Но король быстро воткнул факел в землю и схватил бегущую в свои объятия.
– Я нашёл тебя, девушка! – с торжеством крикнул он.
– О, ваше величество, это – вы! – с отчаянием простонала Фортуна. – Простите! Простите!
Она сделала попытку вырваться.
– Ну нет! Теперь ты от меня не уйдёшь! – торжествуя, ответил король. – Долой маску, сударыня: я должен знать, кто та очаровательница, которая осмелилась лишить своего государя сна и покоя! – Не обращая внимания на слабое сопротивление девушки, король сорвал с неё маску а затем с удивлением вскрикнул: – Девица де Нейль!
– Да, это я! – чуть не плача, ответила Полетт, опускаясь на колени – О, если бы я знала…
– Но теперь ты знаешь, кто я! – страстно произнёс король, подходя к ней и бурно прижимая её к своей груди. – Так скажи же, дерзкая девчонка, осмелишься ли ты и теперь продолжать дразнить меня, посмеешь ли ты и теперь отказать мне в том, чего я просил у тебя на маскараде?
– Если бы я даже смела, то не могу, государь! – страстным шёпотом ответила Полетт, простирая руки к королю.
Людовик снова обнял её. Их уста слились в безудержно-сладостном лобзании.
Около грота послышались весёлые возгласы. Король оторвался от объятий Полетт, шепнул ей: «Сегодня же ты будешь моей! Ты получишь мои распоряжения через маркиза Суврэ!» – и направился к левому выходу.
Полетт слышала, как он сказал: «Пойдём, маркиз!», слышала лёгкий шум их удалявшихся шагов. Внезапная слабость овладела девушкой; она закрыла глаза рукой и почти без сил прислонилась к стене.
– Так вот как! – раздался вдруг около неё грустный, укоризненный голос. – Неужели ты для того просила взять тебя из монастыря, Полетт, чтобы интриговать против меня?
Полетт вскрикнула, открыла глаза и в трепетном свете догоравшего факела увидела сестру, которая стояла перед ней подобно живому укору совести.
Как это всегда бывает, чувствуя себя действительно виноватой, не зная, что сказать в своё оправдание, Полетт вместо извинения ответила сестре какой-то насмешливой резкостью.
– Молчи, безумная! – ответила та, подбегая к сестре и хватая её за руки. – Неужели ты в своём ослеплении не видишь, что, как ни увлёкся тобою король, я ещё достаточно сильна, чтобы помешать ему овладеть тобой! Одно моё слово, и ты будешь в монастыре, но уже без возможности когда-либо выйти оттуда. Как! Ты шутя лишаешь меня самого дорогого в моей жизни, да ещё осмеливаешься говорить дерзости!
Полетт поникла головой и тихо заплакала. Черты лица Луизы смягчились.
– Не плачь, Полина, – мягко сказала она, обвивая стройный стан сестры, – не плачь, а лучше пойдём со мною и обсудим, как нам быть. Я уже давно ждала, что король увлечётся кем-нибудь. Мужчины вообще, а французские короли и подавно сделаны не из того теста, из которого пекут верных любовников… В этом случае ты всё-таки меньшее из зол. Пойдём и обсудим, как нам быть. Всего Людовика я тебе всё равно не уступлю и лучше погибну сама вместе с тобой. Но, может быть, нам удастся полюбовно поделить его! Ведь мы – родные сёстры, Полет!
Они ушли и долго совещались во мраке аллей, пока звуки фанфар не позвали их к ужину. Все заметили, что во время ужина графиня де Майльи была оживлённее и веселее, чем в последнее время. Ночное пиршество тянулось долго. Наконец король встал, а вслед за ним встало и разошлось по своим комнатам и остальное общество.
Мало-помалу огни в окнах замка гасли, и Шуази погружалось во мрак и тишину. Когда всё замерло и заснуло, дверь королевской комнаты тихо раскрылась, и оттуда показался Людовик со свечой в руках. Он осторожно прошёл коридором, завернул в боковой флигель замка и там толкнул одну из дверей.
Перед ним была погружённая в полумрак большая комната, обставленная с чисто восточной роскошью. Навстречу королю от окна встала и пошла какая-то женщина. Король радостно вскрикнул и быстрее зашагал к ней. Вдруг он остановился, гневно топнул ногой и крикнул:
– Что это значит?
Только теперь он заметил, что встретившая его женщина была не Полетт, а Луиза де Майльи, причём её сестра сидела в дальнем углу на маленьком кресле.
– О мой возлюбленный государь! – нежно ответила Луиза, опускаясь на колени. – Сегодня я случайно подглядела и подслушала, что мой обожаемый Людовик увлёкся девицей де Нейль. Я была в первый момент сильно огорчена, но ведь я так люблю вас, государь! И я подумала, пусть сестра отдаст вашему величеству всю свою девичью свежесть, свою наивность в делах любви, чего так не хватает мне самой, лишь бы только и для меня остался уголок в вашем сердце, так как я не могу жить без любви вашего величества!.. О, мой государь! Позвольте нам обеим быть около вас, делить вашу священную любовь, услаждать ваш жизненный путь!
