И вот сейчас был нарочный оттуда, сказал, что сегодня. Мама приказала мне одеться получше, но вместе и попроще, как будто я в домашнем платье. За этим я и позвала тебя.
– Ага! – протянула Таня.
– Что же мне надеть?
Княжна и Таня занялись сперва обсуждением туалета, а затем и самым туалетом. Последний вскоре был окончен. Княжна осталась довольна и пошла показаться матери.
«Посмотрим, что за чудище такое заморское этот князь», – думала Таня, возвращаясь в девичью.
Там ожидал её новый удар. Горничной княгини Вассы Семёновны Федосьей было вынесено приказание об отправке десяти дворовых девушек в дальний лес по ягоды. В число этих десяти была назначена и Таня.
Это был первый случай, чтобы Таню отправляли вместе с дворовыми на общую работу, и девушка до крови закусила себе губу. Слёзы готовы были брызнуть из глаз, но она употребила все усилия воли, чтобы сдержаться. Она поняла, что её хотят удалить, схоронить от княжеских глаз, однако не показала и вида, что это распоряжение удивило её, а напротив, с неподдельной, казалось, радостью пошла вместе с остальными дворовыми девушками в дальний лес. Между тем под этой наружной весёлостью скрывался целый вулкан злобы, бушевавшей в её груди.
«Поплатитесь вы мне, поплатитесь! – мысленно грозила она. – А я, дура, только что жалела их! У, кровопийцы!»
Князь Луговой между тем действительно приехал и был встречен княгиней в гостиной так, как будто явился неожиданным гостем.
– Моя девочка в саду, – сказала княгиня. – Она, вероятно, сейчас прибежит. Такая егоза, не посидит на месте.
– Молодость! – глубокомысленно умозаключил князь.
Минут через десять появилась и княжна Людмила. Она тоже как бы вспыхнула от неожиданности, вбежав в гостиную и увидев князя, но это не помешало ей грациозно присесть ему, а затем княгиня пригласила Сергея Сергеевича на террасу, куда были поданы прохладительные напитки.
Разговор завязался. Впрочем, говорил больше князь. Он рассказывал о петербургском житье-бытье и, видимо, старался увлечь своих слушательниц и поселить у них желание самим видеть невскую столицу. В особенности живо он описывал праздники придворные и даваемые братьями Разумовскими.
– Празднества гетмана Кирилла Григорьевича в особенности бывают оживлённы, так как на них являются званые и незваные, – сказал он.
– Как, все, кто хочет? – удивилась княгиня. – Но ведь это должно стоить бешеных денег.
– Ну, что значат для Разумовских деньги? – усмехнулся Сергей Сергеевич.
– Да, говорят, они очень богаты и делают много добра?
– Кирилл Григорьевич в особенности добр. Когда я уезжал из Петербурга, то весь город только и говорил о двух случаях, бывших с гетманом. У него всегда и для всех открыт стол, куда могут являться и званые и незваные. Этим правом воспользовался в прошлую зиму один бедный офицер, живший по тяжебным делам в Петербурге. Каждый день обедывал он у гетмана и, привыкнув наконец к дому, вошёл однажды после обеда в одну из внутренних комнат, где граф, по обыкновению, играл в шахматы. Разумовский сделал ошибку в игре, офицер не мог удержаться от восклицания. Гетман остановился и спросил у бедняка, в чём состоит ошибка. Сконфуженный офицер указал на промах графа. С тех пор Разумовский, садясь играть, всегда спрашивал: «Где мой учитель?» Но недавно «учитель» не пришёл к обеду. Гетман велел навести справки, почему его не было. С трудом дознались, кто был незваный гость графа; несчастный был болен и в крайности. Кирилл Григорьевич отправил к нему своего доктора, стал снабжать его лекарствами и кушаньями, а после выздоровления помог ему выиграть тяжбу и наградил деньгами.
– Ах, какой он хороший! – наивно воскликнула княжна Людмила.
– Другой случай ещё интереснее. В прошлую зиму у Кирилла Григорьевича обедал австрийский посол граф Эстергази и показывал за столом богатую табакерку, подаренную ему государыней. Все любовались ею, и табакерка обошла вокруг стола. Под конец обеда посол захотел понюхать табаку, стал искать табакерку, но не находил её. Все присутствующие были поставлены этим в неприятное положение. Посол стал намекать на то, что табакерка украдена. Тогда гетман встал, вывернул карманы и громко сказал: «Господа, я подаю добрый пример, надеюсь, что все ему последуют и таким образом успокоят господина посла». Все бросились подражать графу; только один бедно одетый старичок, сидевший на отдалённом конце стола, отказался от этого и со слезами на глазах объявил, что желает наедине объясниться с гетманом. Разумовский вышел в соседнюю комнату, а за ним последовал его гость. Когда хозяин и старик очутились наедине, последний сказал: «Ваше сиятельство, я в крайней бедности и прокармливаю себя и своё семейство единственно вашими обедами; мне стыдно было признаться в этом пред вашими гостями, не взыщите с меня; я честный человек и живу праведным трудом». При этом он стал вынимать разную провизию из карманов. В эту минуту пришли сказать, что табакерка нашлась у посла: она провалилась между кафтаном и подкладкой. Бедняку гетман назначил пожизненный пенсион.
