Я принимаю платье и благодарю вас за щедрость.Я направилась к двери. Но он, оказавшись там раньше меня, уже распахнул ее передо мной и слегка опустил голову, чтобы не было видно выражения его глаз.Когда я поднялась к себе в комнату, чувства переполняли меня сверх всякого предела. Следовало проявить благоразумие и попытаться немедленно разобраться в них. Благоразумие, которого сейчас у меня не было и в помине. 5 Мой интерес к графу и его делам придал моей жизни некую целенаправленность. Каждое утро я теперь просыпалась с чувством какого-то ожидания, говоря себе, что не исключено, что именно сегодня я узнаю что-нибудь новое, начну его лучше понимать, а может быть, и найду нить, которая поможет мне найти ответ на вопрос, является ли он убийцей.А граф вдруг без всякого предупреждения уехал в Париж и, как я слышала, собирался вернуться только к Рождеству, когда в замок соберется много гостей. Вот тогда я буду в курсе всех событий, решила я, но буду наблюдать их как бы со стороны.Я с энтузиазмом приступила к исполнению своих новых обязанностей и к большому своему удовольствию обнаружила, что Женевьева не дичится и не отвергает меня, а наоборот – стремится улучшить свой английский. Перспектива быть отправленной в школу выглядела ужасной, но столь отдаленной по времени, что пока не стоило рассматривать ее как реальную опасность. Она расспрашивала меня об Англии во время наших прогулок верхом, и мы даже находили некоторое удовольствие в этих разговорах по-английски. Она брала уроки у кюре, и, хотя занималась с ним одна, ей часто приходилось встречаться с детьми из семьи Бастидов, когда они направлялись на занятия в дом кюре. И мне казалось, что ей было очень полезно бывать в компании сверстников.Однажды утром ко мне в галерею заглянул Филипп, который выглядел бледной тенью своего кузена. Я все больше и больше поражалась слабости, изнеженности, даже какой-то женственности молодого человека. Но его улыбка была такой дружеской, когда он спросил меня, как идут дела.– Вы просто мастер! – воскликнул Филипп.– Помимо мастерства не менее важно и старание.– И специальные знания. – Он стоял перед картиной, которой я как раз занималась. – Глядя на нее, так и хочется протянуть руку и прикоснуться к изумрудам.– Но это уже искусство художника, а не реставратора.Филипп продолжал внимательно разглядывать портрет. И я в очередной раз почувствовала его глубокую любовь к замку и всему, что с ним связано. Наверное, я тоже испытывала бы такие же чувства, будь я членом этой семьи.Неожиданно повернувшись и заметив, что я внимательно смотрю на него, он немного смутился, и похоже было, что раздумывает над тем, стоит ли ему высказать вслух то, о чем он сейчас думал.Наконец Филипп решился:– Мадемуазель Лоусон, вы здесь счастливы?– Счастлива? Я очень удовлетворена работой.– Работой, да. Я знаю, как вы относитесь к ней. Но... – И он сделал неопределенный жест рукой. – Атмосфера в замке... в семье. – Я удивленно взглянула на него, а он продолжал: – Вот, например, то неприятное происшествие с платьем.– О, это уже давно забыто. – Интересно, удалось ли мне скрыть свое удовольствие при одном только воспоминании о платье из бархата, преподнесенном мне графом взамен старого, изрезанного Женевьевой.– В семье, подобно нашей... – Филипп внезапно замолчал, словно не зная, как закончить мысль. – Если вы находите пребывание здесь нестерпимым... – торопливо продолжал он, – если бы вы хотели уехать...– Уехать?!– Я имею в виду, если вам станет невмоготу. Ведь мой кузен может... э-э-э...Филипп не договорил, но я знала, о чем он сейчас думал – о том же, о чем и я, – о зеленом бархатном платье и самом факте, что это платье подарил мне граф. Он видел в этом нечто значительное. Но совершенно очевидно, что обсуждать эту тему побаивался. Боже, как же он страшился своего кузена!.. Филипп вдруг улыбнулся:– У моего друга есть прекрасная коллекция картин, и некоторые из них тоже нуждаются в реставрации. Я уверен, что он мог бы занять вас работой на долгое время.– Но я закончу здесь еще очень нескоро.– Мой друг, господин де ла Монель, хотел бы отреставрировать картины немедленно. Так что, если вам не очень счастливо живется в нашем замке... или если бы вам захотелось уехать отсюда...– Но я не собираюсь оставлять работу в замке.Филипп встревоженно посмотрел на меня, явно побаиваясь, не сказал ли чего-нибудь лишнего. Это всего лишь предложение.– Очень любезно с вашей стороны, что вы так заботитесь обо мне.Его улыбка была очаровательна.– Я чувствую за собой вину. Ведь в день нашей первой встречи мог отослать вас обратно.– Но не отослали. И я ценю это.– Возможно, это было бы лучше.– О нет! Здесь так интересно работать!– Да, но это далеко не самое приветливое место на свете, а если принять во внимание, что здесь случилось... Жена моего кузена, как вы знаете, умерла при довольно загадочных обстоятельствах.– Я слышала об этом.– Мой кузен может быть довольно жестоким, когда добивается того, чего хочет. Мне не следовало говорить о нем подобные слова. Ведь он так добр ко мне. Я теперь живу здесь... и благодаря ему... это теперь мой дом. И лишь чувство ответственности, которое я испытываю по отношению к вам, заставляет меня спросить вас: не нужна ли вам моя помощь, мадемуазель Лоусон. Надеюсь, что вы ничего не скажете кузену о нашем разговоре.– Я понимаю. Конечно, не скажу.– Но имейте, пожалуйста, в виду... если мой кузен... если вы почувствуете, что вам необходимо уехать, обратитесь ко мне.Затем Филипп подошел к одной из картин и стал расспрашивать о ней. Но мне казалось, что он совершенно не слушает моих ответов.Когда я взглянула в его глаза, то заметила в них выражение застенчивости, неуверенности и... теплоты. Он действительно беспокоился за меня, и я поняла, что он искренне предостерегает меня в отношении графа.Итак, у меня в замке был добрый друг.
