– спросила я.– Но все его боятся.– Неправда, я не боюсь.– Действительно, мадемуазель?– А почему я должна его бояться? Если ему не нравится моя работа, он может сказать мне об этом. Тогда я уеду и больше никогда с ним не встречусь.– Да, возможно. А моя мама боялась его... ужасно боялась.– Она вам об этом говорила?– Мне – нет, но я чувствовала. И вы знаете, что с ней случилось.Я инстинктивно поспешила сменить тему:– А не долго ли мы добираемся? Боюсь, что потом мы не сможем вернуться домой до темноты, если будем так долго болтать.Женевьева какое-то мгновение смотрела на меня почти с мольбой, затем сказала:– Не думаете ли вы, что, когда люди умирают... не так, как обычно... а когда они... Не думаете ли вы, что некоторые люди не остаются потом в своих могилах? Вам не кажется, что они приходят потом обратно, чтобы...Я резко оборвала ее:– Женевьева, ну что вы такое говорите?– Мадемуазель, – воскликнула она, и это прозвучало, как крик о помощи, – иногда по ночам я просыпаюсь от страха и мне кажется, что я слышу в замке какие-то звуки!– Моя дорогая Женевьева, люди часто просыпаются в испуге. Это все потому, что видят плохие сны.– Какие-то шаги... тихое постукивание... Я же слышала это, слышала! Я сжимаюсь от страха в комочек и жду... когда появится...– Ваша мама?Девочка была напугана; она взирала на меня, ища защиты. Было бы совершенно бесполезно доказывать ей, что она говорит чепуху, что никаких привидений нет. Потому что она посчитала бы мои слова утешениями, которыми взрослые пытаются успокоить глупых маленьких детей. Поэтому я сказала:– Послушайте, Женевьева, ну предположим, что духи и призраки существуют, предположим, что ваша мама действительно вернулась...Девочка кивнула, ее округлившиеся глаза уставились на меня с огромным волнением.– Она ведь очень любила вас, не так ли?– О да, она очень любила меня... никто не любил меня так, как мама.– Поэтому она никогда бы не причинила вам вреда, правда? А теперь, когда умерла, не могла же она изменить своего отношения к вам?Я увидела выражение облегчения, промелькнувшее на ее лице, и осталась очень довольна собой. Мне удалось найти слова, которые успокоили и утешили девочку. А она нуждалась в утешении больше всего на свете.– Когда вы были еще ребенком, она очень заботилась о вас, когда она видела, что вы должны вот-вот упасть, она всегда быстро подбегала, чтобы уберечь от падения, ведь так? – продолжала я. – А что могло измениться теперь, когда она умерла? Ничего. Она должна была бы остаться такой, какой была раньше, вы согласны? – Женевьева кивнула. – Я думаю, что те звуки, которые вам слышатся, это обычный шум и скрип, который раздается в каждом старом доме: скрип балок и досок, постукивание дверей и окон... Может быть, шуршание мышиных лапок... Но даже если это действительно призраки? Разве ваша мама не пришла бы, чтобы уберечь вас от бед или неприятностей?– Да, – ответила Женевьева с сияющими глазами. – Конечно, пришла бы. Она так любила меня!– Помните всегда об этом, когда просыпаетесь по ночам от страха.– О да, – сказала Женевьева. – Я буду помнить.Я замолчала, подумав, что продолжение разговора может только испортить достигнутый эффект, поэтому пустила лошадь галопом.В молчании мы доехали до Каррефура. Это был старый дом, стоявший недалеко от перекрестка дорог. Его окружала каменная стена, но чугунные ворота красивой работы были открыты. Мы въехали под арку и оказались во внутреннем дворике. Я сразу почувствовала царившее здесь запустение и поймала себя на мысли, что совсем по-иному представляла себе дом, в котором выросла та милая девочка, которая записывала свои детские впечатления в маленькие книжечки, рассказывая в них о своей повседневной жизни.Женевьева бросила на меня быстрый взгляд, чтобы увидеть мою реакцию, но я была уверена, что ничем не выдала своих мыслей.Мы поставили лошадей в конюшню, и Женевьева повела меня в дом. Она подняла тяжелый молоток, ударила им в дверь, и я услышала, как стук отозвался глухим вибрирующим звуком во всей нижней части дома. Некоторое время царила тишина, потом послышались шаги и появился слуга.– Добрый день, Морис, – сказала Женевьева. – Это мадемуазель Лоусон, она приехала со мной.Мы обменялись приветствиями. Затем нас проводили в зал, пол которого был выложен мозаичной плиткой.– Как сегодня дедушка? – спросила Женевьева.– Как обычно, мадемуазель. Пойду посмотрю, готов ли он ко встрече с вами.Слуга удалился, потом снова появился и сказал, что хозяин сейчас примет нас.