С позволенья корол
я, обманутого ее набожностью и мнимым безразличием к мирским заботам, Эм
ма послала за сыновьями в Нормандию; я же убедил Харолда пригласить обои
х принцев ко двору и убить их. Осторожная мать отпустила одного Альфреда,
удержав при себе Эдуарда: ожидая от меня только худа для своих сыновей, он
а все же надеялась, что одного я не трону, если другой остается на свободе;
но ее постигло разочарование: заполучив Альфреда, я добился, чтобы его от
правили в Или, ослепили там и заточили в монастырь.
Подобные жестокие меры великие люди всегда оправдывают ссылкой на инте
ресы своего государя, а государь Ц тот всегда потакает их властолюбию.
Оставшийся с матерью Эдуард бежал в Нормандию и после смерти Харолда и Х
ардиканута не постеснялся просить у меня защиты и покровительства, хотя
еще недавно дышал мщением за убитого брата; но на пороге великих свершен
ий личная корысть смиряется перед общей пользой. Выговорив для себя выго
днейшие условия, я также не постеснялся оказать ему содействие и скоро п
осадил его на трон. Меня ничуть не пугало, что он затаил на меня злобу: одол
еть меня ему было не под силу.
В числе оговоренных условий была его женитьба на моей дочери Эдите. На эт
о он пошел с великой неохотой, да и у меня потом не было причин для радости,
поскольку любимейшая дочь до того зазналась, что, забыв об уважении к отц
у, не принимала никаких советов, заявляя, что она-де королева и что у меня н
е больше прав на нее, чем у любого ее подданного. От такого обращения, впро
чем, я не перестал ее любить и не стал меньше болеть за нее, когда, Эдуард уд
алил ее от ложа.
Когда я склонялся к тому, чтобы поддержать притязания Эдуарда, одно обст
оятельство решило дело: принц был человек простоватый, слабый, и при нем я
надеялся иметь неограниченную власть, хоть и под чужим именем. И мой расч
ет оправдался: в его царствование я был безраздельным властителем, корол
ем без регалий, все прошения и назначения проходили через меня, и, стало бы
ть, полнилась моя казна, тешилось честолюбие, и суетная душа упивалась ра
болепством; радостно было видеть, как, отвесив королю поклон, передо мной
люди только что не падают ниц.
Эдуард Исповедник, или святой Эдуард, как его кличут, надо полагать, в насм
ешку, был недалеким человеком и имел все недостатки, положенные дуракам.
Боясь обидеть меня отказом, он женился на моей Эдите, но из ненависти ко мн
е не стал с ней жить, хотя красивее ее не было девушки. Он и собственной мат
ери за ее старание еще мальчишкой посадить его на трон заплатил черной н
еблагодарностью (кто он после, как не дурак?): взял и упек старуху в тюрьму. Ч
то он сделал это по моему совету Ц это правда, но совершенная неправда, чт
о она прошла по девяти раскаленным лемехам и отдала девять поместий, ког
да у нее и одного-то не было.
Впервые я попал в передрягу по милости моего сына Свейна, лишившего чест
и аббатису Леонскую (теперь это Леоминстер в Херефордшире). Сотворив это,
он бежал в Данию и оттуда просил меня добиваться помилования. Сначала ко
роль отказал, подученный, как я потом выяснил, церковниками, в особенност
и же своим капелланом, которого я не пустил в епископы. Тогда мой сын Свейн
с несколькими кораблями вторгся на побережье и учинил неслыханный разб
ой, чем и добился своего, поскольку теперь я смог играть на страхе короля,
а страх, я давно знал, был его основным свойством. И, не простив ему первый п
роступок, король был вынужден помиловать его после куда более страшных п
реступлений, не посчитавшись с потерпевшими и вызвав всеобщее осуждени
е.
Благоволя к норманнам, король сделал норманна архиепископом Кентербер
ийским Очев
идно, имеется в виду Робер Жюмьежский, бывший архиепископом в 1051Ц 1052 гг.
, осыпал его милостями. Против этого человека у меня было одно-единс
твенное возражение: что он выдвинулся без моего участия, а такого рода не
приязнь может оказаться роковой для вызвавших ее, когда у кормила власти
стоят могущественные фавориты, ибо выдвинувшиеся помимо нас внушают по
дозрительность и страх. Когда мы протежируем своему человеку, мы всеми с
илами стараемся удержать его в своей власти, дабы в любую минуту вернуть
его в прежнее состояние, если он вздумает действовать вопреки нашей воле
; по этой же причине даже близко не подойдет к государю тот, в ком у нас нет у
веренности, что он не пробьется к его сердцу и не расположит его в свою пол
ьзу; никакой премьер-министр, я думаю, не чувствует себя в безопасности, е
сли кто-то еще пользуется доверенностью государя, которого все ревнуют
друг к другу, как горячо любимую жену. Поэтому всякий, имеющий к нему досту
п независимо от нас, есть заведомый враг, которого благоразумно сразу же
уничтожить. Ведь любовь королей переменчива, как женская, и удержать ее м
ожно тем же способом: удалив соперников.
