– Тогда пойдемте со мной.– Нет, не хочу.Я отправилась в галерею одна и пробыла там как раз до того времени, когда пора было идти переодеваться к обеду. Я позвонила, чтобы принесли горячей воды, вымылась, буквально замирая в ожидании какой-нибудь счастливой неожиданности. Но когда вышла, чтобы надеть бархатное платье, то не поверила своим глазам. Теперь оно представляло собой странную картину – юбка свисала в виде бесчисленных, неровно накромсанных полос. Кто-то изрезал его от пояса до самой кромки подола. Лиф был разрезан поперек.Я подняла его и застыла в полном изумлении и ужасе.– Это невозможно! – воскликнула я и нервно дернула за сонетку.Появилась запыхавшаяся Жозетт.– Что такое, мадемуазель...– Я ничего не понимаю, – начала было я.– Я этого не делала, мадемуазель! – воскликнула потрясенная Жозетт. – Клянусь вам! Я только принесла горячую воду.– Я и не думаю, что это вы. Но кто-то же испортил платье?Она выбежала, почти истерически выкрикивая:– Я не делала этого, не делала! Я не виновата!А я стояла посреди комнаты, глядя на то, что осталось от платья. Потом подошла к шкафу, вытащила серое платье с пурпурными шелковыми полосами. Но едва я сняла его с плечиков, как вбежала Жозетт, победно держа в руках маленькие ножницы.– Я знаю, кто это сделал, – заявила она. – Я пошла в классную комнату, и вот что нашла... как раз там, где она их оставила. Посмотрите, мадемуазель, на ножницах еще остались кусочки бархата. Видите ворсинки?Я и сама это знала, знала с той самой секунды, когда увидела уничтоженное платье. Женевьева! Но почему она это сделала? Неужели она меня так сильно ненавидит? Я пошла в комнату девочки. Она сидела на кровати, глядя перед собой невидящим взором, в то время как Нуну, рыдая, ходила по комнате взад и вперед.– Почему вы так поступили? – спросила я.– Потому что так мне захотелось.Нуну замерла, уставившись на нас обеих.– Вы ведете себя, как малое дитя. Вы не думаете, прежде чем совершаете какой-нибудь поступок, не так ли?– Нет, думаю. Я подумала, что мне очень хотелось это сделать.– А теперь сожалеете о случившемся?– Совсем нет.– А я сожалею. Потому что у меня не так много платьев.– А вы наденьте то, которое я изрезала. Вы будете выглядеть в нем очень неплохо, оно пойдет вам. Уверена, что некоторым понравится. – И рассмеялась, но я видела, что она готова расплакаться.– Перестаньте, – потребовала я. – Вы ведете себя глупо!– Но зато это помогло мне разрезать платье. Жик! Вы бы слышали, какой прекрасный звук издавали ножницы. Великолепно! – И она снова расхохоталась, а Нуну положила руку ей на плечо, которое сотрясалось от безудержного смеха, охватившего Женевьеву.Я вышла из комнаты. Пока она была в таком состоянии, было совершенно бесполезно пытаться ее урезонивать.Обед, о котором я так мечтала, оказался для меня очень тягостным. Я все время помнила о том, что устроила Женевьева, которая была молчалива и подавлена. Она украдкой посматривала на меня, и я знала, что она ждет, когда же я пожалуюсь на нее отцу.За обедом мы беседовали в основном о картинах и о замке. Однако мой сегодняшний рассказ выглядел довольно скучным и не вдохновлял графа, который, как я ожидала, собирался задать несколько провокационных вопросов в обычной для него поддразнивающей манере.Когда обед закончился, я была рада представившейся мне возможности удалиться наконец в свою комнату. Я пыталась выяснить для себя, как мне следует поступить и что теперь делать. Очень хотелось объяснить Женевьеве, что она не должна и не может испытывать удовольствия от подобных поступков.Пока я была погружена в размышления, пришла мадемуазель Дюбуа.– Какой ужас! – сказала она.– Вы знаете о моем платье?– Об этом знает весь замок! Жозетт рассказала дворецкому, и тот отправился к графу. Мадемуазель Женевьева перешла все границы дозволенного.– И он...Она метнула на меня быстрый взгляд. – Да... он знает.– А Женевьева?– В своей комнате прячется за юбки Нуну. Она будет наказана, и заслуженно.– Не могу понять, почему подобные выходки доставляют ей удовольствие?– Злобная, капризная девчонка! Ее заела ревность, потому что вас пригласили к обеду с семьей, потому что граф проявляет к вам интерес.– Естественно, потому что он проявляет интерес к своим картинам.Она хихикнула:– Я всегда отличалась осторожностью. Поначалу, приехав сюда, я, конечно, не знала, в какое место попала. Граф... замок... звучало так прекрасно. Но когда услышала все эти ужасные истории, то чуть не умерла со страху и была готова собрать свои вещи и уехать. Но решила испытать судьбу, как бы опасно это ни было. Такой человек, как граф, например...– Не думаю, что вам грозила с его стороны какая-нибудь опасность...