» – злорадствовал Цыганов, посматривая на отчаяние молодой девушки.
– Я не спрашиваю, как это несчастное письмо попало к вам в руки, – мне всё равно. Но всякая услуга, какая бы она ни была, оплачивается; вот, возьмите и, прошу, оставьте меня, – немного успокоившись, промолвила Анна, подавая кошелёк с серебряной монетой молодому человеку.
– Как, вы даёте мне деньги?! – растерянным голосом, покраснев, сказал Цыганов.
– А что же вам? Вы заслужили это.
– Вы оскорбляете меня.
– И вы ещё можете оскорбляться! Я догадываюсь, как это письмо попало к вам в руки: вы его украли.
– Вы ошибаетесь – я… я нашёл это письмо.
– Нет, вы его украли!
– Анна Карловна! – позеленев от злости, крикнул Николай.
– Да, да, украли, и сделали это с целью. Подите вон, я вас презираю! Ненавижу!
– Молчать, немка! Я научу тебя!
Николай вне себя выхватил из ножен саблю.
– В ножны саблю, мальчишка, не то застрелю тебя, как курицу! – раздался громкий голос позади Николая.
Он быстро повернулся. В дверях стоял бледный, взволнованный старик Карл Гофман; правою рукою он прицеливался в Николая из пистолета.
– Я… я готов дать вам удовлетворение, – как-то растерянно проговорил молодой человек.
– Что такое? Мне драться с мальчишкой! Вон! – крикнул Гофман.
Цыганову не оставалось ничего больше делать, как уйти.
Старик пришёл вовремя; он видел происшедшую сцену между дочерью и Николаем, снял со стены пистолет и взвёл курок. Старик убил бы Цыганова, если бы тот не поспешил убраться…
– Отец, отец, какая я несчастная! – кладя свою хорошенькую головку на плечо отца, со слезами проговорила Анна.
– Что у вас здесь случилось? Расскажи, Анна.
Молодая девушка показала отцу письмо.
– На, отец, прочти.
Гофман прочитал и задумчиво опустил свою седую голову.
– Отец, оставаться в Петербурге больше нам нечего.
– Ты права, Анна, нам надо ехать не мешкая, не дожидаясь возвращения князя.
– Мне хотелось бы с ним проститься…
– Зачем, Анна? Этим ты и себя, и его расстроишь. Мы завтра выедем.
– Так скоро?
– Чем скорее, тем лучше. Пойми, Анна, князь Сергей не может быть твоим мужем: гордые аристократы никогда не примут тебя в свою семью. Имей самолюбие, дочь моя, – пусть князь женится на той аристократке, о которой он так увлекательно пишет.
– Ты винишь Сергея, отец?!
– Оставим, Анна, про это говорить. Одного я тебе желаю: скорее забыть князя.
– Отец, отец! – со слезами упрекнула старика молодая девушка.
– Да, да, Анна, постарайся его забыть.
– Ах, разве это можно! Я до самой смерти буду помнить Сергея!
– Это твоё дело – запретить тебе любить князя я не в состоянии, – но знай: ты должна прервать с ним всякие отношения. Почитай, Анна, себя счастливой, что ваша любовь не зашла так далеко.
– Что ты говоришь, отец! – вспыхнув, сказала красавица.
Отец и дочь стали поспешно собираться в путь; сборы их были невелики, и на следующее утро они выехали из Петербурга в дорожном тарантасе, запряжённом тройкой лошадей.
Нелегко было молодой девушке уезжать, покинуть дорогой ей дом, где она так часто встречала своего возлюбленного. Ей дорог был и Петербург по своим воспоминаниям. По его широким улицам и по тенистым бульварам она часто гуляла с красавцем князем. Сколько было надежд, счастливых, радостных, светлых! И по воле злой судьбы теперь всё, всё рушилось.
«Пусть он будет счастлив с другой, а меня забудет, но я всю жизнь буду его помнить», – думала молодая девушка. Она хотела было оставить письмо князю Сергею, но отец запретил ей это. Анна сильно страдала.
Они выехали за заставу; лошади бежали быстро по утрамбованной шоссейной дороге; скоро Петербург совсем скрылся из глаз наших путников; только высокий шпиль Адмиралтейства виден был, да блестел на солнце своею позолотой крест на Исаакиевском соборе. Но вот и их стало не видно.
ГЛАВА II
Разрыв с отцом и матерью не прошёл бесследно для впечатлительного и нервного князя Сергея Гарина; к этому ещё присоединилась лёгкая простуда в дороге. Морозы стояли очень суровые, а князю пришлось подряд ехать несколько суток. В Москве он принуждён был пробыть больше обыкновенного; лечивший его доктор посоветовал не торопиться с выездом и хорошенько отдохнуть. Волей-неволей князь покорился необходимости и три недели пробыл в Москве. Он снял на время квартиру у знакомого на Арбате, а как только почувствовал себя здоровым, приказал неразлучному своему денщику Михееву готовиться в путь.
