«Рабы, повинуйтесь господам своим».
– Ступай и исполняй, что приказано! – повторил князь.
Окончательно поражённый, старик вышел.
«Вот оно что!.. Господи Иисусе, и отец Николай ничего не поделал… тоже на руку его сиятельству погнул», – рассуждал он сам с собою.
Когда он приехал в деревню и отдал приказание идти работать в княжеский парк для очистки павильона, крестьяне, наряженные на эту работу, были прямо ошеломлены.
– Господи, Иисусе Христе, да ведь нельзя этого, Терентьич, никогда мы это делать не станем, пока крест на шее имеем. Освободи, будь отец милостивый!
– Таков княжеский приказ, – объяснил управитель.
– Князь что! Князь молод… Ты вразумил бы его, – заметили некоторые из крестьян.
– Пробовал уже, православные, а он: «Ломай, – говорит, – да и весь сказ!»
– Дела. А нас всё же освободи! – настаивали крестьяне.
– Как же я вас освобожу, если князь сказал, что это надо делать беспременно сейчас… Отец Николай у него, так при нём чтобы.
– Отец Николай?.. Благословляет, значит? Тогда нечего и толковать, православные… Отец Николай даром не благословит.
Хотя отец Николай действительно не благословил работ, а лишь сказал о повиновении рабов господину, но Терентьич пошёл на эту ложь, так как по угрюмым лицам крестьян увидал, что они готовы серьёзно воспротивиться идти на страшную для них работу. Имя отца Николая должно было, по мнению Терентьича, изменить их взгляд, и он не ошибся.
Известие о том, что будут ломать страшный павильон, с быстротою молнии облетело всё село. Крестьяне заволновались; но когда передававшие это известие добавляли, что при этом будет присутствовать сам отец Николай, волнение мгновенно утихло, и крестьяне, истово крестясь, степенно говорили: «Видно, так и надо», – и вскоре наряженные на работу в княжеском парке крестьяне тронулись из села. За ними отправились любопытные.
Князь Сергей сошёл с отцом Николаем в парк и направился к тому месту, где стоял павильон-тюрьма.
– Самое лучшее место в парке, – говорил он, пробираясь через чащу деревьев к павильону, – а вследствие людского суеверия остаётся целую сотню лет в таком запустении.
Оба они подошли к павильону на полянке, заросшей густой травой. Тень от густо разросшихся кругом деревьев падала на нижнюю половину павильона, но его верхушка, с пронзённым стрелой сердцем на шпиле, была вся озарена солнцем и представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.
– Какое красивое здание! – невольно воскликнул князь.
Отец Николай задумчиво произнёс:
– Неужели оно действительно строено по внушению злобы?
– Я убеждён, батюшка, что это выдумки…
– Посмотрим, князь; те соображения, которые вы высказали мне, заставили умолкнуть мои уста, на которых была просьба оставить эту, как мне казалось, бесцельную затею, могущую, неровен час, действительно быть гибельною для вас. Но теперь я изменил своё мнение и благословляю начало работы.
В это самое время к месту, где находился павильон, прибыли рабочие-крестьяне с Терентьичем во главе. Сюда же явились и садовники.
– Позвать слесаря! – распорядился князь. – А вы, ребята, расчищайте-ка дорожку, которая должна соединиться с ведущей сюда дорожкой парка, повычистите отсюда весь мусор, да живо принимайтесь за работу. Садовники укажут, что делать.
Двенадцать прибывших крестьян и четверо садовников молча выслушали приказание и все обратили свои взоры на отца Николая, стоявшего рядом с князем.
– Благослови вас Господь! – твёрдым голосом произнёс тот.
Работы по очистке аллеи начались. Вскоре снова явился Терентьич и привёл слесаря с инструментом. Последний шёл за управителем испуганный и бледный. Князь невольно вздрогнул и как-то инстинктивно с умоляющим взором обернулся к отцу Николаю.
– Успокойся, сын мой, – сразу понял священник немую просьбу князя и подошёл к неподвижно стоявшему слесарю, – надеюсь, ты веришь своему духовному отцу. Я благословляю тебя.
Отец Николай перекрестил слесаря, и тот сразу ободрился.
– Надо сломать этот замок, – указал князь ему на громадный замок, висевший на двери павильона.
– Слушаю-с, ваше сиятельство! – с дрожью в голосе ответил слесарь и быстро бросился к двери.
Прошло томительных полчаса, пока наконец тяжёлый замок был отперт. Но петля, на которой бы надет железный болт, так заржавела, что его пришлось выбивать из неё молотком. Последним пришлось расшатывать и болт.
Наконец тот упал с каким-то визгом, похожим на человеческий стон.
Все невольно вздрогнули и на мгновение как бы оцепенели. Первым пришёл в себя князь Сергей Сергеевич.
– Отворяй! – крикнул он слесарю.