Людовик поднял графиню с земли, привлёк её к себе, поцеловал и взволнованным голосом сказал:
– Ты – прелестная женщина, Луиза, и я очень люблю тебя! Я никогда не оттолкну такого верного, любящего сердца, как твоё! А теперь ступай, Луиза, ступай!
Де Майльи с очаровательной улыбкой поклонилась королю и скрылась в коридоре. Людовик лихорадочной рукой запер за нею дверь и с широко раскрытыми объятиями устремился к тому углу, где сидела съёжившаяся, скорчившаяся в испуганном забытьи Полина де Нейль.
IX
ДУЭЛЬ
– Здравствуйте, мсье Столбин, – сказал маркиз Суврэ, входя рано утром в садик Очкасовых и обращаясь к сидевшему там в грустной задумчивости русскому, – не знаете ли, ваша очаровательная хозяйка уже проснулась?
Столбин улыбнулся и сделал рукой утвердительный знак.
– Ах да! – принуждённо смеясь, воскликнул маркиз. – Я и забыл, что вы не говорите на нашем милом французском языке!
В этот момент над занавеской одного из открытых окон показалась хорошенькая головка Жанны.
– Как? Это вы, маркиз? В такую рань? – спросила она.
– Что же делать, – ответил маркиз, – у меня важное дело и мало времени. Теперь девятый час, а в десять я непременно должен быть в Сен-Клу. Я хотел сначала писать вам, но дело так сложно, что это было бы слишком долго.
– В таком случае идите сюда, я накину что-нибудь на себя, – сказала Жанна. – Я ещё не одета. Ну, – сказала она входившему в комнату маркизу, – что за спешное дело у вас?
– Вчера, когда мы возвращались из Шуази, Полетт взяла с меня слово, что я побываю у вас в самом непродолжительном времени и всё расскажу вам. Дело в том, что эта маленькая шалунья отлично справилась со своей ролью и на славу разыграла предрешённую нами комедию. Всё шло как по маслу; вакхический характер празднеств произвёл своё действие на чувственность короля, и когда в нужный момент появилась Полетт, то король сразу и бесповоротно пленился ею. В Шуази его величество ни на миг не отпускал её от себя, и мне совершенно не удавалось переговорить с нею. Только на обратном пути она успела шепнуть мне, чтобы я повидался с вами и сказал следующие слова: «Даже в минуты первого торжества и упоения страстью Полетт не забыла обещаний, данных подруге!»
– Если это правда, – сказала Жанна, – то мечты лучших русских людей могут принять теперь более осязательный облик! Но скажите, – перебила она самоё себя, – а как же обошлось с де Майльи?
– О, сёстры отлично поделили короля между собою! Правда, в Шуази при короле почти неотлучно находилась Полина, но по переезде в Версаль обе сестры будут поочерёдно пользоваться вниманием его величества.
На лице Жанны отразилась брезгливость.
– Не понимаю, – сказала она, – как это у вас, господ французов, темперамент может совмещаться с такой расчётливостью в делах любви! Конечно, раз уж погружаешься в политику, то всякие пустяки вроде излишней щепетильности, нравственной брезгливости и женской стыдливости приходится оставлять в стороне. Но всё-таки я никогда не могла бы дойти до такого откровенного цинизма, как молоденькая Полетт, только что выпорхнувшая из монастыря.
– Право, не знаю, что сказать вам на это, – задумчиво ответил маркиз. – Может быть, я не так уж щепетилен, как вы, но я не могу осуждать Полетт за то, что она, наметив себе определённую цель, идёт к ней прямо и твёрдо. Кроме того, не могу я осуждать её и потому, что такое разрешение семейного вопроса было придумано, подготовлено и подсказано мной самим…
– Вами? – вне себя от удивления воскликнула Жанна.
– Ну да, мной. Ведь вы знаете, я вмешался во всю эту историю только потому, что мне сказали: «Это нужно для Жанны!» Я – цельный человек, не умею отдаваться частью сердца или делать что-нибудь вполовину. Полетт действиительно способна привлечь внимание короля в желаемую сторону и изменить весь курс внешней политики Франции. Но имеет ли она достаточные данные, чтобы прочно утвердиться в благоволении короля? Нет, одна она оказалась бы эфемиридой, блестящей бабочкой, рождающейся, чтобы умереть, сверкнув на мгновение. Король ценит в женщине ум, но важнее всего для него горячая кровь и молодое тело. Луиза де Майльи была уж чересчур женщиной, и король начинал скучать с нею. Полина де Нейль – чересчур человек, и это быстро утомило бы короля. Но вместе они взаимно дополнят в своих нежных цепях, пока случайность не порвёт прочного союза сестёр между собой. И вот, когда я взвешивал всё это, мне и в голову не приходило думать, нравственно ли такое разрешение вопроса, не цинично ли оно, не оскорбляет ли щепетильности порядочных людей. В моём мозгу огненной надписью сверкала фраза: «Это нужно для Жанны», и больше я ни с чем считаться не мог!
