Ц Она привезла мне ее из Лурда, Ц сказала наконец Мартина. Ц Подумай, ве
дь я могла ее разбить!… А вдруг да она чудотворная.
Ц Чудес, дочка, не бывает, уж я-то это знаю. Ложись, я погашу лампу, а ее пост
авим на буфет, чтобы мальчишки, не дай бог, не разбили.
Ц Подожди, она заводная. Послушай музыку.
Мартина перевернула статуэтку вверх ногами и завела ключом; замерев от в
осторга, мать и дочь несколько раз подряд прослушали тоненькое «Ave Maria».
Ц Ну хватит, Ц сказала Мари, Ц а то ты еще чего доброго прикончишь завод
.
Мари влезла на стул и поместила богородицу на самом верху буфета. Мартин
а улеглась на стульях, мать на кровати.
Погруженная в полную тьму лачуга дышала и похрапывала под неумолчную кр
ысиную возню, Мартина не спала: здесь жили по солнцу, а в это время года так
рано темнело, что Мартина не могла сразу заснуть. Когда она не спала, то ду
мала о Даниеле Донеле, сыне Жоржа Донеля, садовода, у которого были планта
ции роз в двадцати километрах от их деревни. Даниель Донель являлся неот
ъемлемой частью знакомого Мартине мира, наравне с лесом, церковью, дедом
Маллуаром и его коровами, пасущимися в лугах, шпалерами яблонь и груш в са
ду нотариуса, деревенской бакалейной лавкой, мостовой главной улицы, зел
еной поляной в лесу, которая на самом-то деле Ц засасывающая трясина. У Д
аниеля в деревне жили двоюродные братья, три молодых Донеля, сыновья Мар
селя Донеля; Марсель тоже садовод, как и Жорж Донель, но более мелкого масш
таба. У всех молодых Донелей было семейное сходство, хотя отцы их не поход
или друг на друга, да, впрочем, и дети не очень похожи на отцов. Несмотря на т
о, что молодое поколение во время оккупации недоедало, оно все же выросло
крепким: Донели были среднего роста, но ладно скроены, прочно сколочены, к
ак все, что строится в деревне, Ц стены, изгороди… Головы у них совсем кру
глые, волосы подстрижены бобриком, что еще сильнее подчеркивало их кругл
оголовость, лица у них тоже круглые, веселые, будто Донели всегда готовы п
рыснуть со смеху, раздувая ноздри и щурясь. Для Мартины Даниель, сын того Д
онеля, который разводил розы, был лучше всех. Он и в самом деле самый склад
ный, с хорошо развитым торсом на устойчивых ногах; может быть, ему не хвата
ло изящества, но в добротности телосложения он не уступал никому. Даниел
ь учился в Париже, где жил у своей сестры Доминики, муж которой имел цветоч
ный магазин на бульваре Монпарнас. Стойкий деревенский загар Даниеля по
сле первого же года обучения в Париже побледнел, но во время каникул внов
ь появился. Однако война и оккупация все перевернули вверх дном. Так, напр
имер, и на каникулах, и в учебное время Даниель, как бы сросшийся со своим в
елосипедом Ц своеобразный кентавр 1940Ц 1945 годов, Ц постоянно появлялся в
деревне. Он проезжал в один присест шестьдесят километров от Парижа, да, с
лучалось, и еще двадцать километров Ц на ферму к отцу. Для студента у него
было слишком много свободного времени: и летом, и зимой он не слезал с вел
осипеда!