Камин в комнате не горел, и поэтому, как только я вошла в комнату, меня пробрал легкий озноб. Наверное, здесь когда-то было очень красиво, подумала я. Весь дом имел изящные пропорции, а эта комната была особенно хороша: потолок украшала лепнина, среди завитков которой виднелась надпись, как я могла понять, сделанная на старофранцузском. Закрытые ставни почти не пропускали света, обстановка была весьма скромная.В кресле на колесиках сидел старик. Сначала я даже немного испугалась: он был скорее похож на скелет, чем на живое существо. Его глаза ввалились, но тем не менее светились жизнелюбием. В руках он держал книгу, которую закрыл, как только мы вошли. Он был одет в коричневый халат.– Дедушка, – сказала Женевьева, – я приехала навестить тебя.– Мое дитя, – ответил он неожиданно твердым голосом и протянул ей навстречу тонкую белую руку, на которой отчетливо проступали темные вены.– И еще, – продолжала Женевьева, – я привезла с собой мадемуазель Лоусон, которая приехала из Англии и занимается реставрацией папиных картин.Его глаза, которые казались единственно живыми на неподвижном лице, пытливо всматривались в меня, словно надеясь проникнуть в душу и понять, что я за человек.– Мадемуазель Лоусон, простите меня за то, что я не могу встать. Я поднимаюсь с огромным трудом, да и то лишь с помощью слуг. Я очень рад, что вы приехали с моей внучкой. Женевьева, пододвинь кресло для мадемуазель Лоусон... и для себя тоже!– Сейчас, дедушка.Мы сели прямо перед ним. Он был очаровательно любезен, расспрашивал меня о работе с большим интересом и попросил, чтобы Женевьева показала мне его коллекцию. Возможно, некоторые его картины тоже нуждаются в реставрации. Мысль о жизни в этом доме, хотя бы в течение некоторого времени, показалась мне ужасной. Несмотря на все свои тайны, замок был полон какой-то своеобразной жизни! А этот дом был домом мертвых.Старик все время обращался к Женевьеве, и я заметила, что он буквально не сводит с нее глаз. Наверное, он очень беспокоится за нее, подумала я. Но раз у нее такой любящий дедушка, почему это не сказывается на ее характере, не делает ее более уравновешенной?Меня поразило, что старик говорил о мадемуазель Дюбуа так, будто был с ней хорошо знаком, хотя я слышала от Женевьевы, что он никогда ее не видел. А вот то, что он знал Нуну, меня совсем не удивило: она ведь когда-то жила в его доме и была фактически членом семьи.– Как там Нуну, Женевьева? Надеюсь, что ты добра к ней? Всегда помни, что она прекрасной души человек. Может быть, слишком проста, но она делает все, что в ее силах. И всегда была такой. Помни об этом и относись к ней так же, как она к тебе, хорошо, Женевьева?– Хорошо, дедушка.– Надеюсь, ты не грубишь ей?– Не часто, дедушка.– Но все-таки иногда – да? – нахмурился он.– Совсем немножко. Ну, например, я как-то сказала: «Ты старая глупая женщина».– Это очень плохо. Ты потом помолилась и попросила прощения за содеянный грех?– Да, дедушка.– Однако бесполезно просить прощения, если ты вскоре снова совершаешь подобный же грех. Держи в руках свой характер, Женевьева. А если тебе так хочется совершать глупые поступки, помни о той боли, которую ты ими причиняешь людям.Мне было интересно, много ли он знает о неуправляемости своей внучки, бывает ли здесь Нуну и рассказывает ли она старику о поступках внучки? Известно ли ему о том, что Женевьева заперла меня в камере забвения?Он приказал принести вина и печенья. Появилась старая женщина, которая угрюмо поставила графин с вином, не проронив ни слова. Женевьева пробормотала приветствие, женщина кивнула в ответ и вышла.Пока мы пили вино, старик завел разговор:– Я слышал, что кто-то должен был приехать, чтобы заняться картинами, но вот уж не думал, что это окажется молодая женщина.Я объяснила ему про смерть отца и про то, что взяла на себя выполнение всех его заказов.– Сначала это вызвало некоторое замешательство. Но граф, кажется, доволен моей работой.Я увидела, как сжались его губы, а руки вцепились в край пледа.– Так, значит... он доволен вами. – Голос его изменился, да и сам старик тоже.Женевьева сидела на самом кончике своего кресла и, явно нервничая, с испугом смотрела на деда.– Во всяком случае, он дал понять, что доволен, иначе не позволил бы мне продолжать работу над другими картинами, – сказала я.– Надеюсь... – начал он, но голос его дрогнул, и я не уловила конца фразы.– Извините, что вы сказали? – спросила я.Но старик только покачал головой. Упоминание о графе явно вывело его из равновесия. Итак, еще один человек, ненавидящий графа. Интересно, а что послужило причиной его неприязненного отношения к хозяину Гайяра?После этого наш разговор уже не клеился, и Женевьева, стремясь поскорее уехать, спросила, не могла бы она показать мне дом.Мы вышли из гостиной и, пройдя через несколько коридоров и залов, попали в кухню с каменным полом. Через нее вышли в сад.