– Молодцы! Надеюсь, что это первый, но не последний визит. – Он сел в кресло. – Что вы думаете о замке?– Это великолепный образец архитектуры пятнадцатого века. У меня еще не было возможности подробно ознакомиться с ним, но я думаю, что он во многом похож на замки Ланжэ и Лох.Жан-Пьер рассмеялся:– Вам известно о сокровищах нашей страны гораздо больше, чем нам, мадемуазель, клянусь!– Не думаю, что вы правы, но чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, сколь безбрежно море того, что еще предстоит познать. Для меня, например, это замки и картины, а для вас... виноград и вино.Жан-Пьер снова засмеялся, и очень заразительно:– Какая разница! Духовное и материальное!– Я думаю, что это очень увлекательное и благородное дело, как я уже говорила мадам Бастид, – сажать виноградную лозу, ухаживать за ней и оберегать, а сочные грозди превращать в вино.– Да, это очень азартное занятие, – сказал Жан-Пьер.– Как и всякое другое.– Вы себе не представляете, мадемуазель, какие мучения мы постоянно испытываем. А не случится ли мороз, который может уничтожить виноградники? А не будет ли виноград кислым из-за холодной погоды? Каждый день виноградники надо осматривать: не появилась ли на лозе мучнистая роса, черная гниль или еще какие-нибудь другие болезни или вредители? Ведь вредителей так много, но у всех у них лишь одно стремление – погубить урожай винограда. И пока урожай не собран, мы не можем чувствовать себя в безопасности и быть спокойными. Но зато после сбора урожая вы можете видеть нас наконец счастливыми.– Надеюсь увидеть вас счастливыми.Он выглядел немного опешившим.– Вы начали работать в замке, мадемуазель?– Я бы не сказала. Меня еще не приняли. Я должна ждать...– ... Решения господина графа, – сказала мадам Бастид.– Это вполне естественно, – добавила я, движимая неосознанным желанием защитить графа. – Можно сказать, что я приехала сюда при особых обстоятельствах и не совсем законно. Они ожидали моего отца, а я не сообщила им, что он умер и что я предлагаю вместо него выполнить порученную ему работу. Теперь все зависит от господина графа.– Все зависит от господина графа, – покорно заметила мадам Бастид.– Что, как сказала мадемуазель, является вполне естественным, – добавил Жан-Пьер с самой лучезарной улыбкой, – поскольку замок принадлежит ему, картины, которые надо реставрировать, тоже принадлежат ему, виноградники принадлежат ему... и в какой-то степени все мы здесь принадлежим ему.– Ты говоришь так, будто мы живем еще до Революции, – пробормотала мадам Бастид.Жан-Пьер посмотрел на меня.– Здесь, мадемуазель, мало что изменилось за все эти годы. Замок по-прежнему защищает городок и все окрестности, как это и было в течение нескольких веков. И мы, чьи отцы и деды зависели от благополучия и щедрости владельцев замка, все так же зависим от господина графа. Мало что изменилось в Гайяре. Так хочется господину де ла Талю, так оно и есть на самом деле.– У меня такое чувство, что его не очень-то любят те, кто зависит от него.– Очевидно, только те, кто любит зависеть, любят тех, от кого они зависят. А независимые всегда восстают.Я была немного озадачена нашим разговором. Было совершенно очевидно, что далеко не все в округе одинаково благожелательно относятся к графу, но мне все больше и больше хотелось узнать буквально все об этом человеке, поэтому я сказала:– Да, в настоящий момент я вот тоже должна набраться терпения и ждать его возвращения.– Месье Филипп не дерзнет взять на себя принятие решения, потому что побоится вызвать раздражение графа, – сказал Жан-Пьер.– Он очень боится своего кузена?– Больше, чем многие другие. Если граф не женится, Филипп становится наследником, ибо де ла Тали придерживаются порядков и традиций королевской фамилии, и закон, относящийся к Валуа и Бурбонам, является руководством и для семьи де ла Талей. Но, как и во всем другом, все зависит от графа. Поскольку наследовать должен кто-то из мужчин, то он может передать право на наследование помимо своего кузена кому-нибудь из других родственников. Мне иногда кажется, что это не Гайяр, а Версаль времен Луи XIV.– Но, по-моему, граф еще молодой... по крайней мере, не старый. Почему бы ему снова не жениться?– Говорят, что ему ненавистна сама эта идея.– Мне казалось, что ему, человеку из такой благородной и древней фамилии, нужно продолжить свой род. И это может стать предметом его гордости.– Да, он самый гордый человек во всей Франции.В этот момент в дом вбежали дети, ведя за собой Габриэль и своего отца, Армана. Габриэль Бастид оказалась необыкновенно симпатичной девушкой. Как и все остальные члены семьи, она была смуглая и темноволосая, но ее глаза имели глубокий синий оттенок, и именно они придавали ей необыкновенную привлекательность. Она выглядела очень приветливой, но еще более нерешительной и подавленной.Я как раз рассказывала, что моя мать была француженкой и благодаря ей я так сносно говорю по-французски, как вдруг зазвонил колокольчик, да так неожиданно, что я на мгновение испугалась.