Когда я готовилась ко сну и убирала в шкаф вещи, я снова взглянула на платье, которое свернула и швырнула в угол. Но платья там не оказалось. Я удивилась и подумала, не Женевьева ли забрала его, но потом решила никому не говорить о пропаже.
Я работала в галерее, когда меня наконец позвали к графу.– Господин граф хотел бы увидеть вас, он в библиотеке, мадемуазель Лоусон.– Хорошо. Я там буду через несколько минут. – Итак, наступила моя очередь, подумала я.Дверь закрылась, и я попыталась взять себя в руки. Что бы ни случилось, постараюсь быть беспристрастной. Он, по крайней мере, не может сказать, что я некомпетентна в своем деле.Итак, я отправилась в библиотеку. На всякий случай я сунула руки в карманы своей широкой коричневой блузы, боясь, что они начнут дрожать и выдадут мое волнение. Сердце мое бешено колотилось. Подойдя к двери, я собралась пригладить волосы, которые, как обычно, растрепались во время работы, но потом передумала. Не все ли равно? Пусть не думает, будто я специально готовилась к встрече с ним. Я постучала.– Входите, прошу вас. – Голос звучал мягко, словно приглашая, но я не верила его вежливости и учтивости. – А, мадемуазель Лоусон. – Он улыбался, внимательно и насмешливо разглядывая меня. – Садитесь, пожалуйста.Граф пододвинул мне кресло, и, когда я села, он мог ясно видеть мое лицо, освещенное светом из окна, в то время как сам оставался в тени. Я почувствовала, что это не очень удачное начало.– Когда мы виделись с вами в прошлый раз, вы выказали большое участие в моей дочери, – сказал он.– Она меня очень интересует и беспокоит.– Очень любезно с вашей стороны, особенно если учесть, что вы приехали сюда заниматься реставрацией картин. Можно подумать, что у вас слишком много свободного времени, раз вы тратите его на вещи, не имеющие к вам никакого отношения.Ну вот, начинается. Значит, я трудилась недостаточно быстро. Моя работа его не удовлетворила. Сегодня после полудня я буду прощаться с замком точно так же, как вчера пришлось это сделать мадемуазель Дюбуа.Ужасное уныние овладело мной. Уехав отсюда, я буду чувствовать себя очень несчастной, более несчастной, чем когда-либо в своей жизни. Мне никогда не забыть замок Гайяр. Эти воспоминания будут преследовать и мучить меня всю жизнь. И потом, я так хотела узнать всю правду о замке... о самом графе. Действительно ли он такое чудовище, каким считало его большинство людей. Был ли он таким всегда или стал только теперь?Подозревает ли он, о чем я сейчас думаю? Очень внимательно посмотрев на меня, граф произнес:– Не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению, мадемуазель Лоусон, но единственное, в чем я уверен, так это в том, что вы ответите совершенно искренне.– Я постараюсь не обмануть ваших надежд.– Моя дорогая мадемуазель Лоусон, вам не придется стараться. Вы делаете все очень естественно, и это замечательное качество, которое, позвольте заметить, меня просто восхищает.– Вы очень любезны. Прошу вас, скажите, что это за... предложение.– Я понял, что образование моей дочери оставляет желать лучшего. Гувернантки – это всегда проблема. Многие ли из них берутся за работу потому, что чувствуют к ней призвание? Увы, нет. Большинство становятся гувернантками потому, что их самих ничему не научили, а они оказались вдруг в таком положении, когда им надо как-то зарабатывать себе на жизнь. Но это далеко не лучший способ, чтобы попробовать себя в одной из наиболее трудных и важных профессий. Вот в вашей, например, профессии необходимо дарование, призвание, талант. Вы сами художник...– О нет... Я бы не стала претендовать...– Художник по духу, – закончил он, и в его словах мне послышалась насмешка.– Возможно, – холодно согласилась я.– Вы так отличаетесь от бедных удрученных особ, которые приезжают учить наших детей. Я решил отправить свою дочь в школу. Вы были столь любезны, что хотели высказать некоторые идеи относительно ее правильного воспитания. Я вам буду очень признателен за беспристрастное мнение по этому поводу.– Считаю, что это отличная идея, но все зависит от школы.– Здесь не очень подходящее место для такого взвинченного ребенка. Вы согласны? Это хорошее место для историков, для тех, чьей страстью является архитектура, картины... или тех, кто сам пронизан старыми традициями, то есть связан с историей, сказали бы вы.– Думаю, что вы правы.– Я знаю, что прав. Я выбрал школу для Женевьевы в Англии.– О!– Вы, кажется, удивлены. А разве вы не считаете, что самые хорошие школы в Англии?И снова мне почудилась легкая издевка, но я ответила вполне дружелюбно:– Вполне возможно.– Совершенно точно. Она там не только обучится языку, но и приобретет замечательное хладнокровие, которым вы, мадемуазель, столь богато наделены.