– Ваш дедушка так рад встрече с вами, – сказала я. – Мне кажется, что ему хотелось бы, чтобы вы навещали его чаще.– Он не обращает на это внимания, просто не замечает меня. Он все забывает. И еще он очень старый и очень изменился после... удара. Мне кажется, что у дедушки что-то с головой.– А ваш отец знает, что вы наведываетесь сюда?– Он никогда не спрашивает.– Вы имеете в виду, что сам он здесь никогда не бывает?– Да, со дня смерти мамы. Дедушка не хочет его видеть. Можете себе представить, что случилось бы, если бы папа вдруг приехал сюда?– Нет, – откровенно призналась я.Мы обернулись на дом и увидели, как в окне верхнего этажа шевельнулась штора. За нами наблюдали. Женевьева проследила за моим взглядом.– Это мадам Лабисс. Она хотела бы знать, кто вы. Ей не нравится наша теперешняя жизнь. Ей бы хотелось, чтобы все шло, как раньше. В те времена она была горничной, а ее муж – лакеем. А кто они теперь, не знаю. Они бы никогда не остались здесь, если бы дедушка не завещал им кое-какое наследство при условии, что они будут жить в этом доме до его смерти.– Очень странный дом, – заметила я.– Это потому, что дедушка только наполовину живой. Он в таком состоянии уже три года. Доктор говорит, что он долго не протянет, поэтому-то Лабиссы решили остаться и потерпеть.Три года, думала я. Именно три года назад умерла Франсуаза. Неужели старик так переживал, что с ним случился удар? Хотя если он любил ее так же, как любит внучку, то я могу это легко понять.– Я знаю, о чем вы думаете! – воскликнула Женевьева. – Вы думаете о том, что это произошло как раз после смерти мамы. Но удар случился у дедушки за неделю до ее смерти. Правда, странно: все думали, что умрет он, а умерла... мама.Как странно! Франсуаза приняла избыточную дозу настоя опия через неделю после того, как с ее отцом случился удар. Неужели это на нее так подействовало, что она решила покончить с собой?Женевьева на ходу снова обернулась и посмотрела на дом, я молча шла рядом с ней. В ограде была дверь, и она быстро проскользнула в нее, продолжая держать ее открытой, чтобы дать мне пройти. Мы оказались в маленьком мощенном булыжником дворике, здесь царили тишина и покой. Женевьева прошла вперед, я за ней следом, не в силах избавиться от мысли, будто участвую в каком-то таинственном ритуале.Затем мы очутились в темном коридоре.– Где мы? – спросила я, но она приложила палец к губам, давая мне знак молчать.– Я хочу показать вам кое-что.Мы прошли по коридору, подошли к какой-то двери, и она распахнула ее. Это была совершенно пустая комната, если не считать соломенного тюфяка, распятия и сундука. На полу из каменных плит не было ни ковров, ни половиков.– Любимая комната дедушки, – сказала Женевьева.– Больше похоже на келью монаха, – ответила я.Она удовлетворенно кивнула, огляделась и, подойдя к сундуку, открыла его.– Женевьева, вы не должны...Но мое любопытство не позволило сделать вид, что меня не интересует его содержимое. Наверное, там власяница, подумала я. Но там лежало нечто другое, что заставило меня вздрогнуть. Плетка! Женевьева захлопнула крышку сундука.– Ну, что вы думаете об этом доме, мадемуазель? – спросила она. – Дом не менее интересен, чем замок, не правда ли?– Нам пора возвращаться, – сказала я. – Мы должны попрощаться с дедушкой.Всю обратную дорогу девочка молчала. Что касается меня, то я не могла думать ни о чем другом, кроме странного дома. Он никак не шел у меня из головы, как иногда бывает, когда увидишь плохой сон.
Находившиеся в замке гости наконец уехали. И я немедленно почувствовала перемены. Так, например, на следующее утро, когда вышла из галереи, я лицом к лицу столкнулась с графом.– Ну вот, вы опять можете обедать с нами, мадемуазель Лоусон, – заявил он. – В семье, вы понимаете? Я уверен, вы сможете рассказать нам много интересного и просветить нас в вашей любимой области знаний. Мы могли бы рассчитывать на это?Я ответила, что для меня это было бы большим удовольствием.– Отлично, тогда присоединяйтесь к нам сегодня же вечером, – сказал он.В прекрасном расположении духа я пошла к себе в комнату. Встречи с ним всегда поднимали мое настроение, несмотря на то, что очень часто они заканчивались для меня вспышками гнева. Я вытащила черное бархатное платье и положила его на кровать. Вдруг раздался стук в дверь и вошла Женевьева.– Вы сегодня будете обедать у себя? – спросила она.– Нет, – ответила я. – С вами.– Вы, очевидно, очень довольны. Вас пригласил папа?– Конечно.Она внимательно посмотрела на мое бархатное платье и задумчиво произнесла:– Я люблю бархат...– Я как раз собиралась пойти в галерею, – сказала я. – Я вам для чего-то нужна?– Нет, просто хотела увидеть вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44