Архиепископ недолго держал меня в неопределенности и скоро дал неопров
ержимое свидетельство королевского к нему благоволения, определив на б
олее или менее важную должность некоего Ролло, худородного римлянина с в
есьма посредственными способностями. Когда я указал королю, что болвану
слишком много чести в таком назначении, он ответил, что тот доводится род
ней архиепископу. Ц В таком случае, сэр, Ц ответил я, Ц он в родстве с ваш
им врагом. Ц Больше мы к этой теме не возвращались, но из дальнейшего пов
едения архиепископа я понял, что король посвятил его в наш приватный раз
говор, а из этого следовало, что он доверенное лицо, а мной пренебрегают.
Вернуть утраченное расположение государя можно лишь в том случае, если в
ы дадите ему основание бояться вас. Мне было совершенно ясно, что я уже не
пользуюсь у короля доверием, которое началось от страха и на страхе держ
алось, и чтобы вернуть его, я решил действовать также страхом.
Приезд к королю графа Булонского представил мне случай открыто взбунто
ваться; собираясь назад во Францию, граф выслал вперед слугу снять в Дувр
е помещение, тот приглядел дом, но хозяин не соглашался, и случилась драка
, в которой слугу убили на месте, и сам граф, вскоре после того пожаловавши
й, едва избежал смерти. Вне себя от обиды, граф вернулся к королю в Глостер,
нажаловался ему и потребовал удовлетворения. Эдуард внял его просьбе и,
раз это случилось в моем графстве, велел мне покарать мятежников; я же, про
пустив его слова мимо ушей, с горячностью отвечал, что у англичан не приня
то наказывать человека, не выслушав его, и что нам негоже попирать их прав
а и привилегии; что обвиняемых надо прежде допросить, и виновные пусть от
ветят личностью и имуществом, а невиновных надо будет отпустить. Долг гр
афа Кентского, добавил я с угрозой, обязывает меня защищать моих подопеч
ных от обид, чинимых иностранцами.
Это событие было для меня чрезвычайно кстати, поскольку моя размолвка с
королем обернулась заботой о народе, снискав мне широкую поддержку, и ко
гда я вскоре встал мятежом, все охотно и радостно пришли под мои знамена, п
оверив, что они отстаивают не мои, а свои кровные интересы, что я-де обнажи
л свой меч, защищая их от иностранцев. Слово «иностранцы» вообще преобра
жает англичан, испытывающих к ним ненависть и отвращение, внушенные звер
ствами датчан и иных чужеземцев. Поэтому не странно, что они поддержали м
ое выступление, имевшее такой случайный повод.
Удивительно другое: когда я позже вернулся в Англию изгнанником, ведя за
собой фламандские полки, в мыслях своих уже грабившие Лондон, я точно так
же уверял, что пришел защитить англичан от иноземной угрозы, Ц и мне пове
рили. Поистине, доверившись своим защитникам и покровителям, люди стерпя
т любую ложь.
Король спас город, примирившись со мной и снова поладив с моей дочерью; ук
ротив его страхом, я распустил армию и флот, которые при неудачном исходе
дела разграбили бы Лондон и опустошили всю страну.
Вернув расположение короля, собственно, одну видимость его, что меня впо
лне устраивало, я обрушился на архиепископа. Он уж сам бежал в свой _монаст
ырь в Нормандии, но мне этого было мало: я добился, чтобы его огласили изгн
анником, а епархию объявили вакантной и потом посадили туда другого.
Очень недолгое время суждено мне было наслаждаться вновь обретенным мо
гуществом: ненавидевший и больше смерти боявшийся меня король, не имея с
редства в открытую разделаться со мной, прибегнул к яду, а потом распрост
ранил нелепую историю, что я-де пожелал себе поперхнуться, если хоть в мал
ой степени причастен к смерти Альфреда, и что божьим произволением кусок
застрял-таки у меня в горле и казнил смертью.
Поприще государственного мужа было из худших, что я прошел в другой жизн
и. На этой должности каждый день был тревожным и опасным, а радости напере
чет и еще меньше спокойных минут. Одним словом, не позолоти честолюбие эт
у пилюлю, все увидели бы, какая это дрянь, и потому, наверное, Минос от всей д
уши сочувствовал тем, кто был вынужден проглотить ее: этот справедливый
судья признался мне, что всегда оправдает премьер-министра за одно-един
ственное доброе дело, хотя бы вся его жизнь была чередой преступлений. Ус
мотрев в его словах благоприятный для меня смысл, я уже шагнул к вратам, но
он ухватил меня за рукав и сказал, что покуда ни один премьер-министр не п
ереступил этого порога, и велел мне отправляться обратно и благодарить с
удьбу, избавившую меня от преисподней, для которой достанет и половины м
оих преступлений, соверши я их в любом другом состоянии.