– Благодарю вас. Но она будет вдали от дома.– От дома, в котором, как вы обратили мое внимание, она не слишком счастлива.– Но она могла бы быть счастлива. Она способна на большую любовь.Граф переменил тему разговора:– Вы по утрам работаете в галерее, но во вторую половину дня свободны. Я очень рад, что вы пользуетесь нашими конюшнями.Оказывается, он наблюдает за мной, подумала я. Знает, как я провожу свое время. Не трудно догадаться, что за этим последует. Он сейчас попросит меня оставить замок, как это уже проделал с мадемуазель Дюбуа. Моя дерзость оказалась для него столь же нетерпимой, как и ее некомпетентность.Интересно, подвергал ли он ее такой же беседе? Он был явно из тех людей, кто любил помучить свою жертву прежде, чем убить ее. Мне вспомнилось, что однажды в этой библиотеке мне уже приходила в голову подобная мысль.– Господин граф, – сказала я, – если вас не удовлетворяет работа, которую я проделала, скажите мне об этом. Я буду готова немедленно покинуть замок.– Мадемуазель Лоусон, вы торопитесь. Я очень рад открыть в вас хотя бы этот недостаток, потому что, имея его, вы уже не являетесь совершенством. Совершенство – это так скучно! Я не говорил, что недоволен вашей работой. Наоборот, я нахожу ее великолепной. Даже как-нибудь зайду в галерею и попрошу вас показать мне, как вы достигаете таких изумительных результатов. А теперь позвольте сказать вам, что я надумал. Если моей дочери предстоит отправиться в Англию, она должна хорошо овладеть языком. Я не предполагаю, что она отправится в школу немедленно. Возможно, через год. А тем временем она будет заниматься с кюре. Он нисколько не хуже той гувернантки, которая только что покинула нас. Во всяком случае, должен быть не хуже, ибо просто не может быть хуже. Но меня больше всего беспокоит ее английский. До весны вы будете работать в галерее только по утрам. И у вас остается достаточно свободного времени. Поэтому я хотел бы спросить, не согласились бы вы взять на себя обучение Женевьевы английскому языку, когда не заняты картинами? Уверен, что при такой организации дела она могла бы многому научиться.Я была настолько переполнена добрыми чувствами, что не могла вымолвить ни единого слова. Он быстро продолжил:– Я не имею в виду, что вы должны привязать себя к классной комнате. Вы могли бы вместе кататься верхом... вместе гулять... Она знает основы грамматики. Во всяком случае, я хотел бы надеяться, что знает. Но ей очень нужна практика в разговорной речи и, конечно, необходимо поставить произношение. Вы понимаете, что я имею в виду?– Да, понимаю.– Вы, конечно, будете получать за это соответствующее вознаграждение. Но этот вопрос с вами обсудит мой управляющий. Так что вы скажете?– Я... я с удовольствием принимаю ваше предложение.– Прекрасно. – Он поднялся с кресла и протянул мне руку. Я подала свою, которую граф крепко пожал. Вряд ли когда-либо в своей жизни была так счастлива!
Неделю спустя, войдя в свою комнату, я обнаружила на кровати большую картонную коробку. Подумав сначала, что это какая-то ошибка, я вдруг увидела на крышке свое имя. А в самой нижней части этикетки был написан парижский адрес.Я открыла коробку. Зеленый бархат интенсивного изумрудного цвета. Это было вечернее платье очень простого покроя, но невероятно элегантное и дорогое.Это, должно быть, все-таки ошибка. Но я приложила платье к себе и посмотрелась в зеркало. Мои сияющие глаза отражали необыкновенный цвет платья, и создавалось впечатление, что цвет глаз и цвет платья как бы специально подобраны друг для друга. Это было просто великолепно. Но как и почему оно сюда попало?Я осторожно положила его на кровать и внимательно осмотрела коробку. Там был еще один сверток в мягкой бумаге. Я развернула его... Мое старое черное бархатное платье! И я все поняла прежде, чем прочитала выпавшую из него записку. На листке я увидела знакомый мне уже герб:«Надеюсь, что это заменит испорченное платье. Если это не то, что вам надо, мы постараемся найти что-то другое.Лотэр де ла Таль».Я направилась к кровати, взяла платье и снова приложила к себе, а потом крепко прижала к своей груди. Короче говоря, я вела себя как глупая девчонка. А в это время мое другое «я», то самое, которым я все время старалась быть, настойчиво твердило: «Глупо! Ты не можешь принять это». Зато мое настоящее «я», которое проявляло себя очень редко, потому что пряталось и выжидало нужный момент, чтобы наконец предать меня, говорило совсем другое: «Это самое красивое платье на свете. Каждый раз, надевая его, ты будешь пребывать в блаженстве. В таком платье ты будешь выглядеть вполне привлекательной женщиной».Я положила платье на кровать и сказала вслух:– Надо немедленно пойти к господину графу и сказать, что не могу даже помыслить о том, чтобы принять его.