Приближалось Рождество. Мы с Женевьевой каждый день совершали прогулки верхом, и она делала быстрые успехи в английском языке. Я рассказывала ей о том, как празднуют Рождество в Англии, как украшаем дома листьями падуба и омелы, как каждый должен принять участие в приготовлении рождественских пудингов, и о многих других особенностях этой церемонии.– В те времена еще была жива моя бабушка, – сказала я. – Мать моей мамы. Она была француженка, и ей приходилось осваивать наши традиции и обычаи. Но она привыкла к ним быстро и очень их полюбила.– Расскажите мне что-нибудь еще, мадемуазель, – попросила Женевьева.Тогда я рассказала о том, как взбиралась на высокий стул рядом с мамой и помогала ей вытаскивать косточки из изюма и очищать миндаль для рождественского пудинга.– Я пыталась съесть их при первой же возможности.Это развеселило Женевьеву.– О, мадемуазель, неужели вы когда-нибудь были маленькой девочкой!Еще я рассказала, как любила просыпаться в рождественское утро, потому что меня ожидал чулок с подарками.– А у нас ставят башмак к очагу... во всяком случае, некоторые люди так делают. Я – нет.– А почему вы не ставите свой башмачок?– Потому что об этом вспомнит только одна Нуну. А знаете, что можно выставить много башмаков.– Нет, расскажите мне.– Ну, слушайте. Накануне Рождества, когда вы возвращаетесь после полуночной мессы, надо поставить свои башмаки вокруг очага и потом идти спать. Утром в них окажутся маленькие подарки, а вокруг них – большие. Когда моя мама была жива, мы всегда так делали.– А теперь нет?Она кивнула и, немного помедлив, спросила:– Ваша мама тоже умерла. А как она умерла?– Она очень долго болела. Я ухаживала за ней.– Вы уже были тогда взрослой?– Да, думаю, что меня можно было бы назвать взрослой.– О, мадемуазель. А мне кажется, что вы всегда были взрослой.На обратном пути домой мы заглянули к Бастидам. Я специально устроила так, потому что чувствовала, как Женевьеве необходимо общаться с другими людьми, помимо тех, кто живет в замке, и особенно с детьми. Хотя Ив и Марго были младше ее, а Габриэль – старше, они, по крайней мере, были ближе к ней по возрасту, чем кто-либо другой из тех, кого она знала.
В доме царило возбужденное настроение. Все готовились к Рождеству: шептались по углам, прятали свои подарки и секреты.Ив и Марго были заняты устройством яслей. Женевьева с интересом наблюдала за ними.– Дети очень взволнованы, – сказала мадам Бастид. – И так бывает всегда. Марго каждое утро сообщает нам, сколько часов осталось до Рождества Христова.Мы следили за тем, как они из коричневой бумаги вырезают горы. Ив достал краски и нарисовал нечто, что должно было изображать мох. Марго начала раскрашивать темной краской хлев. На полу были разложены маленькие овцы, которых они вырезали из бумаги и которых теперь надо было расположить в горах. Я наблюдала за Женевьевой. Та не отрываясь смотрела на детей.– Но здесь никого нет, – вдруг разочарованно протянула она, заглянув в ясли.– Конечно, там еще пусто! Ведь Иисус еще не родился, – возразил Ив.– Это чудо, – сказала Марго. – Накануне Рождества мы ложимся спать...– После того, как расставим свои башмаки вокруг очага, – добавил Ив. – И ясли пусты, а потом... рождественским утром, когда мы просыпаемся, в ней уже лежит маленький Иисус.Неожиданно Женевьева спросила:– А мне можно что-нибудь поделать?– Да, – ответил Ив. – Нам нужно побольше пастушеских посохов. Ты знаешь, как их делать?– Нет, – ответила она едва слышно.– Марго тебе покажет.Я смотрела, как обе девочки, склонив головы друг к другу, занялись работой, и подумала: вот чего ей так недостает!Мадам Бастид перехватила мой взгляд.– И вы думаете, что господин граф позволит? – спросила она. – Думаете, он согласится, чтобы наши дети дружили с его дочерью?– Я никогда не видела ее... такой раскованной и умиротворенной, не замкнутой в самой себе, – заметила я.– Да, но господин граф не захочет видеть свою дочь беспечной и беззаботной. Она должна чувствовать себя знатной дамой из замка.– Девочка очень нуждается в детском обществе. Вы пригласили меня встретить с вашей семьей Рождество. Можно, я приведу ее с собой? Она с такой тоской говорит об этом празднике!– Вы полагаете, что вам разрешат?– Я попытаюсь все устроить, – ответила я.– А господин граф?..– Это моя забота, – смело заявила я.