– Это служанка зовет детей есть, – пояснила мадам Бастид.– Мне пора идти, – заметила я. – Было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, мы еще встретимся.Но мадам Бастид и слышать не хотела о моем уходе. Я должна непременно остаться, сказала она, и обязательно попробовать домашнего вина. Детям дали по куску хлеба с толстым слоем шоколада, а нам – маленькие тартинки и вино.Мы разговаривали о виноградниках, вине, картинах и о том, как живут здесь люди. Мне сказали, что я должна обязательно побывать в церкви и старой ратуше; и каждый раз, когда я буду проходить мимо, я непременно должна заглядывать к ним, Бастидам. Жан-Пьер и его отец, который до сих пор не проронил ни слова, будут рады показать все, что мне захочется увидеть.Управившись со своим хлебом и шоколадом, дети отправились играть во двор, а наш разговор снова вернулся к замку. Возможно, в этом было виновато вино, пить которое я совсем не привыкла, да тем более еще в такое время дня, но я почувствовала себя гораздо свободнее и непринужденнее, чем обычно.– Женевьева – очень странная девочка, – сказала я. – Совершенно не такая, как Ив и Марго. Они импульсивные, естественные – словом, нормальные, счастливые дети. Возможно, замок не совсем подходящее место для маленьких детей.Я говорила довольно опрометчивые вещи, но меня это не заботило. Я, в конце концов, должна как можно больше узнать о замке и еще больше – о самом графе.– Бедное дитя! – воскликнула мадам Бастид.– Да, – ответила я, – но я думаю, что поскольку прошло уже три года со времени смерти ее матери, ребенок в таком возрасте должен уже успокоиться и прийти в норму.Наступило молчание, потом Жан-Пьер заметил:– Если мадемуазель Лоусон останется в замке на более чем длительное врем, она все равно скоро узнает. – Потом повернулся ко мне и продолжал: – Графиня умерла от слишком большой дозы настойки опия.Я вспомнила слова Женевьевы, сказанные ею тогда у могилы, и выпалила:– Нет, ее убили!– Но они назвали это самоубийством, – сказал Жан-Пьер.– Ах, – вклинилась в разговор мадам Бастид, – графиня была такая прелестная женщина. – Затем круто сменила тему беседы.Мы разговорились о большом несчастье, свалившемся на виноградники Франции несколько лет назад, когда филлоксера виноградная уничтожила практически весь урожай. Жан-Пьер, страстно любивший свое дело, говорил о виноградной лозе и вине с таким энтузиазмом и страстью, что невольно заражал ими собеседников. Могу себе представить охвативший всех страх, когда они обнаружили эту страшную болезнь виноградников: ведь перед ними вставала похожая на трагедию дилемма – затоплять виноградники или нет.– В тот год чертова напасть поразила всю Францию, – продолжал Жан-Пьер. – Это случилось лет десять назад. Я не ошибаюсь, отец?Тот утвердительно кивнул.– Все эти годы мы постепенно, с большим трудом, восстанавливаем былое благополучие и надеемся, что со временем сделаем все, как было раньше. Кстати, Гайяр пострадал в тот год гораздо меньше, чем другие местности.Когда я наконец поднялась, чтобы уходить, Жан-Пьер сказал, что проводит меня до замка. И хотя мне не стоило опасаться, что я не найду дороги домой, я была рада побыть в его обществе, ибо все Бастиды пришлись мне по сердцу своей мягкостью и добротой – качествами, которые я так высоко ценила. Я вдруг с удивлением обнаружила, что когда я находилась в их обществе, то ощущала себя совершенно иным человеком, не похожим на ту холодную и чопорную даму, которой я представлялась всем в замке.Я была похожа на хамелеона, который меняет свою окраску в зависимости от окружавшей его среды. И это получалось совершенно непреднамеренно и естественно. Я никогда раньше не осознавала всей степени того автоматизма, с которым пряталась в свою защитную скорлупу, и как мне было приятно быть в обществе людей, с которыми я чувствовала себя непринужденно и не было необходимости изображать совсем другого человека.Когда мы вышли из ворот и ступили на дорожку, ведущую к замку, я спросила:– А что граф... он действительно внушает всем такой ужас?– Он аристократ... один из самой старой аристократической фамилии. Его слово – закон.– Он пережил в жизни трагедию.– Мне кажется, вы сочувствуете ему. Но, когда с ним встретитесь, вы убедитесь в том, что он меньше всего нуждается в чьем-либо сочувствии и жалости.– Вы сказали, что они назвали смерть его жены самоубийством... – начала было я. Он мягко оборвал меня, заметив:– Мы никогда не говорим на эту тему.– Но...– Но, – добавил он, – всегда об этом думаем.В этот момент нашим взорам открылся замок.Он выглядел таким огромным, внушительным и неприступным. Мне сразу подумалось обо всех тайнах и секретах, которые могут хранить его древние стены, и я почувствовала, как по моей спине пробежал холодок страха.– Прошу вас не беспокоиться, вы можете не идти дальше, – сказала я. – Мне не хотелось бы отрывать вас от работы.Он остановился в нескольких шагах от меня и поклонился. Я улыбнулась и направилась к замку.