По приезде в Петербург князь отправился в квартиру, которую занимали Гофманы. Но каково же было его удивление и испуг, когда их квартира оказалась пустой.
– Где же Гофман, его дочь? – растерянным голосом спрашивал князь Сергей у дворника.
– Выехали, давно выехали, – подучил он ответ.
– Как выехали, куда?
– А куда выехали, не знаю. Чего не знаю, врать не хочу. Только уж ден десять будет, как немцы выехали в тарантасе, тройкой, значит.
– И не оставили никакого письма?
– Письма не было, не оставляли. Сам-то немец ничего, а дочь его уж оченно больно печалилась, и глаза у неё были заплаканы. Я видел, как они усаживались в тарантас, – рассказывал словоохотливый дворник.
«Что же это значит, куда уехали? Зачем? Даже письма не оставили. Это неспроста! Не понимаю, как всё случилось! Поеду скорей к Зарницкому – может, от него узнаю», – думал молодой князь, направляясь к своему приятелю.
Пётр Петрович очень обрадовался возвращению своего товарища и не меньше Сергея удивился, когда тот рассказал ему о неожиданном отъезде из Петербурга Гофмана с дочерью.
– Уехали, ничего не сказав, не дождавшись тебя? Нет, тут что-нибудь да есть. Да и куда они могли выехать! – говорил Пётр Петрович, размахивая руками.
– Вероятно, в Австрию, – ответил печально Сергей.
– Как это вдруг, неожиданно! Нет, воля твоя, князь, тут есть что-то неладное.
– Не услыхала ли Анна, что мои старики не хотят назвать её своею дочерью? – догадался князь Гарин.
– Но от кого они могли узнать?
– Может, ты не проговорился ли, Пётр Петрович?
– Вот, дурака нашёл! Да я, как получил твоё письмо, всё собирался к ним зайти.
От Зарницкого Сергей отправился разыскивать Николая Цыганова. Князь надеялся хоть от него узнать что-либо о Гофмане и его дочери.
Цыганов жил в казармах, поэтому найти его не представляло затруднения.
Сергей засыпал вопросами Николая; он искусно притворился удивлённым, когда. Сергей, ничего не подозревая, рассказал ему об отъезде Гофмана и Анны из Петербурга.
– Может ли быть, ваше сиятельство? Я был у господина Гофмана не далее недели назад и ничего не слыхал: ни он, ни его дочь даже не собирались ехать, – говорил Николай.
– А вот уехали.
– Довольно странно это, ваше сиятельство!
– Я сам не меньше твоего удивляюсь. В моё отсутствие ведь ты бывал у них?
– Как же, даже очень часто-с.
– Ну, что же Анна? – спросил у Цыганова князь.
– Да ничего-с. Первое время поскучала по вас, ваше сиятельство.
– А далее?
– А там – утешилась барышня и скучать перестала, – как-то загадочно говорил Николай.
– Ты говори ясней – я плохо тебя понимаю, – хмуря брови, резко сказал молодой князь. – Если есть что сказать, то говори прямо!
– Извольте, ваше сиятельство, вы знаете мою к вам преданность и послушание.
– Да говори же! – крикнул на него Сергей.
– В последнее время стал я встречать в квартире господина Гофмана молодого офицера армейского. Виноват-с, не припомню его фамилию, мудрёная фамилия – он из немцев.
– Кто же это такой? – меняясь в лице, спросил Сергей.
– Не знаю, ваше сиятельство-с! Только сам старик Гофман и барышня с этим офицером обходились очень ласково-с и предупредительно.
Мстительный Цыганов нарочно придумал эту сказку, чтобы возбудить в князе ревность и подозрение; этого он достиг.
– Что ты этим хочешь сказать? – громко крикнул на него князь Сергей, рассерженный таинственными намёками Цыганова.
– Не извольте, ваше сиятельство, на меня гневаться, – что я видел, то и говорю.
Князь Гарин не стал ни о чём больше расспрашивать Николая; ревность запала ему в сердце и не давала покоя.
«Неужели Анна забыла меня и мою любовь променяла на любовь какого-то немца – офицера? Да нет, быть не может! Я верю Анне, верю в её любовь! Но зачем же так скрытно она уехала, не написав мне ни слова? Что же мне делать? Где искать её? Что это за таинственность, намёки Цыганова? Я во что бы то ни стало увижу Анну. Где бы она ни была, я найду её и объяснюсь!» Молодой князь, возвращаясь из казарм к себе на квартиру, был сильно встревожен, и ревность и досада не давали ему покоя.
Он решил окончательно ехать в Австрию к своей возлюбленной; только лёгкое нездоровье его удерживало в Петербурге; он уже приказал укладываться в дорогу своему денщику Михееву, как неожиданное обстоятельство разбило его план.
– А ведь в Австрию, к невесте, тебе, дружище, ехать не придётся, – громко проговорил Пётр Петрович, входя в комнату князя Сергея.
– Как? Почему? – удивился тот.