За несколько дней до Рождества в замок возвратился граф. Я ожидала, что он захочет увидеть меня, чтобы узнать об успехах своей дочери или о работе над картинами, но он не появился. Возможно, был поглощен приготовлениями к приему гостей, которые должны были скоро приехать.Нуну сказала, что ожидается человек пятнадцать. Не так много, как было всегда, но принимать и развлекать гостей, когда в доме нет хозяйки, не очень просто.За день до кануна Рождества мы с Женевьевой были на своей обычной прогулке верхом, когда увидели направляющуюся к нам из замка группу всадников. Во главе скакал сам граф, а рядом с ним – красивая молодая женщина. На ней была большая черная шляпа с серой отделкой и серый галстук. Ее мужская манера сидеть на лошади лишь подчеркивала женственность ее фигуры, и я мгновенно отметила великолепные блестящие волосы и тонкие черты лица. Она была похожа на фарфоровую статуэтку из коллекции, что находится в голубой гостиной замка, которую мне довелось видеть один или два раза. Такие женщины всегда заставляли меня ощущать себя еще более незаметной, чем я была на самом деле.– Моя дочь, – сказал граф, приветствуя нас.Мы все четверо ехали теперь немного впереди, а остальная группа чуть отстала.– Со своей гувернанткой? – добавило это прекрасное создание.– Вовсе нет. Это мадемуазель Лоусон из Англии, она реставрирует наши картины.Я увидела, как в голубых глазах появилось холодное оценивающее выражение.– Женевьева, познакомьтесь с мадемуазель де ла Монель.Мадемуазель де ла Монель! Я уже слышала это имя, пронеслось в моем мозгу.– Да, папа, – сказала Женевьева. – Добрый день, мадемуазель.– Мадемуазель Лоусон, мадемуазель де ла Монель.Мы поприветствовали друг друга.– Заниматься картинами, должно быть, очень интересно.Теперь я вспомнила: это имя упоминал Филипп, когда говорил еще об одной коллекции картин, которые требуют реставрации.– Мадемуазель Лоусон придерживается именно такого мнения. – И, чтобы дать понять, что встреча окончена, спросил: – Вы уже возвращаетесь домой?Мы сказали, что да, и направились к замку.– Вы, наверное, скажете, что она красива? – спросила Женевьева.– Что вы сказали?– Да вы не слушаете, – сердито буркнула Женевьева и повторила вопрос, – Я спрашиваю вас, мадемуазель. Вы как считаете?– Думаю, что так сказали бы многие.– Она относится к такому типу женщин, которые нравятся большинству людей.– А мне она не нравится.– Надеюсь, что вы не пойдете с ножницами в ее комнату, ибо, если вы сделаете нечто подобное, будут очень большие неприятности – и не только для вас, но и для других. Вы когда-нибудь думали о том, что произошло с мадемуазель Дюбуа?– Но она была глупой женщиной.– И тем не менее это не повод, чтобы относиться к ней плохо.В ее смехе прозвучали коварные нотки.– Ну хорошо, ведь для вас вся эта история закончилась вполне благополучно, разве не так? Папа подарил вам прекрасное платье. Не сомневаюсь, что за всю свою жизнь вы никогда не имели подобного платья. Так что, как видите, благодаря мне в вашей жизни произошло столь знаменательное событие.– Я с вами не согласна. Мы все оказались в очень затруднительном положении.– Бедная Костяшка! Конечно, все это было не очень хорошо. Ей так не хотелось уезжать отсюда. Да и вам, наверное, тоже не захотелось бы!– Совершенно верно. Мне очень интересна моя работа.– А я?– Безусловно, мне бы очень хотелось, чтобы вы улучшили свой английский язык. – Потом я смягчилась и сказала: – Нет, мне бы очень не хотелось уезжать от вас, Женевьева.Она улыбнулась, но в тот же миг на ее лице уже появилось злобное выражение:– И от папы тоже. Но я не думаю, что он будет теперь обращать на вас внимание, мадемуазель. Вы видели, как он смотрел на нее?– На нее?– Вы знаете, кого я имею в виду. Мадемуазель де ла Монель. Все-таки она очень красива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44