– Человек, чья жена умерла столь странным образом?! Вы очень наивны, мадемуазель Лоусон. По-вашему выходит, что я должна была бы оставить место из-за невнимательного и пренебрежительного отношения со стороны хозяина дома?!Она вдруг покраснела, из чего я сделала вполне логичный вывод, что упомянутые ею попытки графа якобы соблазнить ее имели место лишь в воображении.– Как это ужасно! – вздохнула я.– Когда я приехала сюда, то сразу поняла, что необходимо соблюдать меры предосторожности в отношении графа. Такая уж у него репутация! С его именем всегда связывают какие-то скандалы.– Скандалы бывают всегда, если есть люди, которые их устраивают, – заметила я.Я не любила мадемуазель Дюбуа по многим причинам. За то, что ее радовали неприятности и несчастья других людей. За ее глупость и уверенность в том, что она представляет собой роковую женщину. Даже за длинный нос, который делал ее похожей на землеройку. Бедняжка, с такой внешностью... но тут уж ничего не поделаешь! Но низкая душа, которая сейчас так явно угадывалась по выражению ее лица, – вот за что я не любила ее больше всего!Неудивительно, что я обрадовалась, когда она наконец ушла. Мои мысли полностью были заняты Женевьевой. Нашим отношениям был нанесен ощутимый удар. Потеря платья огорчала меня гораздо меньше, чем отсутствие доверия, которое, как я надеялась, начала завоевывать у нее. И как это ни странно, несмотря на содеянное ею, я испытывала к ней новый прилив нежности.Бедное дитя! Она так нуждалась в ласке и заботе и тыкалась, как слепой котенок, в тщетных попытках привлечь к себе внимание – в этом я нисколько не сомневалась. Мне хотелось понять ее, хотелось помочь ей. До меня дошло, что здесь, в доме, она практически ни от кого, не видит поддержки – ее игнорирует и отвергает собственный отец, балует и портит собственная няня. Необходимо что-то предпринять, решила я. Мне не были свойственны импульсные поступки, но сейчас я решила действовать именно таким образом.Я отправилась в библиотеку и постучала. Ответа не последовало, и я вошла. Никого. Я дернула сонетку. Появился слуга, и я попросила его передать графу, что мне необходимо немедленно поговорить с ним.Лишь увидев на лице слуги крайнее удивление, я поняла всю степень безрассудства своего поступка. Однако проблема, как мне казалось, не терпела отлагательства, и я решила рискнуть. Мне подумалось, что слуга сейчас вернется и скажет, что граф занят и что, возможно, сможет поговорить со мной завтра. Но, к моему величайшему удивлению, дверь отворилась и на пороге появился хозяин замка.– Мадемуазель Лоусон, вы за мной посылали?От его иронии мое лицо залилось краской.– Простите, но мне необходимо поговорить с вами, господин граф.Он поднял брови:– Это безобразное происшествие с платьем. Я готов принести извинения за поведение моей дочери.– Я здесь не за тем, чтобы выслушивать извинения.– Вы всепрощающая.– О нет, я очень рассердилась, увидев, что стало с платьем.– Естественно. Вам возместят расходы, а Женевьева попросит у вас прощения.– Но я хочу другого!Удивление на его лице могло быть и притворным. Он всегда давал понять – и делал это очень часто, – что совершенно точно знает, какие мысли бродят в моей голове и о чем я сейчас думаю.– Тогда вы, может быть, скажете, зачем вы вызвали меня в библиотеку?– Я вас не вызывала. Я спросила, не могли бы вы прийти сюда.– Хорошо, я здесь. За обедом вы выглядели слишком тихой. Наверняка это из-за происшествия с платьем вы вели себя так сдержанно, выказывая присущее англичанам хладнокровие и скрывая негодование, которое, должно быть, у вас вызвала моя дочь. Но теперь это уже больше не тайна, и вам нет необходимости рассказывать всякие байки. И все же вы хотели... что-то сказать мне.– Я хотела поговорить о Женевьеве. Может быть, это слишком дерзко и самонадеянно с моей стороны... – Я на минуту остановилась, надеясь, что граф возразит, но он только сказал:– Пожалуйста, продолжайте.– Она меня очень беспокоит.Он взглянул на меня и, поскольку я сидела в кресле, сел напротив. Он смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами, удобно устроившись в кресле и положив руки на подлокотники так, что я могла хорошо разглядеть его кольцо-печатку из жадеита. Глядя на него сейчас, я вполне могла поверить слухам о нем. Орлиный нос, гордая посадка головы, загадочная улыбка на губах, глаза с не поддающимся описанию выражением – все это принадлежало человеку, рожденному повелевать, человеку, который верил в свое божественное право делать все так, как ему вздумается, и который считал совершенно естественным устранять все и вся, стоявшее на его пути.– Да, господин граф, – продолжала я. – Меня очень беспокоит ваша дочь. Как вы считаете, почему она это сделала?