В такие смутные дни ученье, может быть, тоже шло как попало. Тем более что Д
оминике Ц цветочнице, сестре Даниеля Ц надо же было чем-то питаться, как
и самому Даниелю, и мужу Доминики, и их сынишке; вот Даниель и ездил за съес
тными припасами. Но в 1944 году немцы остановили его на дороге, чтобы провери
ть документы, и нашли в корзинке, привязанной к багажнику велосипеда, под
маслом и яйцами, подозрительные предметы: типографскую краску и не бывши
е еще в употреблении штемпельные подушечки. Мэр большого селения непода
леку от деревни Мартины, где хорошее купание на озере, но куда никто больш
е не ходил, потому что немцы частенько наезжали туда с женщинами, потеряв
шими стыд и совесть, так вот мэр этого селения тщетно уверял, что именно он
поручил Даниелю привезти означенные предметы для нужд мэрии. Даниеля от
правили в Френ
Тюрьма близ Парижа.
, и не приди вовремя освобождение… Восемнадцатилетний силач Дание
ль, полный неистощимого веселья, был приговорен к смертной казни. Он чуть
было не превратился в юного мученика, но, счастью, остался просто героем.

А его двоюродные братья, еще слишком молодые, чтобы сотрудничать с немца
ми, ходили с ними купаться на озеро: уж очень они любили купание! Старший ж
е любил и самих победителей, не стесняясь, открыто об этом говорил, за что
его и покарала судьба: внезапно он стал сохнуть, грудь у него ввалилась, он
согнулся, как старик, Ц подумайте, в двадцать лет! Он потерял какое бы то н
и было сходство с Даниелем и братьями и начал смахивать на отца. В деревне
говорили, что он подцепил хворь, купаясь в озере с немцами. Немцы каким-то
средством, кто их знает чем, дезинфицировали воду, а ведь известно: что нем
цу здорово Ц французу смерть. Короче говоря, если два младших его брата п
росто радовались освобождению и тому, что все вокруг них были счастливы,
а сами больше и не пытались «разобраться в чем-либо», то старший покинул с
вою деревню. Ушел он недалеко, всего лишь к отцу Даниеля, который до возвра
щения военнопленных не мог найти людей для работы на плантациях роз.
Что до Мартины, война или оккупация Ц ей все равно; с тех пор как себя помн
ила, она всегда ждала Даниеля. Постоянная мысль о Даниеле была для Мартин
ы основой жизни. Без мыслей о нем она, как продырявленный воздушный шар, по
никла бы, сморщилась, потускнела бы… Значит, это Ц навсегда. Мартина жила
, храня в себе образ Даниеля, и когда этот образ приобретал плоть и кровь, к
огда она встречала вполне реального, живого Даниеля, то испытывала нечто
вроде толчка, удара такой силы, что еле могла устоять на ногах. Мартина, ле
жа в темноте на стульях, думала о Даниеле.
Плита начинала остывать, скоро совсем остынет, а Мартина все не спала и со
всем продрогла.
Она устроилась на стульях, чтобы не лежать рядом с матерью на стиравшихс
я лишь дважды в год простынях, от запаха которых ей становилось дурно. Но п
ровести длинную, бессонную ночь на стульях тоже тяжело. Она могла бы лечь
на стол, но на столе среди объедков возились крысы. Пробегая мимо Мартины,
они задевали за стулья, до нее, однако, не добираясь. Мартина лежала в темн
оте с открытыми глазами и думала о Даниеле Донеле. Наверху справа что-то с
ветилось. Откуда этот свет? Мартина машинально искала глазами дыру в пот
олке, в досках стены.
Вдруг ей стало страшно: а что если этот свет идет не снаружи Ц откуда же о
н тогда?! Может быть, это блестят глаза какого-нибудь зверя, готового прыг
нуть на нее? Откуда взяться зверю там, наверху? Может быть, это птица? Марти
на протянула руку и, дрожа, ощупью, нашла на плите за трубой коробок со спи
чками. Не отрывая глаз от светившегося где-то наверху пятна, она зажгла сп
ичку и скорее угадала, чем увидела, что это статуэтка богородицы. Потрясе
ние, которое она при этом испытала, было почти равносильно тому, какое она
испытывала при встречах с Даниелем Донелем.
Ц Что ты там возишься? Ц крикнула Мари, привстав на постели.