Тот потянул за скобку окованной железом двери, но она не поддавалась. Князь приказал позвать на помощь рабочих, расчищавших парк, и под усилиями пяти человек дверь поддалась и распахнулась.
Рабочие отскочили, попятились и князь, и отец Николай, и Терентьич, несмотря на то, что стояли в отдалении.
В первые минуты в раскрытую дверь павильона не было видно ничего. Из него клубом валила пыль какого-то тёмно-серого цвета. Пахнуло чем-то затхлым, спёртым.
Отец Николай истово перекрестился, его примеру последовали и другие, в том числе и князь Сергей Сергеевич.
Когда пыль наконец рассеялась, он, в сопровождении отца Николая и следовавшего сзади Терентьича, приблизился к павильону.
То, что представилось им внутри, невольно заставило их остановиться на пороге. На каменном полу, покрытом толстым слоем пыли, прислонившись к стене, прямо против потайной двери, полулежали, обнявшись, два скелета. Их кости были совершенно белы, и лишь на черепах виднелись клочки седых волос.
Какую страшную иронию над взаимною любовью, над пылкой страстью людей, увлекающихся и безумствующих, представляли эти два обнявших друг друга костяка, глазные впадины которых были обращены друг на друга, а рты, состоявшие только из обнажённых челюстей с оскаленными зубами, казалось, хотели, но не могли произнести вслух во все времена исторической и доисторической жизни людей лживые слова любви!
Все остановились ошеломлённые, уничтоженные открывшейся пред ними картиной. Основная часть легенды, таким образом оказалась истинной: павильон действительно служил тюрьмой-могилой для двух человеческих существ.
Весть о страшном открытии князя тотчас облетела всех рабочих, и они, пересилив страх пред могущим обрушиться на них гневом князя, собрались толпой у дверей павильона.
Когда первое впечатление рокового открытия прошло, Сергей Сергеевич упавшим голосом обратился к отцу Николаю:
– Батюшка, что нам делать?
– Предать их земле, – спокойно ответил священник.
– Затворите дверь! – приказал князь.
После некоторого замешательства два смельчака исполнили это приказание.
– Прикажи сейчас же сделать два гроба! – обратился князь к Терентьичу. – А очистку сада продолжать. Батюшка, позвольте просить вас ко мне, пока всё приготовят.
Рабочие под наблюдением садовников принялись за работу, гуторя между собой о страшной находке. Любопытные из крестьян бросились обратно в село, чтобы рассказать о слышанном и виденном.
Князь, посоветовавшись с отцом Николаем, отдал приказание вырыть могилы у церкви близ родового склепа князей Луговых. На него эта находка произвела тяжёлое впечатление; теперь, когда дело было уже сделано, в его сердце невольно закралось томительное предчувствие о возможности исполнения второй части легенды, то есть кары за нарушение дедовского заклятия. Для того чтобы скрыть своё смущение, он начал беседовать с отцом Николаем о делах, не относившихся до сделанного ими рокового открытия в павильоне.
Часа через два было доложено, что гробы сколочены, и все снова отправились к павильону. Там костяки были бережно уложены рабочими в гробы, отнесены на сельское кладбище и после благословения их отцом Николаем опущены в приготовленные могилы. К вечеру того же дня часть парка, прилегающая к беседке, и сама беседка были вычищены.
VII
В МОГИЛЕ ЗАЖИВО ПОГРЕБЁННЫХ
Известие об открытии князем заповедного павильона и о найденных двух скелетах в тот же вечер достигло Зиновьева. Княгиня Васса Семёновна и княжна Людмила сидели в это время за вечерним чаем. Новость, полученную из Лугового, сообщила им Федосья.
– Сумасшедший, зачем он это сделал! – воскликнула княгиня.
Княжна вся вспыхнула, а затем страшно побледнела.
– Ты знаешь? – воззрилась на неё мать.
Княжна рассказала свой вчерашний разговор с князем.
– Безумец! Надо было упросить его, чтобы он этого не делал, убедить его. И зачем ты не сказала мне об этом вчера при нём? Я переговорила бы с ним, как мать, а ты что! Самой интересно было знать, что в этом проклятом павильоне? Ах, молодёжь, молодёжь! Ничего-то у них нет святого!
Княжна молча потупилась, чувствуя правду в словах матери, а Федосья, стоя за стулом княгини, одобрительно качала головой.
– Ни за что ни про что! – продолжала Васса Семёновна. – Ни за понюх, что называется, табака беду на себя накликать. И ты туда же! Ведь и на тебя беда-то эта может обрушиться.
– На меня? – испуганно спросила княжна Людмила.
– Конечно же и на тебя. Сама ведь понимаешь, что не даром князь к нам зачастил. Не нынче-завтра предложение сделает, ты замуж за него выйдешь, и он не чужой человек тебе будет… И вдруг что-либо случится.