Я пыталась взять себя в руки и предстать перед ним с видом суровым и неприступным, но не могла избавиться от мысли, что он приходил в мою комнату – или присылал кого-нибудь, чтобы забрать изрезанное черное платье, а потом отправил в Париж заказ: сшить платье такого же размера.Боже, какая я глупая! Что же со мной будет дальше? Мне нужно скорее увидеть его, чтобы без промедления вернуть подарок.Я спустилась в библиотеку. Может быть, он ожидал увидеть меня, ибо должен был уже знать о прибытии коробки с платьем. Как будто ему было какое-нибудь дело до того, когда оно прибудет! Граф просто решил, что мне необходимо новое платье в качестве компенсации за испорченное, а потом и думать об этом забыл.Он оказался в библиотеке.– Я должна поговорить с вами, – сказала я и, как всегда, когда находилась в смущении, вела себя несколько воинственно.– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Лоусон. Вы чем-то взволнованы.Я сразу была сбита с толку, потому что совершенно не собиралась показывать ему своего истинного состояния, в котором сама не могла толком разобраться. Мне совсем было не свойственно волноваться из-за каких-то тряпок.– Совсем нет, – возразила я. – Я просто пришла поблагодарить вас за то, что вы приказали прислать мне новое платье взамен старого, и сказать вам, что не могу принять его.– Так, значит, оно прибыло? Оно вам не годится, не подходит?– Я... я не примеряла. Но не было никакой необходимости посылать за новым платьем.– Простите, что возражаю вам, но считаю, что была.– Вы ошибаетесь. Это было уже очень старое платье. А новое... э-э-э...– Вижу, оно вам не понравилось.– Не в этом дело. – И опять в моем голосе прозвучала некоторая жесткость, вызвавшая у него улыбку.– Да? А в чем же тогда?– В том, что я даже не допускаю мысли оставить его у себя.– А почему?– Потому что в этом нет необходимости.– Мадемуазель Лоусон, будьте откровенны и лучше скажите, что не считаете возможным принять от меня... предмет одежды... Вы это имеете в виду?– Нет, совсем нет, это меня как раз не волнует.Он снова сделал рукой этот сугубо французский жест, который мог означать все, что угодно: «Не знаю. Я просто не могу себе представить, как можно угадать то, о чем вы можете думать. Я всего лишь хотел найти причину: почему бы вам не принять замену тому, что было испорчено».– Но это же платье!– А чем платье отличается от каких-либо других предметов?– Это же сугубо личная вещь.– Ах вот что! Сугубо личная! Если бы я испортил один из ваших растворов, вы бы разрешили мне восполнить потерю? Или это просто потому, что платье... нечто, что вы будете надевать... нечто очень интимное, скажем так?Я не могла даже смотреть на него. В его глазах светилось тепло, которое вызывало во мне большое беспокойство. Избегая встречаться с ним взглядом, я отвернулась и сказала:– Не было необходимости вообще беспокоиться о возмещении уничтоженного платья. В любом случае зеленое бархатное стоит значительно дороже, чем то, которое оно было предназначено заменить.– Ценность вещи – понятие относительное. Черное платье, похоже, было для вас куда более дорогим, чем зеленое. И поэтому вы были так опечалены его потерей и не хотите принять новое.– Мне кажется, что вы поняли все совершенно неправильно.Он быстро подошел ко мне и положил руку на плечо.– Мадемуазель Лоусон, – мягко проговорил он, – вы очень меня огорчите, если откажетесь принять его. Ваше платье было испорчено членом моей семьи, и я желал бы возместить эту потерю. Не откажите мне в любезности...– Ну, раз вы ставите вопрос таким образом...Он убрал руку с моего плеча, но все еще продолжал стоять совсем близко ко мне. Я чувствовала себя очень неловко, но в то же время испытывала невообразимое счастье.– Так вы согласны? Вы очень великодушны, мадемуазель Лоусон.– Это вы очень великодушны. Не было необходимости...– А я повторяю, что необходимость была.– ...возместить испорченное платье таким необычным способом, – закончила я начатую фразу.Граф неожиданно рассмеялся, и я поняла, что никогда раньше не слышала, чтобы он так смеялся. В его смехе не было ни горечи, ни издевки.– Надеюсь, что придет день, когда мне будет позволено взглянуть на вас в этом платье.– Но у меня вряд ли будет повод надеть его.– Но поскольку платье есть, то придется придумать повод, чтобы вам пришлось его надеть.– Не представляю, что для этого можно придумать, – ответила я, чувствуя, что, по мере того как я пыталась бороться и скрывать нарастающее волнение, мой голос становился все жестче и холоднее. – Я только хотела сказать, что в этом не было необходимости, но вы тем не менее были очень любезны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44