Жанна с нескрываемым удивлением смотрела на Суврэ. Она была очень добрым и хорошим человеком, но страдала некоторой ограниченностью суждений, чрезмерной педантичностью взглядов. Более мечтая, чем думая о жизни, она составила себе в уме какой-то идеальный мир, герои которого с трудом могли воплотиться в живых, действительных людях. Но, разочаровываясь в последних, она не поступалась составленными идеалами. Она с первого взгляда подводила встреченного человека под определённую категорию и смотрела на него сверху вниз, как на существо несовершенное, не соответствующее её героической мерке. И много нужно было для того, чтобы поколебать в ней составленное по первому взгляду мнение, отказаться от него!
Ещё в монастыре она сразу определила Полину как беспочвенную фантазёрку, пустую болтушку и ветреницу. Полина на её глазах духовно росла, поражала учителей, надзирательниц и знакомых мужским складом ума, недюжинной широтой взглядов и меткостью суждений, а Жанна ни на йоту не поступалась усвоенным с первого момента дружбы надменно-снисходительным отношением к подруге, пока разговор утром после знаменательного маскарада не заставил спасть пелену с её глаз и не показал ей Полину в новом, совершенно неожиданном свете.
То же самое было и с маркизом де Суврэ. Бывая с Полиной у её родных в отеле Мазарин, она впервые встретилась семнадцатилетней девушкой с маркизом, которому был тогда двадцать один год. Как мужчина, Суврэ даже скорее понравился ей, но она сразу определила его: «Фат, заботящийся только о жабо да манжетах; пустой человек, не имеющий твёрдых принципов; балагур и ломака, для которого строить шута – высшая цель жизни». И уже ничто не могло сдвинуть её с этого определения!
Ей было весело с маркизом, она бывала рада, когда встречала его, и по возвращении из России с удовольствием принимала его у себя. Может быть, бессознательно в её сердце даже нарастала любовь к нему, потому что не раз бывало, что она видела во сне, как Суврэ прижимает её к своей груди и покрывает огненными лобзаньями, что заставляло её дрожать от восторга и счастья. Но, просыпаясь, она неизменно думала с искренним пренебрежением: «Боже мой! Какие нелепые сны видишь порой! Подумать только, чтобы я полюбила такого… Фу!» Суврэ был для неё просто человек «не как все», собачкой, которую можно было приласкать и подразнить, но любить!.. Любовь и этот «шут гороховый» – это казалось Жанне чудовищно несовместимым. Поэтому на все попытки маркиза объясниться ей в любви она отвечала самым откровенным смехом.
В последнее время где-то внутри её души пробуждались сомнения в правильности её взгляда на маркиза. Наружу эти сомнения до сих пор ещё не пробивались, но в это утро Суврэ как-то сразу показался ей иным.
Два обстоятельства поражали её. Во-первых, её удивляло, что этот человек, которого она считала таким пустым и поверхностным, оказывается умелым и дальновидным в самых тонких соображениях, что этот ломака так прост, искренен и сердечен. Во-вторых, её тревожило, что вместо обычного балагурства в его тоне теперь звучало что-то надтреснутое, мрачно-покорное, глубоко-скорбное.
«Это нужно для Жанны!» – мысленно повторила она и почувствовала, что в её сердце зазвенела сладкая, радостная песнь.
– Вы действительно оказали мне большую услугу всем этим! – ласково сказала она, протягивая маркизу руку.
Суврэ почтительно прижался губами к её руке; из его глаз скатилась и обожгла руку Жанны горячая слеза…
Жанна вздрогнула; её сердце забилось в сладком ужасе… Ах, если бы теперь он опять повторил ей прежние слова любви! Как жаждала и как боялась она этого!
Они оба молчали. Положение было томительным и напряжённым.
– И ради этого-то вы примчались в такую рань? – спросила Жанна, чтобы сказать что-нибудь.
– Я должен был сдержать данное слово, а необходимость быть утром в Сен-Клу выяснилась только вчера поздно ночью.
– Но вы могли бы заехать ко мне после окончания своего дела! – улыбаясь, сказала Жанна, ожидавшая, что Суврэ по обыкновению ответит с комическим пафосом что-либо вроде: «Я всегда стремлюсь как можно скорее увидеть свою богиню!»
Но Суврэ с невыразимой нежностью поднял взор на кокетливо улыбавшееся личико Жанны и грустно сказал:
– Я не был уверен, что буду иметь возможность когда-либо заехать к вам по окончании этого дела…
– Что вы говорите? – вскрикнула Жанна бледнея. – А, понимаю! – продолжала она, понижая голос до трепещущего шёпота. – Дуэль! Какая-нибудь дурацкая, бессмысленная дуэль из-за пустяков, из-за острого словца, дерзкой насмешки! Из-за глупостей ставят на карту жизнь, здоровье, и всё это шутя, легкомысленно, так себе… И вы ещё смели говорить… – рыданием вырвалось у неё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109