Ц Мама… От нее идет свет! Ц Мартина показала пальцем на статуэтку,
Ц Боже милосердный! Ц Мари вздохнула и улеглась обратно. Ц Они ее с ума
сведут, мою доченьку. Ей только не хватает теперь голоса услышать…
Спичка жгла кончики пальцев… Ночь вновь вступила в свои права. Мартина, ш
ироко открыв глаза и не сводя их со светившегося в темноте пятна, думала о
Даниеле Донеле. Бессонница была упорной, а ночь Ц бесконечной… Сколько
сейчас времени? Может быть, девять часов, а может, и десять… Мать, вероятно,
тоже не спала, потому что внезапно сказала:
Ц Иди! Ночуй у Сесили! Чего доброго нагрянет отец, пьяный как всегда… А ты
сегодня и без того сама не своя, лучше уж тебе и впрямь уйти.
В полной темноте Мартина подхватила свою курточку и проскользнула в две
рь. За дверью ночь была совсем другой Ц свежей, сырой. Мартина бегом проне
слась через грязный двор, проселочную дорогу и вышла на шоссе. Который же
все-таки час? Может, уже слишком поздно стучаться к Сесили? Мартина бежала
по шоссе. Навстречу шли машины, освещая ее фарами, одна, другая… Пока она н
е добежит до церкви, ей не узнать, который час, да и там она увидит часы толь
ко если взойдет луна. Но, поравнявшись с первыми домами, она успокоилась: е
сли у деда Маллуара еще есть свет в окнах, значит, не так уж поздно. Улицы бы
ли пустынны, но окна кое-где светились: у газовщика, у нотариуса, и на площа
ди, в глубине, где стояла церковь. А на темной колокольне, как будто нарочн
о для Мартины, услужливые часы неторопливо пробили десять раз. Еле успел
а… Мартина добежала до парикмахерской, запыхавшись; в боку у нее кололо…
Она постучала в окно. Дверь отворили. Из темноты, оттуда, где, подобно дере
ву, высился аппарат для перманентной завивки и черно поблескивало зерка
ло, появилась парикмахерша.
Ц Мартина!… Почему так поздно? Что-нибудь случилось?
Ц Мама меня отослала. Боится Ц отец придет ночевать.
Ц А… Ну что же, входи, дочка.

II. Мартина-пропадавшая-в-лес
ах

Отец… Так его называли, несмотря на то, что Мари Венен вышла за него замуж,
имея уже двух девочек от никому не известных отцов. Сосватал ее кюре той д
еревни, где жили ее родители, промышлявшие живодерством, и где она родила
сь, а также мэр селения, где она жила теперь. Говорили, что мэр был отцом ста
ршей девочки; лет пятнадцать назад он слыл волокитой, а Мари, ничего не ска
жешь, была хороша собой, и тогда за ней многие бегали. Во всяком случае, мэр
добился от муниципального совета разрешения выделить ей земельный уча
сток невдалеке от деревни, за рощицей. Договорились, что она возьмет в муж
ья Пьера Пенье, дровосека, и что они вдвоем обработают отведенный им учас
ток и выстроят дом, да такой, что не посрамит своим видом деревни. Пьер Пен
ье был человек работящий, хотя и любил выпить. Он не возражал против дочер
ей Мари, привороженный и земельным участком и самой Мари, все еще очень кр
асивой, с лица которой при любых передрягах не сходила неизменная улыбка
. Пьер Пенье усыновил обеих дочерей Ц до того ему полюбилась Мари, Ц он у
же заранее предвкушал неожиданно свалившееся на него счастье: и дом свой
, и своя собственная жена, да еще такая красавица, с золотистой гривкой вок
руг загорелого круглого лица; похожая на цветок подсолнечника, она посто
янно улыбалась, а тело у нее было крепкое и здоровье нержавеющее, как стал
ь. Она была кокетлива и хоть редко мылась, зато втыкала цветы в свои никогд
а не знавшие гребня волосы, а вокруг шеи, похожей на стебель цветка, носила
ожерелье. Даже когда она выкрикивала ругательства, лицо ее оставалось п
риветливым и губы продолжали улыбаться. Чего лучшего мог желать Пьер Пен
ье, приютский ребенок? В первый раз ему привалило счастье.