– Мама… – умоляюще почти простонала княжна Людмила.
Княгиня оборвала свою речь, поняв, что зашла слишком далеко в своих мрачных предсказаниях! Она ведь могла напугать дочь так, что та ни за что не согласится выйти замуж за обречённого на несчастье князя. Хотя княгиня внутренне была обеспокоена поступком князя и могущими быть последствиями, но видеть в этом поступке препятствие к его браку с дочерью, браку, мечта о котором была теперь так близка к осуществлению, не решалась. Надежда, что, быть может, всё это обойдётся благополучно, закралась в её сердце и несколько успокоила.
– Ну, ну, не пугайся, – мягко продолжала она, – может быть, ничего и не случится. Я только говорю, какое ребячество!.. Чай пить будет в этом павильоне, меня пригласил. Да я ни за что и близко к нему не подойду.
– Теперь и сам князь этого не предложит, – степенно заметила Федосья.
– Конечно же, конечно… – подтвердила оправившаяся княжна.
Княгиня не отвечала. Она занялась своей чашкой чая. Княжна тоже умолкла. Обе были погружены в свои мысли, но они вертелись у одного пункта – князя Лугового.
– Мы завтра всё же поедем, мама? – первая нарушила молчание княжна Людмила, причём произнесла этот вопрос упавшим голосом и обратила на свою мать взор, полный немой мольбы.
– Конечно, поедем, отчего же не ехать? – ответила княгиня.
Людмила облегчённо вздохнула: она очень опасалась, чтобы мать, рассердившись на князя, не отменила поездки.
Поездка теперь в Луговое представляла для неё двойной интерес. Несмотря на то, что слова матери снова подняли в душе княжны мрачные опасения за будущее, любопытство увидеть павильон превозмогло тот страх, который княжна Людмила чувствовала к нему после рассказа о сделанной в нём роковой находке.
«Это он сделал для меня», – мелькало в уме княжны, как самое лучшее оправдание безумного поступка князя Сергея.
Ни княгиня, ни княжна не спали хорошо эту ночь и до самого отъезда на другой день в Луговое были в нервно-напряжённом настроении.
Наконец мать и дочь сели в карету и поехали в Луговое.
Князь встретил дорогих гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.
После того как место парка около павильона-тюрьмы было приведено в порядок и сам павильон вычищен, князь Сергей сам осмотрел окончательные работы и приказал оставить дверь отворённой. Вернувшись к себе, он выпил своё вечернее молоко и сел было за тетрадь хозяйственного прихода-расхода, но долго заниматься не мог – цифры и буквы прыгали пред его глазами. Князь приказал подать себе свежую трубку и стал ходить взад и вперёд по своему кабинету. Его нервы были страшно возбуждены. Два скелета, найденные им, стояли пред ним неотступно. Он приказал оседлать себе лошадь, помчался, куда глядят глаза, скакал до полного изнеможения и вернулся домой только к вечеру. Однако, несмотря на сделанный моцион, есть он не мог.
Выкурив на сон грядущий трубку в своём кабинете, князь удалился в спальню и заснул.
Вдруг он был разбужен тремя сильными ударами, раздавшимися в стене, прилегавшей к его кровати. То, что представилось его глазам, так поразило его, что он остался недвижим на своей кровати. Князь почувствовал, что не может пошевельнуть ни рукой, ни ногой, хотел кричать, но не мог издать ни одного звука.
Вся спальня была наполнена каким-то белым фосфорическим светом. У самой его кровати стоял тот самый старый боярин, который являлся ему во сне прошлою ночью, причём был как живой. Князь даже уловил некоторое сходство стоявшего с его отцом и с ним самим.
– Ты нарушил положенное мною заклятье, – сказал призрак, – твоё спасение в любимой тобою девушке. Береги её. Адские силы против вас.
Голос призрака, казалось, шёл из пространства, он не шевелил губами, произнося слова, смотрел на князя строгим, суровым взглядом и, едва окончив свою речь, мгновенно исчез. С его исчезновением потух и фосфорический свет, наполнявший спальню князя.
К последнему между тем возвратилась способность движения. Первым его делом было вскочить и зажечь свечу. В спальне, конечно, не было никого, и дверь в кабинет была плотно затворена.
«Неужели это был сон?» – мелькнуло в голове князя, но он тотчас отбросил эту мысль.
Троекратный стук, которым он был разбужен, ещё до сих пор отдавался в его ушах. Присутствие старого боярина было для него так ясно, что он не только видел его, но ощущал всем своим существом это его присутствие в комнате, а сказанные им слова глубоко запали в его памяти.
– «Ты нарушил положенное мною заклятие, твоё спасение в любимой тобою девушке. Береги её! Адские силы против вас!» – несколько раз повторил князь Сергей Сергеевич слова призрака, и его сердце болезненно сжалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109