной девушки.
– Нехорошо, сынок, нехорошо… обидел девицу, прикрой грех венцом, – с лёгким упрёком говорила Марья; она настояла, чтобы сын женился на Глаше; Николай Цыганов, уступая желанию матери, согласился. И с этой целью приехал он на мельницу.
– Марьей тебя звать, Марьей…
Старик мельник хотел что-то припомнить, лицо Марьи было ему знакомо. Он часто видал эту женщину, но где и когда – не вспомнит.
– Что, дед, или я знакома тебе?
– Видал я тебя… видал… Давно это было, давно, не припомню.
– А я, дед, в первый раз тебя вижу.
Марья не хотела говорить старику, кто она; согласно воле князя она и её сын должны были это скрывать.
«Не признал, и хорошо; меньше, разговору, меньше пересудов», – думала она.
Вошла Глаша; её удивлению и радости не было конца; молодая девушка никак не думала встретить у себя Николая, которого она ещё любила, хотя и хотела побороть свою любовь к нему.
– Николай… ты ли?
– Здравствуй, Глаша!
– Постой, постой, прежде скажи, зачем пожаловал? – сухо спросила красавица, отстраняя молодого человека, который хотел её обнять.
– За тобой, Глаша, приехал.
– За мною… Что-то чудно! Зачем тебе я?
– Жениться на тебе хочу…
– Вот как… Не поздно ли, парень, хватился. Было время, сама я за тобою гонялась, а теперь ты мне не надобен.
– Что ты, Глаша!
– Надругался над моею любовью, насмеялся. Верно, лучше не нашёл… так я пригодилась! Ошибся, парень! Ты лучше ступай, покажись князю. Князь наш давно тебя разыскивает, – со злобою в голосе говорила молодая девушка. – Хорош ты стал: на честных девушек в лесу, как разбойник, нападаешь!
– Подожди, Глаша, упрекать меня, а ты скажи – хочешь быть моей женой?..
– Былое, красавица, что вспоминать, а ты вот сынку-то ответ дай, – проговорила дотоле молчавшая Марья.
– Как! Разве Николай твой сын? – удивилась Глаша.
– Сын, красавица, а ты дочкою моею будешь.
– Как же это? Ведь его маленьким подкинули к княжеским воротам?
– Об этом, Глаша, узнаешь потом. Говори, я жду; молви: люб ли тебе я.
– Любила тебя я, Николай, пуще жизни любила.
– А теперь? – спросил у неё Николай.
– Теперь разлюбила я.
– Неправда, и по глазам вижу, что любишь! Ведь так, узнал я?
– Узнал… – тихо ответила красавица.
– Стало быть, согласна быть моею женою?
– А как же князь? Ведь он на тебя озлоблен.
– С князем я давно примирился. Теперь он на меня не сердится.
– Так ли, парень? – усомнился старик Федот.
– Что же? Или божиться заставишь? Поди сам спроси князя.
– И то, пойду.
– А теперь нас благослови.
– До тех пор не благословлю, пока мне князь разрешения не даст на это, – проговорил упрямый старик. Федот не замедлил побывать в княжеской усадьбе и вернулся оттуда с весёлым лицом.
Князь Владимир Иванович не препятствовал жениться своему побочному сыну на дочери мельника, даже был рад этому: князь знал Глашу как умную, рассудительную девушку и хорошую хозяйку; Владимир Иванович не сказал, разумеется, старику Федоту, что Николай ему сын, а только обещал быть и жениху, и невесте посажёным отцом.
Теперь мельник с радостию благословил свою дочь и Николая.
Свадьбу решили сыграть осенью. Так и сам князь советовал; к тому времени мельник с дочерью должны были приехать в Москву.
ГЛАВА XVII
Князь Сергей, проводив сестру до Москвы, поторопился вернуться в Каменки – его с нетерпением ждал Пётр Петрович.
– Ну, брат, заждался я тебя, – такими словами встретил полковник своего товарища.
– Что, соскучился?
– Без тебя – скучища страшная – собрался было ехать домой, да князь Владимир Иванович не отпустил.
– Ну, скажи, Пётр Петрович; видел ты Николая или нет? – спросил Сергей у Зарницкого.
– Как же, видел. Всё, брат, хорошо устроилось.
Пётр Петрович рассказал молодому князю о том, как его отец сам ездил в Кострому и хлопотал об освобождении Николая; не умолчал и о том, как мать Цыганова приходила в усадьбу и просила старого князя о своём сыне.
– Отец ещё не знает, что Николай его сын?
– Как не знает, знает. Всё знает. Марья ему сказала.
– Ну, что же отец? – меняясь в лице, спросил у приятеля князь Сергей.
– Да ничего особенного. Поволновался старик первое время, разнежился, плакал… Ну, а далее отлично устроил Николая и его мать, вполне их обеспечил.
– Молодец отец, честно поступил!
– Ну, а ты что думаешь делать? – спросил у молодого князя Пётр Петрович. – Не думаешь жениться?