– Начинается опять война с Наполеоном.
– Неужели?
– Я от верного человека слышал, на этих днях объявлен будет поход… Наш государь, тронутый несчастием Пруссии, хочет за неё вступиться…
– Опять война с Наполеоном?
– Да, князь… Алчность Наполеона возмутила нашего доброго императора.
– Когда же окончатся эти войны? – со вздохом проговорил молодой князь Гарин.
– Тогда, когда не будет Наполеона, когда смирят его гордыню, заставят его вложить обагрённый кровью меч в ножны…
– Когда же это будет?
– Когда-нибудь да будет. Припомни, князь, евангельские слова: «ибо все взявшие меч мечом погибнут».
Ротмистр Зарницкий говорил правду: поход был объявлен.
Наше храброе войско не с ропотом, а с радостью шло к границам Пруссии, которую безжалостно терзал Наполеон…
Князь Сергей Гарин примкнул к своему полку, ему пришлось волей-неволей на время забыть свою возлюбленную, не искать с ней свидания… Долг офицера обязывал его находиться в рядах армии.
ГЛАВА III
Война императора Александра Первого с Наполеоном в 1805 году ознаменовалась неудачами нашего и союзного войска и громкими победами Наполеона под Ульмом и Аустерлицем. Император Александр должен был на время отложить своё благое намерение – силою остановить завоевания Наполеона и положить предел его могуществу. Австрийское государство уступило Франции свои обширные области; Пруссия заключила с ней дружеский договор, и в полную зависимость Наполеона были преданы: Италия, Голландия, Швейцария, все области немецкой земли от Рейна до Инны и Везера. Только Россия, Англия, Швеция и Неаполитанское королевство не изменили своих неприязненных отношений к Наполеону.
В 1806 году император Александр держался такой политики: «Находиться в сильном оборонительном положении, имея армии, готовые идти на помощь соседей, если они будут атакованы Наполеоном, сохранять самые тесные связи с Англиею, удержать Австрию и Пруссию от излишней покорности Наполеону».
Так, между прочим, писал государь своим послам в Лондон и в Вену. Миролюбивый и добрейший государь не прочь был вступить в переговоры с Наполеоном о мире, если этот договор не будет противен чести и сохранит достоинство России. Император французов предложил свои условия. Наш государь не согласился на этот договор и нашёл его «противным чести и обязанностям России в рассуждениях союзников её, безопасности государства и общему спокойствию Европы».
«Мы удостоверены, что верные наши подданные, всегда движимые любовью к отечеству, всегда водимые честью и мужеством, окружённые великими примерами отечественной ревности, соединят усилия свои с нами, как скоро безопасность России, глас славы и веления наши призовут их действовать на пользу общую.
В сей твёрдой уверенности на помощь Божию и на усердие верных наших подданных мы признали нужным предварительно сим известить их о намерениях наших, дабы тем дать им новое свидетельство, что во всех предприятиях наших не расширения наших пределов и не тщетной славы преходящих побед мы ищем, но желаем и действуем во утверждение общей безопасности, в хранение наших союзов и в ограждение достоинства Империи нашей».
Этот манифест произвёл большое впечатление между всем русским народом. Читали его со слезами умиления и со страхом о безопасности государственной.
Правительствующий сенат, как бы в ответ на манифест государя, поднёс ему прочувствованный доклад, такими сердечными словами законченный:
«Всеавгустейший монарх! Все сословия, Тобою только облагодетельственные, все народы, населяющие пространную Империю Твою, готовы, по единому мановению десницы Твоей, принести на жертву любезному отечеству и достояние своё, и самую жизнь. И кто из царей земных может от подданных своих ожидать толикой ревности и усилий, если не Ты, который с вожделенного для России дня вошествия на престол не престаётизливать благодеяния на все народы, скипетру Твоему подвластные, и мудрыми установлениями раскрывал все отрасли народного благосостояния, предоставляешь и позднейшему потомству наслаждаться плодами великих дел Твоих и благословлять возлюбленное имя Александра».
Между тем дерзость счастливого завоевателя не знала предела. Он не стеснялся с мелкими государствами и присоединял их к Франции или отдавал королевства своим братьям и родственникам. Так, одного своего брата Наполеон провозгласил голландским королём, другого – неаполитанским, шурина своего – герцогом бергским, а сёстрам дал владения в Италии; он составил под своим покровительством из мелких княжеств южной Германии «Рейнский союз», не предварив об этом ни Австрию, ни Пруссию. Могущество Наполеона на правом берегу Рейна заставило Пруссию призадуматься, и король прусский, дотоле безмолвный свидетель действий Наполеона, принуждён был для безопасности своего государства вооружиться против сильного завоевателя. Король прусский Фридрих-Вильгельм обратился за помощью к императору Александру. Император отвечал готовностью помогать Пруссии и отдал приказ русскому генералу Беннигсену, находившемуся с шестидесятитысячным корпусом у Гродно, «быть в повелениях прусского короля и идти, куда от него приказано будет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111