– Как это благородно и великодушно! – заметила княгиня.
В разговорах время летело незаметно. Князь просидел на террасе около двух часов и наконец, поднявшись с места, начал прощаться. Княгиня пригласила его бывать запросто. Сергей Сергеевич обещал воспользоваться этим любезным приглашением и уехал.
Княгиня Васса Семёновна была очень довольна его визитом. Она заметила, что молодой человек во время разговора не спускал глаз с дочери. Победа была одержана, оставалось только ловко повести дело к желанной цели.
Княжна Людмила, ничего не знавшая об отправке Тани княгиней «по ягоды», тотчас побежала разыскивать свою любимицу, чтобы передать ей впечатление визита князя и узнать, понравился ли он Тане. Каково же было её удивление, когда она узнала, что та, по распоряжению княгини, послана с остальными девушками в дальний лес.
– Мама! – вбежала княжна на террасу – Зачем ты услала Таню в лес? Она ведь никогда не ходила ни по грибы, ни по ягоды с остальными девушками.
– Так просто, душечка… я думала, что это доставит ей удовольствие. Пусть погуляет, погода такая хорошая, – сконфуженно стала оправдываться княгиня Васса Семёновна.
Княжна Людмила заметила, что поставила этим вопросом свою мать в неловкое положение, пристально поглядела на неё и замолчала, так как сообразила.
«Таня на меня так похожа. Мама не хотела, чтобы князь видел её. Но почему же она так похожа на меня?»
Этот вопрос несколько раз уже возникал в уме княжны но оставался без ответа и забывался. Она не раз хотела задать его матери, но какое-то странное чувство робости останавливало её. Теперь этот вопрос лишь на мгновение возник в уме девушки. Мысль о князе, о том скоро ли он приедет, опять отодвинула на задний план все остальные вопросы, а в том числе и вопрос о причине сходства её, княжны, с Таней. Она вышла в сад, углубилась в аллею из акаций, под сводом которых было прохладно, и начала мечтать.
VI
СТРАШНОЕ ПРИКАЗАНИЕ
Прошло три недели. Князь Сергей Сергеевич зачастил своими визитами в Зиновьево. Он приезжал иногда на целые дни, и в конце концов сделался своим человеком в доме княгини Полторацкой.
Княгиня Васса Семёновна, сделав должное наставление своей дочери, стала оставлять её по временам одну с князем, и молодые люди часто гуляли по целым часам по тенистому зиновьевскому саду.
При таких частых и, главное, неожиданных приездах князя, конечно, нельзя было скрыть от его глаз Татьяну Берестову. Княгиня Васса Семёновна после первого же раза сама осудила эту свою политику, тем более что из разговора с дочерью поняла, что последней было не по сердцу это отправление её любимой подруги детства на общую работу с другими дворовыми девушками. Поэтому княгиня решила не принимать больше таких мер, подумав: «Будь что будет! Не влюбится же он в холопку!» – и оставила Таню в покое.
Девушка видела князя уже несколько раз, но незаметно для него. Он произвёл на неё сильное впечатление, и оно ещё более увеличило её злобу против княжны Людмилы, за которой князь явно ухаживал. Все в доме уже называли его женихом, хотя предложения он ещё не делал. Однако Таня скрыла от княжны своё восхищение молодым соседом и на её вопрос ответила деланно холодным тоном:
– Ничего, красивый.
– Как ничего? Он прелесть как хорош! – обиженно воскликнула княжна.
– Он вашим мужем будет, вам и судить. Холопка я, холопий у меня и вкус, – ответила Таня.
– Ты опять!
– Что «опять», ваше сиятельство? Я правду говорю. Вот ваш князь в вас по уши влюблён, а на меня, хоть я и похожа на вас, и посмотреть, может быть, не захочет.
– Ты думаешь, что он влюблён в меня?
– Конечно же. Да и в кого же ему влюбиться здесь, в окружности, кроме вас?
– Значит, и ты ему так же понравишься.
– Навряд! Ведь я – холопка, а ему красавицу княжну надо, – иронически ответила Татьяна.
– А вот я спрошу его. В следующий раз я позабуду носовой платок, и ты принесёшь его мне, когда мы будем в саду. Увидишь князя поближе, и он тебя.
– Хорошо-с, слушаю-с.
Тане это предложение было как нельзя более кстати; в душе она очень желала увидеть князя поближе, а кроме того, её особенно интересовало мнение, которое выскажет о ней князь. Она даже решила сама подслушать его, спрятавшись в кустах или чаще деревьев, смотря по месту, в котором она застанет «воркующую парочку»: ведь свои уши надёжнее всего.