– На ком? Что ты!
– А на губернаторской дочке.
– Не говори глупостей, Пётр Петрович.
– Какие глупости, любезный друг, барышня по тебе с ума сходит! Разве ты не замечаешь?
– Нет, не замечаю.
– Напрасно. Ирина Дмитриевна прекрасная девица, благовоспитанная, собой красавица.
– Да ты, Пётр Петрович, не записался ли в сваты? – с улыбкой проговорил Гарин.
– Женись, девица она примерная.
– Никак ты всерьёз советуешь мне жениться?
– Разумеется, а ты полагал, шучу?
– Ну, вот что скажу тебе, как лучшему моему другу: я никогда не женюсь на Суховой.
– Что же, она не нравится тебе? – хмуря свои брови, спросил у приятеля полковник.
– Напротив, Ирина Дмитриевна мне нравится; откровенно скажу – она мне очень, очень нравится.
– И прекрасно. Женись на ней!
– Я дал слово на могиле моей Анны не жениться и постараюсь сдержать это слово.
– Как трогательно… на могиле! Глупости, братец.
– Оставим про это говорить!
– Что же, оставим… мне всё равно, как хочешь.
Пётр Петрович обиделся на приятеля.
– Я скоро еду за границу, – после некоторого молчания проговорил князь Сергей.
– Надолго? – сквозь зубы спросил у него полковник.
– На несколько лет. Я устал, и мне необходимо отдохнуть. Смерть невесты совсем разбила моё здоровье.
– Ты, кажется, намерен о ней думать всю жизнь.
– До самой смерти буду помнить мою Анну!
Вскоре после этого и старый князь заговорил с сыном про дочь губернатора. Он так же, как Пётр Петрович, хвалил молодую девушку и предложил сыну на ней жениться.
Но Сергей заметил отцу, что про это говорить нечего и что он вовсе не думает жениться.
Наступила осень, потянулись скучные, дождливые дни. В княжеском доме шли спешные приготовления к отъезду в Москву; княжеское семейство торопилось оставить Каменки.
Накануне отъезда князь Сергей вышел в сад; несмотря на осень, день выдался хороший, ясный, не опавшие ещё, но пожелтевшие листья на деревьях теперь опадали; садовые дорожки не были прометены, и сухие листья валялись на них кучами. Некоторые редкие деревья для тепла были обшиты рогожами, статуи убраны, беседки заколочены, сад запустел. Молодой князь тихо шёл по кедровой аллее. Какая-то гнетущая дума виднелась на его похуделом, но всё ещё красивом лице. Пройдя несколько шагов, он остановился: ему навстречу шла красавица Ирина. Молодая девушка как будто ждала этой встречи, на её лице видно было удовольствие, радость; дочь губернатора всё ещё гостила в Каменках. Лидия Михайловна так полюбила Ирину, что не хотела её отпустить ранее осени.
– Я вашу Ирен полюбила как дочь, генерал, она во многом заменяет мне Софи. Вы, пожалуйста, не берите её от меня, мне просто тяжело с ней расстаться; пусть Ирен гостит до дня нашего отъезда в Москву; вы, наверное, приедете нас проведать, Дмитрий Петрович? – проговорила княгиня генералу Сухову.
– За счастие почту, княгиня, – ответил губернатор.
– Ах, Дмитрий Петрович, как бы я желала назвать вашу прелестную Ирен своею дочерью.
– А моё страстное желание, ваше сиятельство, назвать князя Сергея Владимировича затем. Но, к сожалению, в этом я отчаялся.
– Зачем отчаиваться, генерал… наши желания могут осуществиться.
– Едва ли, княгиня, – на князя Сергея Владимировича моя дочь, кажется, не произвела никакого впечатления.
– Теперь да… но Ирина в состоянии заставить всякого в себя влюбиться – и поверьте, сын непременно полюбит вашу дочь.
– Повторяю, княгиня, – это моя заветная мечта. Бедняжка Ирен так любит вашего сына…
– Знаю. Мы сделаем так что Сергей непременно будет вашим зятем.
– Дай Бог!
– Только надо выждать… Пусть он позабудет свою умершую невесту… и тогда…
– Едва ли скоро князь её забудет… Говорят, он так любил эту немку…
– Полноте, генерал, по времени всё забывается, и как ни велико горе, а оно забудется.
Разговор этот между княгинею Лидией Михайловной и губернатором Дмитрием Петровичем происходил за несколько дней до отъезда Гариных в Москву.
И встреча Ирины с князем Сергеем была не случайная – молодая девушка видела, как он пошёл в сад, Ирина тоже поспешила и незаметно, по другим садовым дорожкам, вышла ему навстречу.
– Ирина Дмитриевна, и вы вышли в сад, – проговорил молодой князь.
– Я уже давно, князь, в саду, – солгала Ирина, – неправда ли, какая сегодня хорошая погода!
– Да, но погода скоро переменится, и вместо ясных дней наступят мрачные, скучные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111