В тот вечер я рано легла спать, потому что давала себя знать предыдущая бессонная ночь. Я вскоре задремала и видела какие-то непонятные сны. Это было очень странно, ибо дома мне никогда ничего не снилось. А сейчас на меня навалились какие-то смутные и беспорядочные сновидения, в которых мелькали Бастиды, подвалы, где хранились бутылки с вином, и над всем этим реяло какое-то безликое существо, которое, как я поняла, должно было быть умершей графиней. Иногда я ощущала ее присутствие, даже не видя в своем сновидении. Складывалось впечатление, что она находится где-то здесь, рядом, и постоянно нашептывает мне слова предостережения: «Уезжайте поскорее. Не дайте затянуть себя в сети этого странного дома».Но в моих снах присутствовала еще одна фигура, которая наводила на меня ужас. Господин граф. Откуда-то издалека мне слышались его слова, которые со временем стали звучать так громко, что мне порой казалось, что кто-то кричит мне в самое ухо.Я в ужасе проснулась. Кто-то действительно кричал. Везде слышались голоса, громкие и торопливые шаги по лестницам и коридорам. Замок быстро пробуждался, хотя была еще глубокая ночь. Я поспешно зажгла свечу и посмотрела на лежавшие на соседнем столице часы. Оказалось, что было всего лишь начало двенадцатого, еще даже не наступила полночь. Я поняла, что происходит. Случилось то, чего все ожидали и боялись: господин граф вернулся домой!Я долго лежала без сна, пытаясь представить себе, что принесет мне грядущее утро.Когда я проснулась утром в свое обычное время, в замке стояла полная тишина. Я быстро встала и позвонила горничной. Служанка, как я отметила про себя, выглядела и вела себя совсем иначе. В ней ощущалось напряжение и скованность. Так, значит, господин граф оказывал свое воздействие даже на бессловесных слуг?– Вам подать ваш первый завтрак, как обычно, мадемуазель?Я удивленно взглянула на нее и ответила:– Да, конечно, прошу вас.Я представила себе, как все они обсуждают теперь вопрос обо мне и о том, как со мной поступят. Я оглядела комнату. Не исключено, что мне уже больше не придется здесь ночевать, подумала я. И поймала себя на мысли, что буду чувствовать себя несчастной, если мне не придется остаться в замке, никогда не узнать всех этих людей, которые так занимали мое воображение. Мне бы так хотелось сблизиться с Женевьевой, попытаться понять ее. Посмотреть, какое воздействие оказало возвращение графа де ла Таля на его кузена Филиппа. Определить, в какой степени Нуну виновата в своенравности и капризности своей подопечной. И, в конце концов, узнать, как жила мадемуазель Дюбуа до того, как приехала в замок. И конечно же Бастиды. Мне так хотелось сидеть в их маленькой уютной гостиной и разговаривать о виноградниках и о замке.Но больше всего на свете мне не терпелось увидеть графа – не только один раз, чтобы услышать короткий и решительный отказ. А чтобы как можно больше узнать о человеке, который, по мнению большинства живущих в округе людей, был повинен в смерти своей жены, даже если он на самом деле и не давал ей той смертельной дозы.Мне принесли завтрак, но я была так взволнована ожиданием встречи, что утратила аппетит. Однако мне не хотелось, чтобы все в замке говорили, что я от страха не могла даже съесть свой завтрак, поэтому заставила себя выпить, как обычно, две чашки кофе и съесть горячую булочку. Потом я отправилась в галерею.
Заставить себя работать было очень нелегко. Я уже подготовила все расчеты, которые, как сказал Филипп, надо было вручить графу по его возвращении. Когда я отдала Филиппу бумаги, он улыбнулся и, взглянув на них, заметил, что они сделаны очень умело и компетентно. Похоже, он очень надеялся на то, что они удовлетворят графа, хотя бы в том плане, чтобы оправдать данное мне Филиппом разрешение остаться в замке.Я была уверена в том, что он желает, чтобы работа была поручена именно мне, потому что своим поведением я все-таки выдала страстное стремление получить этот заказ. Филипп представлялся мне человеком, не лишенным доброты к людям, если только проявление этой доброты не обходилось ему слишком дорого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44