– Она, несомненно, объяснит свой поступок.– Как она может объяснить? Ведь она даже не знает саму себя. Девочка пережила ужасные моменты в своей коротенькой жизни.Мне показалось, что на его лице действительно промелькнула тень беспокойства.– О каких моментах вы говорите? – спросил он.– Я имею в виду... смерть ее матери.Его взгляд встретился с моим – он был упрям, жесток и непримирим.– Но это случилось не вчера.– Однако именно она обнаружила свою мать мертвой.– Похоже, что вы неплохо знаете историю нашей семьи.Я внезапно поднялась и сделала шаг к нему. Он тоже встал и, хотя я была довольно высокой, он все-таки был выше и смотрел на меня сверху вниз. Я пыталась хоть что-нибудь прочитать в его глубоких, бездонных глазах.– Она такая одинокая, – сказала я. – Разве вы не видите? Пожалуйста, не будьте с ней таким строгим. Если бы вы были к ней добрее... если бы только...Он больше не смотрел на меня – на его лице появилось выражение смертельной скуки.– Мадемуазель Лоусон, мне казалось, что вы приехали сюда реставрировать наши картины, а не наши отношения.Я почувствовала, что потерпела поражение, и сказала:– Извините. Я не должна была затевать подобный разговор, так как изначально знала, что это бесполезно.Граф направился к двери, открыл ее и, слегка склонив голову, дал мне пройти. Я вернулась к себе в комнату, пытаясь определить, что я наделала и что теперь будет.
На следующее утро я, как обычно, отправилась работать в галерею, ожидая каждую минуту, что меня позовут к графу, ибо была уверена, что он все это так просто не оставит. Ночью я несколько раз просыпалась, и у меня в голове снова и снова возникала одна и та же сцена. Однако мое воображение еще больше нагнетало страсти, и мне уже представлялось, что в кресле напротив меня сидел сам дьявол, наблюдая за мной из-под тяжелых век.Как обычно принесли мой второй завтрак. Но, когда я принялась за еду, пришла Нуну. Несчастная женщина выглядела постаревшей и усталой, и я предположила, что она едва ли спала ночью.– Сегодня в классную комнату пришел господин граф и провел там все утро, – сообщила она. – Я никак не могу понять, что бы это могло значить.Он просмотрел все учебники, тетради. Бедная Женевьева была от страха. На грани истерики. – Нуну посмотрела на меня затравленным взглядом и добавила: – Это так на него не похоже. Он задавал массу вопросов, расспрашивал девочку о многих вещах и сказал потом, что считает ее совершенно невежественной. Бедная мадемуазель Дюбуа была почти в шоке.– Уверена, господин граф решил, что пора уже обратить внимание на дочь.– Прямо и не знаю, как все это понимать, мадемуазель. А мне бы так хотелось...Я отправилась прогуляться и выбрала тропинку, которая не могла привести меня ни к дому Бастидов, ни в городок. Мне не хотелось никого видеть. Лучше побыть одной и подумать о Женевьеве и ее отце.Когда я возвратилась в замок, в моей комнате меня ждала Нуну.– Мадемуазель Дюбуа уехала, – объявила она.– Как? – вскричала я.– Господин граф просто выдал ей жалованье вместо уведомления.Я была потрясена.– О... бедная женщина! Куда же она пойдет? Мне кажется... это просто бесчеловечно.– Господин граф принимает решения очень быстро, – сказала Нуну, – и так же быстро действует.– Полагаю, теперь у нас будет новая гувернантка.– Я не знаю, что теперь будет, мадемуазель.– А Женевьева, как она?– Она никогда не испытывала большой симпатии к мадемуазель Дюбуа... и, по правде сказать, я тоже.После ухода Нуну я сидела в своей комнате и размышляла о том, что же будет дальше? И что будет со мной? Граф не мог назвать меня никчемной, не мог расценить мою работу как неквалифицированную. Реставрация картин шла довольно успешно, но ведь людей увольняют и за другие промашки. Например, за дерзость. А я осмелилась вызвать его в его собственную библиотеку и критиковать отношения дочери с отцом. Теперь, когда я обдумала свой поступок в спокойной обстановке, я поняла, что, если бы вдруг получила приказание покинуть замок, это было бы вполне естественно. А что касается картин, то можно пригласить еще кого-нибудь. Я ни в коей мере не считала себя незаменимой.Да еще эта история с платьем. Я, конечно, являлась пострадавшей стороной, но каждый раз, встречая меня, граф должен был бы вспоминать о поступке, совершенном его дочерью. А также помнить о том, что я, к сожалению, слишком хорошо знала все тайны его семьи.Женевьева пришла ко мне в комнату и пробормотала с угрюмым видом слова извинения, в которые, я знала совершенно точно, она не вкладывала никакого смысла. А я чувствовала себя слишком расстроенной, чтобы долго с ней разговаривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44