Действительно, в следующий же приезд князя Сергея Сергеевича, когда после обеда княжна отправилась в сад, Таня, взяв носовой платок княжны, пошла, спустя некоторое время, разыскивать «воркующую парочку». Она нашла князя и княжну на скамейке в аллее из акаций и, подавши платок княжне, хотела удалиться, но Людмила задержала её, сказав:
– Ах, благодарю, милая Таня, я забыла его… А где мама?
– Её сиятельство у себя в кабинете.
– А…
Видимо, княжна вела этот разговор исключительно для того, чтобы дать время князю разглядеть Таню, а той – князя. Когда наконец княжна сказала: «А…», давая этим понять, что Таня может уходить, последняя быстро вышла из аллеи, но тотчас, обогнув её по траве, чуть слышно прокралась к тому месту, где стояла скамейка, на которой сидели князь и княжна. Она не слыхала, в какой форме спросила княжна у князя мнение о ней, но ответ последнего донёсся до неё отчётливо и ясно.
– Да, есть кое-какое сходство, – небрежно ответил князь, – но только кажущееся. Где же ей до вас! Сейчас видна холопская кровь.
«Дурак!» – мысленно послала Татьяна по адресу князя и едва удержалась, чтобы не произнести вслух этого далеко не лестного для него эпитета, а затем осторожно ушла с места своего наблюдения.
Её сердце теперь уже прямо разрывалось от клокотавшей в нём злобы.
«Холопская кровь! – мысленно повторяла она до физической боли тяжёлое для неё оскорбление. – Я тебе покажу эту холопскую кровь, князь Луговой».
Когда князь уехал, Таня была позвана княжной в её комнату.
– Вообрази, Таня, князь не нашёл особенно большого сходства между мной и тобой, – сказала княжна.
– Вот как? – протянула Татьяна, стараясь казаться совершенно спокойной. – Впрочем, это понятно: ведь влюблённые, во-первых, слепы по отношению всех, кроме предмета своей любви, а во-вторых, любуясь вами князь, конечно, не может допустить мысли, что есть другая, похожая на вас.
– Значит, ты думаешь, что он влюблён в меня?
– Если до сих пор я только думала это, то теперь в этом уверена. Я видела, как он смотрит на вас – словно кот на сало.
Княжна покраснела, но тотчас воскликнула:
– Ах, если бы ты была права!
– Не беспокойтесь, ваше сиятельство: я права.
Разговоры о чувствах князя Сергея Сергеевича к княжне Людмиле повторялись почти каждый день. Деланное спокойствие Тани, с которым она принуждена была вести эти разговоры, всё более и более озлобляло её против княжны и князя. Всё чаще приходило ей на мысль его выражение: «Холопская кровь», и вслед за этим мысленно же слагалась угроза: «Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!» Во время одной из прогулок князя и княжны по зиновьевскому саду они прошли к стеклянной китайской беседке, стоявшей в конце сада над обрывом, откуда открывался прекрасный вид на поле и лес. Молодые люди вошли в беседку.
– Ах, князь, как я боялась одного места в вашем парке! – вдруг сказала княжна, когда они опустились на круглую скамейку.
– Какого?
– Таинственного павильона, замкнутого большим замком.
– Отчего же вы боялись его?
– Разве вы не знаете, князь, легенду о нём?
– Как же, слышал несколько раз.
– И знаете, князь, я вам теперь признаюсь, когда вы за обедом после погребения вашей матушки сказали, что сто лет тому назад один из князей Луговых был женат на княжне Полторацкой, я подумала…
Княжна Людмила вдруг остановилась и густо покраснела. Она только сейчас сообразила, что напоминание с её стороны об этих словах князя похоже на вызов на предложение.
«Это может совершиться и теперь, если только она любит меня», – промелькнуло в уме у князя Сергея, и он, особенно любовно посмотрев на покрасневшую княжну, спросил:
– Что же вы подумали, княжна?
– Нет, я не скажу. Всё это глупости. Может быть, это и не так.
– Скажите! Вы окончательно измучаете меня. Я любопытен.
– Говорят, это качество свойственно только женщинам, – повернула было разговор княжна, но князь не отставал: – Скажите, пожалуйста, скажите.
– Я подумала, что не эту ли самую бывшую княжну Полторацкую замуровал её муж, князь Луговой, в этой беседке.
– Если эта княжна Полторацкая, жившая сто лет тому назад, была так же хороша, как вы, княжна, то я понимаю своего предка, впрочем, при условии, если эта легенда справедлива.
– А вы ей не верите? – спросила княжна Людмила, всё ещё красная, не поднимая глаз.
– Конечно, не верю. Бабьи россказни, и больше ничего. Просто там заперты какие-нибудь садовые инструменты, лопаты, грабли…
При этих словах княжна взглянула на князя.
– Было бы очень интересно узнать это наверное.
Князь вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109