Для начала он сколотил хижину из старых досок, как это делают дровосеки н
а лесных заготовках. Затем принялся корчевать деревья, вскапывать землю
, сеять и сажать. Когда мэр, навещавший иногда молодоженов, упрекнул Пьера
в том, что хижина у него неприглядная, тот с негодованием ответил ему; это
только начало, дайте время Ц и дом, и все прочее будет отделано, красиво п
окрашено, как у людей, а Мари насажает цветов, и у них, если хотите знать, буд
ет даже фонтан и посыпанная гравием дорожка.
Все это было давно. Когда Пьер Пенье впервые застал в супружеской постел
и Мари с мужчиной… То был застрявший в деревне плетельщик соломенных сту
льев… Но, в конце концов, Пьер покорился, поняв, что все напрасно: ни криком,
ни угрозами, ни ножом, ни кулаками невозможно было унять ненасытную тягу
Мари к мужчинам. Пьер стал уходить спать в лес и пьянствовал напропалую. О
днажды он ворвался к Мари и заявил, что решил развестись с ней. Развестись
? Что это значит? Расторгнуть брак? Мари не возражала, она никогда не стрем
илась к замужеству, пожалуйста… И они развелись, к изумлению всей деревн
и, где такого еще не видывали. После чего Пьер Пенье вернулся к Мари, продо
лжал трудиться на отведенной им земле, приносил ей деньги, которые зараб
атывал то как дровосек, то как сборщик свеклы. Но у него было свое представ
ление о чести: он не хотел, чтобы незаконные дети Мари носили его имя.
Что касается двух старших Ц он их в свое время усыновил, что сделано, то с
делано. Это было с его стороны благородно. Теперь же он стал обманутым муж
ем. Словом, Франсина и Мартина носили имя Пенье, а все последующие дети был
и Вененами, как мать. Тем не менее, Пьер Пенье считался отцом всех ребятише
к. Когда он появлялся, они ходили по струнке, этого требовала мать Ц дети
обязаны уважать своего отца. Что же до остального… Мари привлекала мужчи
н со всей округи радиусом в пятьдесят километров.
Лачуге из старых досок не суждено было превратиться в красивый дом, там т
ак и не появилось ни цветов, ни фонтана, ни гравия. Живя за пределами дерев
ни, в лачуге, без воды и электричества, с крысами, которые бегали по лицам с
пящих. Мари была счастлива все с новыми и новыми возлюбленными и рожала д
етей, как кошка.

Мари хорошо воспитывала своих детей, они были скромны и вежливы, никогда
не забывали сказать: «Здравствуйте, мадам» или «Спасибо, мсье». Мари не по
терпела бы дерзости с их стороны. Чуть что, она дралась, а рука у нее была тя
желая. Дети привыкли слушаться ее беспрекословно, твердо веря ее угрозам
«содрать шкуру», потому что она свои угрозы осуществляла. По-видимому, ре
бятишки чувствовали себя примерно так, как собаки при дрессировке: они н
е понимали, почему надо делать то или не делать другое, а просто слепо пови
новались приказу матери. Почему они не должны отправлять свою нужду на п
ол хижины, почему нельзя втыкать булавку в живот маленькому братишке, по
чему по праздникам надо поплескаться в воде Ц умывать лицо и руки, почем
у в один прекрасный день тебе велят идти в школу, а не куда-нибудь еще, поче
му надо уходить из дому, когда к матери приходят незнакомые мужчины, хотя
ни для кого из детей и не было тайной, что именно они там делают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33