Глава XXI
Приключения Юлиана в солдатском звании
В этой главе излагаются Ц причем, самое важ
ное, с точки зрения простого солдата Ц достопамятные события: завоевани
е Англии Вильгельмом Завоевателем (ок. 1027Ц 1087) и сопротивление феодальной
вольницы в первые годы его правления (Осборн Датчанин, Хереворд).


Я родился в Кане, в Нормандии. Мою мать звали Матильдой, об отце же знаю мно
го меньше: на смертном одре эта добрая женщина, нетвердо припоминая, назв
ала имена пятерых капитанов герцога Вильгельма. В какие-нибудь 13 лет, буд
учи на удивление смелым парнем, я записался в армию герцога Вильгельма, в
последствии известного под именем Вильгельма Завоевателя, высадился с
ним в Пемиси (теперь это Пемси в Суссексе) и участвовал в знаменитой битве
при Гастингсе.
Не могу передать, какого страха я натерпелся в начале боя, особенно когда
рухнули наземь двое ближайших ко мне солдат; потом обвыкся, кровь вскипе
ла, и, не щадя живота, я ринулся на неприятеля, круша налево и направо, покуд
а злосчастная рана в бедро не уложила меня заодно с мертвыми под ноги сво
им и врагам; благодарение богу, меня не затоптали, и остаток дня и целую но
чь я пролежал на земле.
Наутро герцог прислал за ранеными, и меня, истекающего кровью и еле живог
о, наконец перевязали; молодость и крепкий организм тоже выручили, и, долг
о и тяжело проболев, я поднялся на ноги и смог вернуться в строй.
Когда взяли Дувр, меня перевезли туда вместе с другими больными и ранены
ми. Рана моя зажила, зато открылся кровавый понос, после которого я совсем
ослаб и долго шел на поправку. И что обиднее всего: каждый божий день уцеле
вшие однополчане шумно праздновали и гуляли, а я погибал в лазарете от хв
ори и голода.
Но вот я поправился, и меня определили в гарнизон, стоявший в Дуврском зам
ке. Там и офицерам приходилось несладко, а про солдат нечего говорить. Про
визии не хватало, и еще того хуже Ц места не хватало, спали почетверо на о
хапке соломы, и люди мерли как мухи.
Я тянул лямку уже четвертый месяц, как вдруг нас поднимают ночью по трево
ге: из Франции скрытно подобрался граф Булонский, собираясь врасплох нап
асть на замок. Только не вышло у него: мы произвели смелую вылазку и многих
сбросили в море, а с уцелевшими граф убрался во Францию. Из этого дела я вы
шел с перебитой, искалеченной рукой, лечить которую была мука мученическ
ая, да еще потом она целых три месяца висела как плеть.
Поправившись, я закрутил любовь с одной девицей; она жила недалеко от зам
ка, семья была зажиточная, и я даже не надеялся, что родители благословят н
аш брак. Но уж так она меня полюбила (и так я не мог на нее надышаться), что он
и рассудили посчитаться с ее желанием. Назначили день свадьбы.
А накануне вечером, когда я уже предвкушал близкое счастье, пришел прика
з наутро выступить в поход: идти к Виндзору, где собиралась большая армия,
которую сам король поведет на запад. Любившие поймут, что я перечувствов
ал, получив такой приказ, а в довершение моих мук командир запретил в тот в
ечер отлучаться из гарнизона, и я даже не смог попрощаться с моей милой.
Наступило утро, сулившее исполнение моих желаний, но увы! Ц перед глазам
и была другая картина, и взлелеянные надежды искушали и терзали мое серд
це.
Наш долгий и мучительный переход завершался в разгар небывало суровой з
имы, холода и голода мы натерпелись через край. Свалившись наземь на прив
але, я лежал в обнимку с трескучим морозом, и это в такую ночь, когда мне пол
агалось быть в жарких объятиях моей возлюбленной; даже забыться сном не
получалось, точно я был от него заговоренный. Не приведи бог кому пережит
ь такое! Та ночь перевернула мне всю душу, я должен был трижды окунуться в
Лету, чтобы память о ней не отягощала судеб, которые я потом проживал на зе
мле.
В этом месте я впервые прервал Юлиана, сказав, что сам почему-то никуда не
окунался, когда переходил с одного света в другой; он объяснил: Ц Это дела
ют лишь с теми духами, что заново воплощаются, дабы истребить воспоминан
ия, о коих говорит Платон, иначе все на свете перепутается. Ц И он продолж
ал свой рассказ.
Ц Одолевая неимоверные трудности, мы держали путь к Эксетеру, который б
ыло велено осадить. Город скоро сдался, и его величество выстроил в нем за
мок, в котором поставил гарнизон из норманнов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17